Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга
Практической стороной дела занимался, естественно, Граф, что было неудивительно: он, профессионал, не мог доверить выполнение такой тонкой и ответственной задачи всем этим майорам и капитанам, которые лишь с огромным трудом отличали пистолетный ствол от рукоятки. Собственно, никто из господ ученых и не рвался ему помогать: дай им волю, они предпочли бы получить свою долю выручки, вообще не вставая с дивана.
Единственным, кто сопровождал Графа почти во всех его хождениях на подготовительной стадии операции, был Борис Грабовский по прозвищу Гроб. Еще задолго до всей этой истории майор Крошин не раз повторял, что из Гроба получился бы очень неплохой «органавт»: он был смышлен, приметлив, изворотлив, физически силен, а главное, обладал хорошей интуицией. Сейчас он получил отличную возможность развить в себе эти качества: Граф повсюду возил его с собой, предваряя каждое свое действие небольшой лекцией на тему «смотри, как это делается». Он учил своего протеже безошибочно распознавать в случайных прохожих агентов службы наружного наблюдения и избавляться от слежки, знакомил его с нужными людьми и посвящал в тонкости подделки паспортов и въездных виз. Он хвалил его за успехи и нещадно, не стесняясь в выражениях, поносил за немногочисленные промахи; он натаскивал его, как собаку, и только теперь, сделавшись безработным и попав к Графу, Грабовский понял, что это такое – настоящая работа и настоящая усталость.
Граф стал для него чуть ли не вторым отцом – опекал, как родного, и был требователен, точь-в-точь как строгий отец, не желающий, чтобы его чадо выросло олухом царя небесного. При этом Грабовский, никогда не отличавшийся наивностью, прекрасно понимал, что поведение Графа продиктовано не какой-то там отеческой любовью или бескорыстным к нему расположением, а сугубо практическими соображениями. Когда дойдет до дела, Граф будет просто физически не в состоянии справиться со всем в одиночку – вести переговоры с покупателем, следить за безопасностью да еще и приглядывать за яйцеголовыми, чтоб не учудили чего-нибудь от большого ума…
Участие в затее Графа господ ученых было необходимо – так же, впрочем, как и участие в ней самого Грабовского. Если б Граф имел такую возможность, он провернул бы это дельце в одиночку, без привлечения сотрудников лаборатории, которые во всем, кроме своей науки, были сущие младенцы. Но сам майор о теме «Зомби» имел лишь самое общее, поверхностное представление. Что он мог, так это простыми словами в общих чертах описать потенциальному покупателю предлагаемый товар, которым на деле не располагал. Все материалы хранились в сейфе у Полкана, и извлечь их оттуда не было никакой возможности. Но были еще и люди, которые занимались непосредственной разработкой проекта; они помнили все его детали назубок, а то, чего была не в состоянии удержать человеческая память, как не без оснований подозревал Граф, было у них где-то записано и надежно припрятано на всякий пожарный случай. Осторожно наведя справки – не лично, потому что его по старой памяти боялись и не любили, а через Грабовского, – он убедился, что так оно и есть, и еще более осторожно сделал каждому из интересующих его людей соответствующее предложение. Как и следовало ожидать, предложение было принято чуть ли не с восторгом: оказавшись не у дел, привыкшие к регулярному питанию кандидаты наук пребывали в полной растерянности. Материалы, которыми они располагали, были бесценны, но у этих умников хватило извилин сообразить, что первая же попытка самостоятельно превратить свои сокровища в наличные кончится для них небом в клеточку. Кроме того, каждый из них отвечал за свой участок работы и знал, что называется, только свой огород: Шкипер занимался фармацевтической химией, а Трубач – методами волнового воздействия. Каждый мог бы продать свою часть общей разработки, но это существенно снизило бы выручку: проект «Зомби» представлял наибольший интерес для покупателей именно в законченном, целом виде.
Таким образом, Шкипера и Трубача пришлось взять в долю, а это, как далеко не сразу, но все-таки сообразил Грабовский, потребовало привлечь к участию в операции и его. И то, что Граф первым делом обратился не к яйцеголовым, а к нему, свидетельствовало лишь о том, что майор все заранее продумал до мелочей.
Во время работы в лаборатории за каждым из них числилось табельное оружие, но его пришлось сдать вместе со служебными удостоверениями. Однако у Графа пистолет имелся – Грабовский видел его своими глазами, когда отставной майор наклонился, чтобы завязать шнурки, и пиджак у него распахнулся. В желтой наплечной кобуре у Графа висело что-то очень солидное, большое, убойное – не чета старикашке «Макарову». Гроб при виде этой штуки здорово струхнул: он никак не предполагал, что майор таскает ее при себе постоянно, даже находясь с ним, Грабовским, наедине. Он мигом оценил ситуацию и очень живо вообразил, чем все это может кончиться. Страх добавил ему решимости, и он наконец высказал то, о чем подумывал уже давненько – пожалуй, с самого начала, – предложив без лишних сложностей шлепнуть Полкана и забрать у него документы по проекту «Зомби». Тогда и Шкипера с Трубачом с собой тащить не придется, и вообще…
– Дельная мысль, – сказал тогда Граф, выпрямляясь и демонстративно оправляя пиджак. – Очень дельная! Всадить старому пердуну пулю промеж глаз или ножиком по горлу полоснуть, забрать ключи от сейфа, и дело в шляпе… Раз-два, и готово. А кто пойдет? У меня со временем туговато, да и мараться неохота… Может, смотаешься – одна нога здесь, другая там?
– Я?! – изумился Гроб, менее всего ожидавший такого поворота событий.
– А что? Чем ты лучше меня, или грязная работа тебе не по нутру? И мысль твоя, и времени свободного у тебя побольше… Найдется у тебя на кухне острый ножик? А то давай наточу, будет как бритва… Только надо сразу наповал, чтоб заорать не успел. А чтоб кровью не окатило, лучше всего подойти сзади – ну, вот так примерно.
Он мгновенно очутился у Грабовского за спиной, обхватил железной хваткой, левой рукой вздернул ему подбородок, а большим пальцем правой быстро чиркнул по горлу чуть пониже кадыка.
– Примерно так, – повторил он, выпуская своего протеже из медвежьих объятий. – Тогда, даже если не сразу помрет, крикнуть уже все равно не сумеет – так, засипит только, как чайник, забулькает… Побулькает маленько и отойдет.
– Да ну тебя, – оправляя одежду, обиженно пробормотал Грабовский. – Я серьезно, а ты…
– И я серьезно, – сказал Граф. – А если хочешь совсем серьезно, так тебя за такое предложение самого пришить мало. Чему я тебя, спрашивается, столько времени учил? Голова твоя еловая! Старика угомонить – раз плюнуть, с этим любая шпана справится. А дальше что? Думаешь, если в стране бардак, так органы вообще работать перестали? Убийство видного ученого мировой величины – это тебе не пьяная поножовщина. Первым делом примутся за тех, кто с ним работал, – за меня, за тебя, за Шкипера с Трубачом… Даже если никто не расколется, в чем я лично сильно сомневаюсь, затея наша накроется медным тазом – придется нам сидеть тише воды, ниже травы и носа из норы не высовывать. Долго придется сидеть… А товар у нас скоропортящийся, потому что там, за бугром, умных голов тоже хватает. Ну, так как, наточить тебе ножик?
Грабовский послал майора к черту, и разговор на этом кончился. Граф говорил правду: мочить Полкана было нельзя, подозрение первым делом пало бы на его бывших коллег. Таким образом, нужно было идти с Графом до самого конца. Там, в конце, Граф почти наверняка постарается избавиться от подельников, и Грабовский не собирался ему мешать – по крайней мере, пока очередь не дойдет до него самого. Ну, а там уж как получится…
На следующий день у Грабовского выдалась пара свободных часов, и он отправился на ближайший рынок. На рынке в то время можно было купить что угодно; Борису Григорьевичу было угодно приобрести пистолет, и он его приобрел по вполне сходной цене – не пистолет, собственно, а револьвер, старенький тульский наган, обшарпанный и облезлый, но с виду вполне исправный и с полным барабаном. Продавец по его просьбе объяснил, как с этой штукой обращаться, получил денежки и был таков. Через три дня, улучив еще немного свободного времени, Гроб смотался за город и там, забравшись подальше в лес, опробовал свое приобретение – выпалил с десяти шагов в ствол старой сосны и не попал. На этом испытания пришлось завершить, поскольку патронов в барабане осталось всего шесть штук и, где взять еще, Борис Григорьевич не знал – разве что на том же рынке, где он уже однажды засветился и куда, согласно преподанной Графом науке конспирации, соваться ему теперь не следовало.
Даже будучи полным профаном в военном деле, Грабовский понимал, что один-единственный выстрел нельзя назвать полноценным испытанием, – как ни крути, а наган был староват, да и не шел он ни в какое сравнение с той кошмарной гаубицей, что висела под полой у Графа. Однако выбора у него все равно не было, и, когда настал срок, Борис Григорьевич отправился в первую в своей жизни заграничную поездку, примотав наган лейкопластырем к лодыжке левой ноги. К правой лодыжке у него таким же манером был привязан старый охотничий нож в ножнах из оленьей шкуры; если с ножом все было в порядке, то наган для ношения подобным образом оказался чересчур велик и неудобен. Чтобы он не выпирал из штанины, пришлось специально купить уродливые широченные брюки – к счастью, мода тогда была соответствующая – и примотать проклятую железку к голени так, что это почти лишало оружие смысла – все равно, пока его оттуда выковыряешь, тебя сто раз успеют пристрелить. Вдобавок ко всему ноги пришлось побрить: волосы и лейкопластырь, чтоб им пусто было, во все времена обладали буквально непреодолимой силой взаимного притяжения. Единственное, что утешало Грабовского в такой дурацкой ситуации, это то, что после пересечения границы у него будет сколько угодно времени, чтобы перепрятать наган куда-нибудь за пояс, а то и просто в карман.
