Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
– Куда же, сынок? Куда? Здесь все обретем. Сказано ведь… Здесь. Все…
Рассудок его, похоже, помутился, он начал разговаривать сам с собой. Забормотал непонятное, упал головой в колени, обхватив руками голову. Напрочь забыл про сына.
– Куда собрались? – блеснул луч фонарика сбоку, и Кирьян, тяжело приподнимаясь, руками полез по стене, пытаясь встать на ноги. Даже очутившись, наконец, в вертикальном положении, он шатался, и, видно было, без опоры ему не обойтись.
Но он сделал шаг вперед и устоял.
– Меня не забыли? Ну-ка, щенок, иди сюда! – Рожин оперся на плечо мальчугана и, раскачиваясь, словно учась ходить, двинулся к нише в стене, освещая себе дорогу фонариком.
Порушенное страшилище рассыпалось за решеткой, которую венчало распластанное тело Ядцы, корону он едва отыскал лучом света в дальнем углу.
– Здесь красавица, здесь чудо! – замер, уставился на царскую драгоценность Кирьян и, весь преобразившись, окрепнув и засияв, вцепился в решетку, готовый ее разметать.
– Будь проклято это чудо! – выкрикнул Мунехин. – Сколько жизней сгубило.
– А ни одну не жаль.
– Мария моя!..
– Ты же сам ее под землю затащил?
– Я сгубил. Каюсь.
– Вот! И царица та! Полячка! С огнем играла! Знала: проиграет и голову долой вместе с короной! Так всю жизнь человек рискует. А иначе зачем жить?
– Жизнь в другом смысл имеет…
– Сопляков этих растить? – Кирьян оттолкнул от себя Игнашку, тот упал, ползком добрался до отца.
– Чем он тебе помешал? – вступился Мунехин. – А приятелей своих не жаль?
– Приятелей? – Кирьян ощерился. – Да это такая мразь, что по ним и мать родная не заплачет. А жен или детей у них не было никогда.
– Вот таких золото и манит к себе.
– Смотрите на него! Бессребреник нашелся! Сам-то чего в земле рылся? Всю жизнь искал корону эту.
– Нужда заставила. Не о себе думал. О детях.
– Какая нужда? При церкви пристроился. А вас ведь церковь учит, чтоб не зарились на богатство, а? Что молчишь? Язык проглотил?
– За то и наказал Господь, – Мунехин притянул крепче к себе сына, зашептал ему на ухо:
– Ты меня слушай, сынок, пока бандюга этот не очухался. Я знаю, он от короны не отступится. А значит, будет ее добывать. Увлечется он, вот фонарик, ты беги вон той дорогой.
Мунехин указал мальчугану в один из четырех туннелей.
– Беги и придерживайся всегда левой стороны. Что бы ни встретилось: развилки, повороты, завалы, держись все время левой стороны.
– Без тебя не пойду.
– Все время налево. Понял? Иначе заплутаешься, а это смерть.
– Бежим вместе.
– Он пистолет подобрал. Я видел. Начнет стрелять, убьет обоих. Беги!
– Я боюсь, папа. А ты?
– Приведешь людей, спасешь меня, – Мунехин оторвал сына от себя, поцеловал, косясь на Рожина; тот, уже лежа на полу, просунул руку в решетку, изо всех сил пытаясь дотянуться, достать корону из угла, но у него не получалось.
– Постарайся, чтобы он тебя не заметил. Беги! – загораживая сына, Мунехин направился к Рожину.
– Не добыть тебе короны, Кирьян, – подсел он к нему. – Решетка в камень заделана.
– Зубами выгрызу! – заматерился Рожин, заскрипел челюстями. – Ты про саперные лопаты брехал. Где они? Давай!
– Лопатами камень не взять.
– Давай, тебе говорят!
Мунехин скинул мешок заплечный, покопался в нем, достал короткие, острые, словно ножи, лопаты. Рожин тут же выхватил одну, примерился, хотел было ударить, но Мунехин остановил его.
– Загубишь металл и руки себе покалечишь, а толку никакого, – он поудобнее пристроился и своей лопатой резко ударил между двумя камнями, в едва заметную трещину.
Удар был точным, но недостаточно сильным, чтобы результат оказался весомым. Мунехин выцелил еще раз, но Рожин оттолкнул его зло, по-хозяйски и сам ударил, ахнув с остервенением. У него получилось. Штык, высекая искры, нашел слабое место в каменном полу – и трещина увеличилась. Туда и забарабанил, неистово взмахивая раз за разом, новоиспеченный каменотес. Однако не прошло и двух-трех минут, как силы ему изменили. Не хватало воздуха, он задохнулся и упал на решетку, обхватив ее лапищами, попытался трясти, но та едва шелохнулась, надежно укрепленная и внизу, и сверху.
– Позволь, я помогу, – потеснил Рожина Мунехин и принялся долбить камень сам.
Так, меняясь местами, они, как одержимые, упорствовали до изнеможения, пока оба не завалились в бессилии на спины, мокрые от пота, горячие от работы, бесчувственные к пронзительному холоду подземелья.
– Не повредить бы свод, – уставившись вверх, вспомнил вдруг Мунехин.
– А чего ему будет?
– Всяко может.
– Земля же вокруг.
– Вода там, – ткнул наверх Мунехин.
– Чего?
– Под Волгой мы.
– Врешь!
– Чего мне врать, тайник этот почти на середине реки. Так что вода над нами.
– Будет тебе!
– Ты не знаешь, а я здесь все облазил. Вымерял, вычислял… Вода, тонны воды над нами. Так что с решеткой осторожно.
– Как же держится все? – ужаснулся Рожин, до него, наконец, дошла опасность их положения.
– Свод держит каменный. Но и он непростой. Медью залиты швы.
– Чудеса!
– Мастера древние умнее нас были.
– Мудрено все!
– Да уж куда мудрее.
– Значит, и выход на тот берег есть?
– Это как полагается.
– Ты знаешь?
– Бывал там.
– Добуду корону, туда поведешь.
– Как скажешь.
– А где сосунок твой? Что-то не слышно?
– Заснул, – не дал ему обернуться назад Мунехин, сунув лопату. – Намучился. Долбить надо! Сколь уж мы здесь.
– Дай я! – Рожин остервенело заработал железом, как отбойным молотком.
– Да не суетись ты, – оттолкнул его Мунехин легонько, когда тот начал задыхаться. – Камень тоже ума требует.
Он покопался, поковырял лопатой трещину, вставил вниз на несколько сантиметров штык, налег всей грудью. Не получилось. Но лопатка твердо стояла в расщелине.
– Помоги!
Рожин, что было мочи, налег на рычаг сам и охнул разочарованно, – металлическая ручка лопаты согнулась.
– Ах, черт возьми!
– Дури-то много! – пожалел Мунехин снаряжение.
– Сам просил, – ругался Рожин, снова обессиленно отвалившись на спину.
– Смотри-ка, пошло! – Мунехин держал в руках высвобожденный им из пола булыжник.
– Как те удалось-то? – взревел Рожин. – Теперь пойдет дело!
– Теперь легче.
– Давай я! – Рожин, словно древнегреческий злодей, бухаясь спиной на камень в бессилии, вновь обретал могущество, прикасаясь к земле.
Он опять с остервенением заработал последней лопатой, пока не вылетели из пола еще несколько булыжников, и отвалился на спину, задыхаясь. Оставалась половина каменного ряда, чтобы полностью освободить низ решетки. К этому приступил Мунехин. Он работал не спеша, не безумствуя, как Рожин, но дело двигалось скорее, булыжники поддавались ему легче, будто он знал их тайный секрет. Рожин, отдохнув, уже помогал, отбрасывая высвобождающиеся, отгребая спрессованный песок под ними, зверем рвал прутья решетки со свода. Металлическая преграда сдвинулась, начала слегка поддаваться. Мунехин выбил последний камень, Рожин, собравшись, дернул изо всех сил прутья на себя и заорал от счастья, свалившись навзничь, придавленный оторванной им решеткой. Под ней оказался и Мунехин, вдвоем они забарахтались, задвигались, сбрасывая ее с себя. Когда им это удалось, Рожин стремглав бросился в угол ниши, разбрасывая мешавшие кости скелета. Мисюрь смахнул заливающую лицо влагу и поразился – это был не пот! Вода крупными каплями падала сверху! Он запрокинул голову, страшась догадки, и ужаснулся, не совладав с собой. Разрушая камни свода, сверху рвался в подземелье жуткий фонтан, на глазах превращающийся в жадный поток.
– Бежим! – вскричал Мисюрь, и ноги сами подбросили его с пола. – Вода! Спасайся!
– Чего? – не понял Кирьян из угла, уже схватив корону.
– Берегись! Вот оно, проклятье наше! – крикнул Мисюрь. – Сейчас зальет! Свод сгубили!
Он рванулся к спасительному входу в туннель, за ним гналась, догоняя, бешеная лавина воды.
Неведомые катаклизмы, или превратности жизни лейтенанта Волошина
Нет, сказать, что лейтенанту на роду суждено было прослыть везунчиком, нельзя. Он школу закончил шалопай шалопаем, как все, и армейскую службу трубил, правда, на границе. И ничего такого не было никогда. И потом все обыкновенно и буднично. Однако с некоторых пор Волошин нутром почуял, будто пометил его кто-то на всякие подлючие скандальчики. И мысли эти гадкие как завелись, так и не покидали его, потому что, похоже, имели вполне реальные основания. А как же иначе?
Там, в склепе ни с того ни с сего, но на его глазах грохнули монаха, а он сам очухался, когда убийцы и след простыл! Даже разобраться сразу не смог, куда тот подевался. А дальше еще чудней и непонятней!
Труп в подземелье пропал. Не ожил же мертвец с таким ножищем в спине? А сколько крови успело из него вытечь! Однако покойника словно и не было…
