Эд Макбейн - Забавы с летальным исходом
Вчера она позвонила Оберлингу, представилась Джорджиной Хауэлл, сказала, что пишет по заказу статью в раздел искусств «Калуза геральд трибюн» — как бы в продолжение газетным публикациям о передвижной выставке. И главное событие, о котором следует упомянуть, — это, разумеется, тот факт, что чаша находится здесь, в старинном маленьком городке Калуза, штат Флорида. Оберлинг весьма одобрительно отнесся к грядущей публикации, в которой был бы отмечен его музей. Кэндейс не знала о том, что положение его было в настоящее время шатким — попечительский совет уже готовил ему замену в лице более молодого человека.
И вот они сидели в кабинете, отделанном панелями красного дерева, Оберлинг раскуривал сигару, Кэндейс положила ногу на ногу. Главное, чтоб старикан не догадался, что пришла она сюда с целью выведать как можно больше о системе сигнализации. И она начата интервью с самого банального вопроса: много ли посетителей ожидается в музее в начале следующей недели.
— О, ожидается настоящий наплыв! — ответил Оберлинг. — Когда чаша выставлялась в Атланте, тамошний музей побил все рекорды посещаемости. Все дело, разумеется, в истории этого сосуда. Люди вообще обожают все, что связано с историей. Ты показываешь им глиняную бутылочку, говоришь, что это образчик древнегреческого искусства V века до нашей эры. Они говорят: «Угу, как мило, чудесно и замечательно». Но стоит сказать им, что именно из этой бутылочки Сократ выпил болиголов… Кстати, известно ли вам, что иногда экспонат так и называют: «Чаша с болиголовом»? Или «Чаша Сократа»… Нет, чаще все же «Чаша с болиголовом», впрочем, не важно… Так вот, я и говорю, люди любят, когда им демонстрируют предметы, сыгравшие свою роль в мировой истории. Они смотрят на чашу, представляют, как держал ее в руках Сократ. Так и видят, как он нюхает яд, потом подносит чашу к губам, произносит последние в жизни слова, какие именно, неизвестно… и вот наконец отпивает глоток смертоносного зелья… Так драматично! Людям нравится, когда в жизнь им подпускают немного драмы… Скажите, мисс Хауэлл, и в вашей жизни тоже наверняка случались маленькие драмы, и вы наверняка ими упивались, а?
Выпустив густой клуб дыма, он перевел взгляд на ее красивые ноги (она знала, что они у нее до сих пор хороши, и специально выставляла сейчас напоказ). Смотрел на них секунду-другую, явно давая понять, что оценил ее женственность и сексуальность и ничуть не против разделить с ней «маленькую драму», если она, разумеется, не возражает.
На сегодняшнюю встречу Кэндейс надела черный парик, подрезанный прямой челкой на лбу, с прямыми волосами, гладко спадающими до плеч. В нем, как ей казалось, она немного походила на Клеопатру. Если, конечно, не считать очки. Впрочем, и эта деталь тоже не была лишней — в них она походила на журналистку. Бледно-кремовый костюм выглядел дороговатым для журналистки, тем более, работающей по договору, но в гардеробе у нее просто не водилось дешевых нарядов. Костюм из набивного льна со строгой прямой юбкой и двубортным жакетом — она надела его без блузки, прямо на голое тело, и из выреза ворота так соблазнительно выступала верхняя часть груди. Она всегда знала — ничто так не привлекает взглядов, как чуть-чуть приоткрытая грудь и промельк стройной ножки в разрезе юбки. Лишь трусики и ровный загар под этим изящным льняным костюмом. Босоножки на высоких каблуках с открытым носом, ярко-алый лак на ногтях… Так, теперь немного передвинуть ножку, а этот старый козел уже просто не отрывает от нее глаз… хорошо, молодец, Кэндейс!..
— Нет, точные цифры называть пока что, пожалуй, рановато, — протянула она. — Выяснится сразу после открытия, по числу проданных билетов. Но хотя бы приблизительно вы бы могли сказать? Так, прикинуть? Сколько, по-вашему, посетителей ожидается в этот уик-энд?
— Ну, наш главный экспонат в данное время сравним по своей значимости разве что с выставкой сокровищ Тутанхамона в 1979 году. Честно говоря, я и не надеялся заполучить его. Чтоб в Калузе, в музее «Ка Де Пед»? И это при том, что во Флориде полно музеев? Почему, к примеру, не в Джэксонвилле или не в Майами? Мы были просто потрясены! И лично мне кажется, этот любопытнейший экспонат способен привлечь просто толпы народа. Хотя, надо признать, другие экспонаты, относящиеся примерно к тому же периоду, то есть древнегреческие украшения и предметы утвари, ни в какое сравнение не идут с сокровищами Египта. Нет, все эти вещи музейные и принадлежат к тому же периоду, что и чаша Сократа, но, несомненно, именно последняя является жемчужиной экспозиции.
— И вы, разумеется, выставляете чашу совершенно отдельно от всех остальных экспонатов?
— Да, конечно! Она стоит в самом центре зала, мы называем его Лавандовой комнатой. Это еще Пед придумал, именно так назвал эту тихую и уединенную комнату. И чаша стоит там одна, в самом центре. Освещенная, разумеется. Следует отметить, освещение подобрано чрезвычайно удачно… И вот посетители проходят через более просторный зал, так называемую Террасную комнату, где собраны экспонаты, относящиеся к другим периодам истории. Они размещены в стеклянных витринах вдоль стен и посередине тоже. И вдоль всех этих стен тянется золотой такой канатик, и ведет он прямиком к такой медной стойке, что возле двери в Лавандовую комнату. И там, возле этой стойки, стоит охранник в униформе и так радушно и приветливо улыбается посетителям…
— Вооруженный? — спросила Кэндейс, и сердце у нее так и замерло. А сама меж тем продолжала строчить что-то в желтом блокноте, который лежал на обнаженном колене, и слегка так покачивать ножкой…
— Э-э… О… Нет, нет. Он скорее… как бы это сказать, служит для декорации. Даже не знаю, как и назвать его. Охранник? Гостеприимный хозяин дома?.. Нет, он просто показывает людям, где находится главное сокровище.
— То есть чаша?
— Да, именно. Чаша.
— А она большая, эта… э-э… Лавандовая комната? — спросила Кэндейс.
— О, довольно просторная, — ответил Оберлинг и перевел взгляд на развилку между грудей, что так соблазнительно выступали из выреза льняного костюма. — Тихая, уединенная, но достаточно просторная. По нашему замыслу, подобное размещение должно как бы регулировать поток посетителей. Там есть входная дверь, а на противоположном конце — вторая, для выхода. Таким образом у всех желающих будет достаточно времени, чтобы обойти чашу и как следует разглядеть ее. Люди часто чувствуют себя обманутыми, особенно когда…
— Так она будет в футляре? — осведомилась Кэндейс, продолжая строчить.
— Чаша? Да, конечно.
— Когда вы сказали, что она будет стоять там одна…
— Нет, я просто имел в виду, отдельно от всех остальных экспонатов выставки. Она будет заключена в прозрачный футляр. Стоять в центре комнаты и освещаться сверху.
— И, разумеется, в комнате будет охранник…
— Если точнее, то целых двое, да.
— Вооруженные?
— Нет.
— И вас… э-э… не беспокоит это последнее обстоятельство?
— Нет, нет. Чтоб здесь, у нас, в Калузе… Такого просто быть не может!
— Так возвращаясь к вопросу о…
— Да, да, простите, я несколько увлекся. Вы хотели знать, сколько именно посетителей мы ожидаем? Конечно, я могу ошибиться, но…
— Да, я проверю. Позднее, после официального открытия.
— Да. И еще, знаете ли, нам очень повезло, что оно состоится в субботу вечером. То есть до воскресенья официального вернисажа не будет. Короче, я предполагаю, мы соберем не меньше шести-семи тысяч посетителей. Вы наверняка считаете меня неисправимым оптимистом?
— Ничуть.
— Но человек, знаете ли, должен мечтать, — сказал Оберлинг, выпустил облако сигарного дыма и снова уставился на ее ноги.
— И выставка продлится две полные недели?
— Да.
— Хотела убедиться, чтобы не забыть упомянуть об этом в статье, — сказала Кэндейс и записала.
— А когда она должна появиться? — спросил Оберлинг.
— В понедельник. Через день после открытия.
— Чудесно, — заметил он. — А наша чаша простоит тут до шестнадцатого.
Это ты так думаешь — она едва сдержалась, чтобы не произнести этого вслух.
— А семнадцатого отправится в новое путешествие, — сказал он. — На родину, в Грецию. Спонсоры этой передвижной выставки явятся в понедельник и будут ее упаковывать.
— А где вы держите ее по ночам? — спросила она. — Это я так, из праздного любопытства.
— Не понял?
— Ну… ведь не станете же вы оставлять ее на ночь посреди комнаты, верно? Я имею в виду… этот стеклянный колпак, он подключен к сигнализации или нет?
Вот он, момент истины, подумала она. Давай же, отвечай, не тяни!..
— Вообще-то нет, — ответил он.
Прекрасно, подумала она.
— Но сам музей, разумеется…
— Само собой…
— А вот чаша…
— Да?
— Чашу помещают в сейф, когда выставка закрывается.
