Дмитрий Дубинин - День скарабея
Мастер Хоакин был не в восторге от подобной просьбы, но спустя десяток минут переговоров, сопровождаемых энергичной жестикуляцией, вошел в гараж, запустил бензиновый генератор и зажег свет. Потом пригласил гостей войти, а сам вышел.
До такой степени «убитого» авто здесь Сергею еще не приходилось видеть. Он даже не понял, что это за машина — модель была ему незнакома. Автомобиль был не самым «крутым», даже в прежние годы. Кузов — двухдверный седан, если даже не сказать — купе, без малейшего намека на «плавники». Изначально, видимо, зеленого цвета, он был ободранным, побитым и ржавым; лобовое стекло — панорамное, по моде пятидесятых — покрылось сетью трещин. Раздельная решетка радиатора помялась, не иначе, от давнего столкновения, в котором серьезно пострадали фары, да и вся передняя часть. Смятый капот, спущенные колеса… Словом, металлолом. Утиль — даже для Кубы.
— Эта машина еще поедет, — сказал Норьега.
— Не может быть, — произнес Сергей. — Хотя, если мотор…
— Можешь открыть капот, — сказал Норьега.
Лихоманов поднял заскрежетавшую крышку и посмотрел на смятый радиатор, расколотый трамблер, и — самое главное — двигатель без блока головок. Ржавчина покрыла когда-то зеркальное покрытие внутренних поверхностей цилиндров, из клапанных гнезд торчали грязные пружины. Кошмарное зрелище для механика, словом.
— Да здесь нужна замена двигателя, — уверенно произнес Сергей. — Это что за машина?
— «Крайслер-300» пятьдесят шестого года. Недавно приобрели у детей покойного Саммерли — старого гринго, оставшегося жить на Кубе. Через неделю на этой машине будет ездить сын комиссара милиции.
— Не может быть, — снова сказал Сергей.
— Хоакин согласился рискнуть. Я бы не стал.
— Почему?
— Ты не забыл о последней заповеди механика? Так вот, Хоакин умеет подчинять себе то, о чем не принято говорить вслух. Может быть, даже, он лучший механик, чем я.
— Но вы это тоже пытались делать?
— Да. И вот что я скажу тебе, muchacho. Сын комиссара милиции сможет потом спокойно ездить, не опасаясь, что с ним случится беда. Хоакин это в состоянии обеспечить. Но если бы за эту машину взялся я, то за безопасность ее владельца нельзя было бы дать и окурка сигары. Понимаешь?
Сергей молча посмотрел на входящего в гараж Хоакина. На лице того была даже не печаль, а прямо-таки мировая скорбь. Черт, подумал Лихоманов, неужели он ошибся? Может, надо было сразу искать этого человека и напрашиваться в ученики именно к нему, а вовсе не к Хосе?
— Пойдем, — сказал Норьега Лихоманову. — Сюда мы еще вернемся.
Они вышли на улицу и сели в «Фольксваген». Несмотря на то, что в этих трущобах у Норьеги были знакомства, кто-то все же стащил «дворники». Хосе помянул «cucarachas» и «gusanos». [3]
— Ты, кстати, зря об этом подумал, — произнес потом вдруг Норьега, заводя двигатель.
— О чем?
— О том, что было бы хорошей идеей обучаться у Хоакина.
Сергей промолчал, опешив.
— Так вот, это плохая идея. Посмотри, как он живет. Может быть, он и умеет восстанавливать мертвые машины, но сам он уже почти мертвец. Ему ничто не в радость — ни деньги, ни ром, ни женщины. И с каждым месяцем все хуже. Он плохо понимает все, что не касается ремонта машин, и если бы ему не помогала Мартина, он зарос бы грязью и умер от голода, копаясь в двигателях. Для нашего общества — он изгой. И если кто узнает, что я побывал здесь и возил тебя сюда, мне придется ответить на несколько очень неприятных вопросов. Тебе ясно?
— Ясно. А почему мы должны сюда возвращаться?
— Через пять дней ты это сам увидишь.
…Именно так сказал тогда Норьега. Возможно, зря он меня возил к этому искуснику-забулдыге, — подумал Сергей. И, возможно, зря я настаивал, чтобы мне открыли все кубинские секреты восстановления и переделки автомобилей. Ведь я сам начал чувствовать, что с каждой машиной, отремонтированной или легализованной с применением особых методов, я словно бы терял часть самого себя. И пить я тогда начал здорово, с Гришей Кебичем на пару… Гриша. Уж не переделанные ли мной машины высосали из меня тогда интерес к фантастике? И испанский язык заодно? Ведь когда-то с листа умел читать, да и болтал без особых проблем там, на Кубе. А сейчас кроме «buenas noches» [4] что могу вспомнить? Куда что ушло? Ничего не понимаю… Хорошо, хоть вовремя прекратил подобные техники на грани фантастики.
Лихоманов встал из-за стола в своем офисе и подошел к двухкамерному сейфу. Нижней камерой он практически не пользовался, да и совсем не хотел туда даже заглядывать. Он действительно боялся. Боялся еще хоть раз применить привезенные с Кубы вещи вместе с навсегда врезавшимися в память словами и действиями. Но выбросить их тоже было страшно. И забыть то, что когда-то делал Хоакин, невозможно. Тем более что и сам Сергей повторял этот урок не раз и не два. Но только с машинами. «Никогда не пытайся увидеть в машине человека», немного двусмысленно говорил колдун Хуан. «Никогда не пытайся увидеть в человеке машину». А вот так сказал Хоакин, по незнанию или из легкомыслия захотевший стать лучшим автомехаником на Кубе, но ставший в итоге отверженным. Все равно что проклятым.
* * *Я повернул ствол оружия в сторону Грача и нажал спуск. Мужчина с удивлением посмотрел на меня, когда раздался сухой щелчок осечки.
— Ну ты и баран, — с неповторимой интонацией произнесло это чудовище.
Девушка продолжала визжать.
— Прекратите, — бросил Грач своим помощникам, не поворачиваясь в их сторону. Тело девушки с грохотом упало на алюминиевый стол. Визг перешел в сдавленные рыдания.
Я еще раз нажал спуск. Результат был прежним. Ну, теперь все, — пронеслось в мозгу. — Сейчас они действительно покрошат меня на салат.
Однако птичья стая ничего такого делать не собиралась. Оставив вздрагивающую и всхлипывающую девушку валяться на столе, Воробей и Козодой слезли на пол. Грач тем временем отобрал у меня пистолет. Покрутил его в руке так и сяк. Прицелился в выцветший плакат, изображавший классическую «муху, источника заразы». Раздался грохот выстрела, и у мухи в крылышке появилась аккуратная дырочка.
— Теперь уже и я не понимаю, — развела руками Воробей.
— Уводим их отсюда, — сказал спокойно Грач.
— Куда? — послышался тихий голос Козодоя.
— А разница есть? — спросила Воробей.
— Пойдем в старый жилой корпус, — заявил Грач. — Там найдем, куда их определить…
И мы отправились в очередную прогулку по санаторию.
— Это было… — начали вы.
— Вчера. Днем. Нас привели в жилой корпус. Меня заперли в кладовке кастелянши, а девушку — в подсобке.
— Вы после этого еще встречались?
— С этими психами?
— Нет, я говорю о девушке.
— Да. Между нашими помещениями оказалась тонкая стенка, вроде бы из фанеры. Ну, мы и начали переговариваться.
— Очень хорошо, продолжайте.
На мой стук в перегородку послышалось легкое царапанье и жалобное мычание. По всей видимости, девушке завязали рот, чтобы она не поднимала шума. Я не сомневался, что в соседнем помещении именно она. Но я и сам был крепко скручен, и к этому состоянию можно было уже привыкнуть, если бы это не казалось настолько противным.
Прошло, наверное, больше двух часов, прежде чем я сумел освободить правую руку — мне удалось перетереть веревку о какой-то стальной выступ под заколоченным окном. Сквозь щели в досках проникал все же хоть какой-то свет, и я смог разобраться, где нахожусь. К сожалению, у меня при себе не было ничего, за исключением документов и банковских карт — зажигалку, нож и все прочее, что могло бы мне помочь, у меня забрали. Поэтому еще минут сорок, если не больше, я работал в основном собственными зубами. Девушка за стенкой периодически давала о себе знать. Я откликался, говоря, что надо потерпеть еще немного, и я сумею освободить нас. Правда, в этом я вовсе не был уверен.
Когда руки были полностью свободны, мне посчастливилось найти большой гвоздь. С его помощью я сумел почти без труда окончательно развязаться. Не будь гвоздя, я долго бы еще ковырял узлы обломками ногтей. Кроме того, именно с его помощью я в конце концов отогнул край фанерного листа от внешней стены.
Стараясь по возможности не поднимать шум, я принялся расшатывать и раскачивать фанеру. Скрип и скрежет, казалось, можно услышать на том берегу Вантая. Со стены посыпались хрупкие пластинки известки, поднялась пыль. Наконец, в пазах перегородки что-то протяжно запищало, на пол упала деревянная планка, и открылось прямоугольное отверстие, через которое при желании можно было бы протащить и корову. Я отряхнул ободранные руки и перебрался в соседнюю комнату.
Здесь тоже было какое-то подсобное помещение, при этом порядком запущенное. Однако тут валялись довольно ценные предметы, вроде железного совка и осколков стекла. На стене висела раковина, над ней свешивался водопроводный кран. Я даже пожалел, что меня заперли не здесь, а в кастелянной, среди стеллажей с бесполезным в такой ситуации постельным бельем. Тут я выпутался бы меньше чем за полчаса.
