Эльвира Барякина - Рыба в чайнике
— Вот что, Рощина, — произнесла она наконец, — он сюда сегодня придет?
— Придет, — удрученно ответила Лиля.
— Вот ты все и у него и узнаешь!
— С ума сошла?! Неужто я его спрашивать буду? «Извините, пожалуйста, вы не подскажете, любите ли вы меня или нет? А то я в догадках теряюсь».
Тут кто-то начал дергать дверную ручку, и Ванечкин голос за дверью крикнул:
— Время-то — десять! Пора начинать! Вылезайте оттуда!
— Ой, мамочки! — всплеснула руками Лиля и принялась лихорадочно натягивать платье.
Галя помогала ей, как могла, а по ходу дела учила жизни:
— Ты главное, козью морду не делай. Общайся с ним, как будто ничего не произошло.
— Как это не произошло?! — возмутилась Лиля.
— А так! Может, это его сестра была!
— Конечно! А я — Папа Римский! Застегни мне сзади крючки.
— Ох, блин, они у тебя не застегиваются! В общем, не делай глупостей, пока я не скажу.
— А я-то, дура, на что-то надеялась! Губу раскатила!
— Губу надо подкрасить! И тушь под правым глазом вытри! Все, давай на выход!
* * *Конарб Семенович Попугаев был самым довольным человеком на свете. Он помирился со своей женой Люськой.
Случилось это так. Четыре дня после выхода рекламы Конарб все ждал, что Люська вернется, и все пойдет по-прежнему. На пятый день сердце его не выдержало. Он решил, что Люська рекламы не видела. Порывшись в письменном столе, он достал новогоднюю открытку с избушкой и написал на ней синим фломастером: «Смотри четвертый канал. С наступающим Новым годом. Твой Конарб». Открытка была брошена в почтовый ящик Люськиной мамы.
На следующий день Люська так и не появилась. Зато от нее пришла открытка со снеговиком, где сообщалось: «А я смотрю. С Новым годом. Люся».
Конарб Семенович скакал по комнате, то и дело показывая открытку щуру. Глупая птица говорила «курлы» и зачем-то долбила косяк в прихожей. У нее были свои радости.
После работы директор «Гармонии» одел новый галстук, приобрел у промерзших теток на улице корзину роз, вставил туда записку «Любимой Люсеньке посвящается» и направился к тещиной квартире. По мере подъема по ступенькам его храбрость все улетучивалась и улетучивалась, так что, добравшись до пятого этажа, он просто поставил цветы на коврик перед дверью, позвонил и побежал наверх прятаться за мусоропроводом.
Дверь открыла Люськина мама и молча принялась разглядывать подношение. Потом она заметила записку, прочитала и позвала дочь:
— Людмила! Поди-ка, погляди, что тебе твой гармонист притащил!
Конарб с ужасом подумал, что у его жены завелся какой-то гармонист, но быстро сообразил, что теща имеет в виду его, директора «Гармонии».
Люська вышла на площадку. На ней был халатик в горошек и тапочки. В светлых волосах терялся красный ободок. У Конарба сладко защемило сердце.
— Мама! — сказала Люська, глядя на цветы. — Все-таки у него ко мне чувство!
Теща немедленно поджала губы.
— Ага, чувство! Что ты от него видела? Одни страдания! Сегодня роз припер, а завтра опять свету божьего не увидишь. Он же деспот!
— Я не деспот! — в негодовании воскликнул Конарб Семенович, выскакивая из-за мусоропровода. — У меня работы много!
Теща испуганно ахнула и ретировалась вглубь квартиры. А Люська осталась стоять и молчать. Конарб стремительно сбежал по ступенькам и схватил жену за руку.
— Люся! Брось дурить, пошли домой!
Она опустила голову и все смотрела куда-то на коврик под ногами. Конарб перепугался, что сейчас она тоже уйдет, и принялся увещевать с новым жаром:
— Я похудел! Вот, смотри, ремень на какую дырку застегивается! Только о тебе и думал.
— Правда? — проговорила Люська и подняла полные слез глаза.
И тут Конарб сделал то, чего не совершал уже пятнадцать лет: он поцеловал Люську в подъезде.
Вечером к тещиному дому приехал грузовик забирать детей и вещи.
Все последующие дни директор «Гармонии» праздновал второй медовый месяц. Но этому постоянно мешали дети и щур, и сбежать от них удалось только на вечеринку Лили Рощиной.
Супруги Попугаевы были размещены за самым почетным столиком близко от сцены. Люська никогда в жизни не была в ночном клубе и постоянно спрашивала:
— Это что такое? А это что там висит под потолком?
Конарб объяснял со знанием дела:
— Это стробоскоп. А это, Людмила, лазерное шоу.
Дело кончилось тем, что Люська как-то странно посмотрела на мужа.
— А ты откуда все знаешь? Чай, мотался без меня, где ни попадя, да?
Конарб ничего не успел ответить, потому что в зале вдруг выключили свет.
— Ой, чего это?! — испуганно прошептала Люська, прижимаясь к мужу. Изломалось все, что ли?
* * *Темнота зала была взрезана яркими вспышками. Космическая музыка ринулась в зал. Кружение лучей. Виртуальные фигуры в прозрачных туниках. Рваные движения тел. Потом свет снова погас, и вдруг разноцветный световой поток полился со всех сторон на сцену.
Лиля подглядывала из-за кулис и очень переживала. Все было, тьфу-тьфу-тьфу, хорошо, если не считать того, что Форточкина иногда светила фонарем не в ту сторону. Но шла она, куда нужно.
«Форточкина, я тебя обожаю!» — думала Лиля.
Зал был полон, и это вдохновляло. Ванечка сказал, что видел даже Воробьиху с ее вечным депутатом.
Рядом с Лилей стояла Наташка Чулкова, сегодняшняя ведущая. Ей надо было выходить сразу после «Шоу фонарей». Лиля волновалась.
— Не забудь сказать про спонсоров!
— Ну, чай, не первый раз замужем! — весело отозвалась Наташка и отправилась на сцену. — Добрый вечер дамы и господа!
* * *Первыми знакомыми, обнаруженными Ванечкой в зале, оказались Марко и чета Пушкиных. Они сидели за столиком в углу и смотрели шоу. Завидев Лилиного помощника, они усадили его рядом с собой. Ванечка тоже стал смотреть на сцену и волноваться. Наконец он не выдержал и спросил:
— Ну, как вам?
— Классно! — прокомментировал Пушкин, стараясь перекричать грохот музыки. — А где Лилька?
— За кулисами. Бьется как рыба в чайнике.
В это время музыка смолкла, и на сцене вновь появилась Наташка, которая стала рассказывать про прелести компании «Свет». «Прелести» тут же представили на обозрение публики. Это были четыре торшера сложной конструкции.
— Это ваши призы? — осведомился Марко, поворачиваясь к Ванечке.
— Нравится?
— Ничего.
Ванечке захотелось сделать добро.
— Хочешь, я выиграю для тебя один?
Но Марко покачал головой.
— Э-э… Нет, спасибо. Такой агрегат слишком ко многому обязывает. Потом еще придется тапочки под цвет подбирать.
После того, как торшеры достались кому надо, Наташка объявила, что сейчас на сцене появятся те, кто был отобран представителем американской компании «World Best».
Новый набор моделей оказался на редкость удачным. Все двигались легко и улыбались почти профессионально.
Ванечка тут же заметил Юлю и вспомнил, каким вниманием наградил ее Марко.
— Это твоя знакомая? — спросил он.
— Правда, хороша? — обрадовался Марко. — А представляешь, сегодня чуть не сбежала с кастинга. Я ее в вестибюле встретил. Стоит и плачет. «У меня, — говорит, — туфель нет. И денег я не взяла». Чуть не силком пришлось вести.
Ванечка в очередной раз подивился чужому благородству и даже не пожалел об упущенных десяти рублях. Об услышанном надо было срочно рассказать Рощиной. Он чувствовал, что это должно ее интересовать.
* * *Когда объявили дискотеку, Лиля наконец-то сумела вырваться в зал. Душа ее плясала от радости. Блондинка оказалась ложной тревогой.
Пушкины и Марко встретили ее аплодисментами и тут же заказали шампанского, чтобы отпраздновать мероприятие.
Лиле до смерти хотелось пообщаться с Марко, но двоюродная сестра немедленно завладела ее вниманием. Из всех вещей в мире Таньку интересовал лишь ее собственный живот. Ей хотелось поболтать о своей беременности, но откровенничать с полузнакомыми мужиками было глупо, а Пушкин и так все знал. Поэтому она восприняла появление Лили с величайшим энтузиазмом и тут же принялась делиться наболевшим:
— Лиль, — зашептала она ей в ухо, — знаешь, как я рассказала Димке о том, что беременна?
Лиля не помнила таких деталей и на всякий случай покачала головой.
— Ну так слушай! — обрадовалась Танька. — Я его бужу среди ночи. «Дим, — намекаю ему, — кажется, я не одна». А он знаешь, чего?
— Чего?
— Он глаза вытаращил и говорит: «У тебя что, глисты?!»
Для порядка Лиля улыбнулась, но тут официантка принесла шампанское и четыре фужера. Марко принялся разливать, чем привел Таньку в неописуемый восторг.
— О, сто лет не пила спиртного! — закричала она, игриво подглядывая на Пушкина.
Как она и ожидала, Пушкин очень перепугался.
