Джон Гарднер - Мориарти. Последняя глава
Мориарти понимающе кивнул, но взял кое-что на заметку. «Пожалуй, — подумал он, — заведение на Хеймаркете следует проверить, выяснить, все ли там в порядке. Сэл, конечно, дело знает хорошо, но она всего лишь женщина и ей, как всем женщинам, свойственно ошибаться».
Занимаясь семейным бизнесом, Мориарти редко выходил из дому в своем подлинном обличье или под видом профессора Джеймса Мориарти — высокого, сутулого джентльмена с глубоко посаженными гипнотическими глазами и привычкой по-змеиному двигать головой. Он был не только выдающимся организатором, но и актером — человеком с тысячью лиц и двумя тысячами голосов. В этот день он решил предстать перед Джои Коксом под видом «банкира». Выступать в этой роли ему доводилось нередко, и давалась она легко. Мориарти не любил эту роль, но чувствовал себя в ней, как рыба в воде. Он даже придумал для этого персонажа особенное имя: Тоби Смоллетт, финансовый гений, скареда и педант.
К подготовке Профессор приступил в одиннадцать часов утра и первым делом отогнал все лишние мысли и проблемы, чтобы войти в личину Смоллетта. Затем наступила очередь физического перевоплощения, и здесь он начал с парика, изготовленного тем же мастером, который сделал для него потрясающий парик старшего брата.
Волосы у Смоллетта были темные и уже начали редеть, зачесывались назад, ложились ровно и гладко. На висках и за ушами проступала легкая седина. Далее шел нос — его требовалось чуточку удлинить и выпрямить, чтобы придать сходство с римским. Помимо специальной мастики, Мориарти применял купленные давно очки, которые зрительно уменьшали глаза и расстояние между ними. В результате из зеркала на него смотрел человек, начисто лишенный чувства юмора, сосредоточенный только на деньгах; человек одномерный, привередливый, дотошный и несимпатичный — такой, какой и требовался, чтобы утомить Джои Кокса и усыпить его бдительность.
Мориарти уже собрался выходить, когда заглянувший в комнату Берт Спир сообщил, что отпущенный на поиски брата Билли Джейкобс вернулся. И не один, а с Бертрамом.
— Говорит, ему надо много чего вам рассказать. — Спир с сомнением пожал плечами.
— Кто говорит? Бертрам?
— Нет, сэр. Билли. Твердит, что дело срочное.
— Пусть подождет, пока я вернусь, тогда и поговорим. Как он себя ведет?
— Образцово, сэр. Всем помогает. Вежлив и послушен. Один заменяет двух мальчишек — те еще пока зеленые. Да и Бертрама привел, а тот, сэр, чисто с картинки списан — бодрый да здоровый, не чета Биллу.
— Я поговорю с ним позже. — С этими словами Профессор, слишком занятый, чтобы задержаться хотя бы на пару минут, вышел из дому и сел в кэб. Потом, уже вечером, он вспомнит об этом.
Глава 11
ПОВЕШЕННЫЙ
Лондон:
19 января 1900 года
Из всех столовых, ресторанов и чопхаузов, которыми он владел, больше всех Мориарти нравился «Пресс» — шикарное заведение с атмосферой частного клуба. Объяснялось это, возможно, тем, что клиентура его состояла главным образом их людей, так или иначе занятых в печатном бизнесе.
Расположенный на втором этаже неприметного здания чуть в стороне от Флит-стрит, на узкой улочке, идущей параллельно Чансери-лейн, «Пресс» был идеальным местом для работающих неподалеку журналистов и редакторов, которые могли поесть здесь в приятной обстановке и намного лучше, чем дома — в Уимблдоне, Вулидже или Патни. Разумеется, некоторые из этих людей использовали «Пресс» в качестве клуба и приводили с собой на ланч или обед знакомых, тех знаменитостей, чьи имена постоянно мелькают в новостях: политиков, бизнесменов, актеров, писателей, модных дизайнеров и других капитанов индустрии. Само здание целиком принадлежало Мориарти, но большая часть помещений, за исключением второго этажа, сдавались издателям, газетам и близким к печатному бизнесу фирмам, что приносило владельцу немалую прибыль.
К людям, так или иначе связанным с газетным делом, Профессор относился с особым вниманием; несколько журналистов и даже один редактор состояли у него на содержании. И в этом не было ничего странного или удивительного, поскольку зачастую именно эти люди первыми добывали важную информацию. Разумеется, сами они даже не догадывались, что работают на Профессора. Помимо так называемых «преторианцев», Мориарти опирался и на приближенных совсем другого уровня: людей при должностях и кабинетах, людей ответственных, лидеров, принимающих важные решения. На них-то в первую очередь и работали его шпионы в газетной индустрии, и от них Мориарти получал важнейшие сведения финансового, юридического и политического характера. «Джентльменов из „Пресса“ лучше иметь на своей стороне, чем на противной», — говаривал Мориарти.
Зал «Пресса» отличался разумной организацией и приятным убранством. За его сорока с лишним столиками могли разместиться одновременно более ста пятидесяти гостей. Белоснежные накрахмаленные скатерти, поблескивающее серебро столовых приборов, великолепная посуда и нежные салфетки отлично смотрелись на фоне благородных панелей красного дерева, толстого ковра цвета свежей крови, синих бархатных портьер на четырех высоких арочных окнах. Днем и ночью зал освещали три большие хрустальные люстры.
Первым управляющим здесь был вкрадчивый, неизменно вежливый, с безупречными манерами француз по имени Ги Грено, более известный друзьям как Г.Г., человек, вся жизнь которого, казалось, проходила в ресторане. С Г.Г. консультировались даже по мелочам: он наизусть знал меню, знал недостатки и достоинства поваров, всех официантов и работников кухни, их семьи и родственников, их надежды, страхи и самые интимные проблемы. Лет шесть назад, когда Ги Грено внезапно умер от сердечного приступа, проверяя с шеф-поваром Эмилем Дантрэ свежую рыбу, выяснилось, что интерес его к деталям личной жизни сотрудников имел практическую цель: Г.Г. ловко прикарманивал от двадцати до двадцати пяти процентов всех «чаевых», а также проворачивал на стороне сделки с поставщиками мяса, рыбы и зелени. Частью побочных доходов француз делился со своим любовником, придирчивым и строгим, идеальным во всех отношениях метрдотелем Арманом. Связь их оставалась тайной для всех, включая Профессора. Но это уже совсем другая история.
Мориарти прибыл чуть раньше Джои Кокса, заранее, через посыльного — бойкого весельчака Билли Уокера — предупредив метрдотеля Армана о своем анонимном визите. Профессора встретил аппетитный запах пиши, приятный гул голосов и звон приборов.
Лишь увидев Кокса, идущего по залу в сопровождении Армана, Мориарти понял, что допустил, похоже, серьезную ошибку.
Тот факт, заранее ему известный, что Джои Кокс придерживается вполне определенных сексуальных взглядов, нисколько Профессора не смущал. Да, фотограф был гомосексуалистом, но Мориарти никогда не волновало, чем занимаются люди в своей частной жизни. «Лишь бы не требовали, чтобы я занимался тем же с ними», — посмеивался он. — «Как сказал кто-то, мне нет до них дела — лишь бы не делали этого на улице и не пугали лошадей». Тема гомосексуализма не столько интересовала его, сколько забавляла, и он никогда не критиковал тех, кого в те дни называли «чудаками» и всерьез считали грешниками пред Богом и людьми, преступниками, заслуживающими длительного тюремного заключения. Не лишним будет напомнить, что в начале XX века мужеложство каралось смертной казнью.
Чего Мориарти не ожидал, так это откровенной демонстрации Коксом своих сексуальных предпочтений. Впрочем, винить он мог только себя — прежде чем браться за дело, ему следовало поближе присмотреться к этой неординарной особе. Проблема заключалась в том, что Джои Кокс был самым подходящим исполнителем для задуманной Профессором операции. Точнее, единственным надежным профессионалом. И вот теперь этот профессионал явил себя публике во всей красе — вертлявый и разряженный, как какаду.
Тот факт, что Профессор не критиковал людей, подобных Коксу, вовсе не означал, что он одобрял их вкусы и предпочтения. Определенные аспекты их поведения, привычек и повадок вызывали у него отвращение. Пожалуй, он даже позволил бы Беспечному Джеку сосуществовать бок о бок с собой, придерживаясь принципа «живи сам и другим не мешай», если бы не одно, вполне определенное направление работы конкурента.
Приятным с виду Кокса назвал бы далеко не каждый. Довольно тучный, нездорово рыхлый, с одутловатым лицом, он явился на деловую встречу в сливового цвета костюме собственного дизайна. Концы лилового шарфа, повязанного под несуразно огромным воротником-стойкой, трепыхались наподобие птичьих крыльев, добавляя фотографу сходства с неким рисованным персонажем из юмористического журнала. Слегка разведенные в стороны руки совершали неконтролируемые жесты; унизанные кольцами и перстнями пальцы поворачивались то туда, то сюда; плечи двигались взад-вперед независимо от туловища, а голос, громкий, пришепетывающий, разносился по всему залу: «Сюда, милый?.. Ах, вот как… Следующий? Какой следующий?.. О, это уже слишком…» Не стоит и говорить, что взгляды всех присутствующих немедленно обратились к нему.
