Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений
В довершение всего, Джад Уилсон и Касс вечно торчали в конюшне. Я хотел порыться в конторе Хамбера, кирпичном строении в дальнем конце двора, но это было слишком рискованно – один из них мог в любую минуту войти туда и меня застукать. Я прикинул, что мог бы сделать это, когда Хамбер и Джад Уилсон уедут на скачки: во время обеда Касс уйдет домой, а конюхи будут сидеть в кухне.
Ключ от конторы был у Касса, именно он отпирал ее утром и запирал вечером. Насколько я успел заметить, уходя обедать, он не закрывал дверь, и обычно контора была открыта в течение всего дня, кроме воскресений. Это могло означать, что Хамбер не держит там ничего, что могло бы его уличить. Но с другой стороны, там могло храниться нечто вполне невинное на первый взгляд, но опасное в руках человека, который понял бы смысл и значение находки.
Однако вероятность того, что я смогу распутать все дело с помощью беглого обыска незапертой конторы, была слишком мала, чтобы идти на крупный риск, и я принял решение подождать более благоприятного случая.
Оставался еще дом Хамбера – примыкающее к двору конюшни беленое здание, переделанное из жилья фермера. Пара тайных осмотров дома, сделанных, когда мне приходилось очищать от снега i адовые дорожки, показала, что он представляет собой сверхаккуратное, вылизанное, бездушное жилище, смахивающее на комнаты |» витринах магазинов – безличные и нежилые. Хамбер не был женат, и я не обнаружил во всем первом этаже дома ни одного уютного уголка, где он мог бы проводить вечера.
Заглядывая в окна, я не увидел ни письменного стола, ни сейфа, куда можно было бы запирать что-нибудь секретное. Но я все равно рассудил, что если я ничего не найду в конторе и проникновение туда сойдет мне с рук, я при первой же возможности нанесу визит в дом.
В среду вечером наконец началась оттепель, которая продолжалась в четверг и в пятницу, так что к субботе талый снег превратился в лужицы, и в конюшнях началось оживление, потому что возобновились скачки и охота.
В пятницу Касс предупредил меня, что владелец охотничьих лошадей требует, чтобы они были готовы к субботе, и после второй тренировки я вывел их из конюшни и погрузил в присланный за ними фургон.
Их хозяин стоял, опираясь на переднее крыло до блеска отполированного «ягуара». Его охотничьи сапоги сияли как солнце, кремовые брюки были безупречны, красная куртка сидела без единой морщинки. В руке он держал обтянутый кожей стек и похлопывал им по сапогу. Он был высокого роста, широкоплечий, лет сорока на вид и с противоположного конца двора казался симпатичным. Но, подойдя поближе, я разглядел на его лице выражение недовольства, а на коже – следы пьянства.
– Ты, – сказал он, указывая на меня стеком, – иди сюда.
Я подошел. У него были тяжелые веки и несколько фиолетовых прожилок на носу и щеках. Он глядел на меня свысока, с выражением скучающего превосходства. Во мне пять футов девять дюймов росту, в нем же оказалось дюйма на четыре больше, и он знал, как этим пользоваться!
– Тебе не поздоровится, если мои лошади устанут раньше, чем нужно. Им придется побегать, и они должны быть в хорошей форме.
В его голосе звенели те же нотки богатства и уверенности, что и в голосе Октобера.
– Они будут в форме, если снег позволит, – спокойна сказал я.
Его брови поползли вверх.
– Сэр, – добавил я.
– Дерзость вряд ли сослужит тебе хорошую службу.
– Простите, сэр, я не хотел. Он неприятно засмеялся.
– Я не сомневаюсь. Ведь найти другую работу не так-то просто, а? В будущем придерживай язык, когда разговариваешь со мной, если не хочешь нажить неприятностей.
– Слушаюсь, сэр.
– И если мои лошади в плохой форме, ты пожалеешь, что на свет родился.
За моим левым плечом появился Касс, на лице его было написано беспокойство.
– Все в порядке, сэр? – спросил он. – Роук сделал что-нибудь не так, мистер Эдамс?
Я чуть не подскочил. Мистер Эдамс! Пол Джеймс Эдамс, бывший владелец семи подозрительных лошадей?
– Это цыганское отродье хорошо смотрит за моими лошадьми? – оскорбительным тоном осведомился Эдамс.
– Он не хуже других, – успокаивающе сказал Касс.
– Не самая лучшая рекомендация! – Он злобно взглянул на меня. – Во время морозов тебе хорошо жилось. Слишком хорошо. Теперь, когда снова началась охота, тебе придется попотеть! А я не такой мягкий человек, как твой хозяин.
Я молчал. Он резко ударил стеком по сапогу.
– Ты слышал? Мне труднее угодить!
– Да, сэр, – пробормотал я.
Он разжал пальцы, и стек упал к его ногам.
– Подними, – приказал он.
Когда я нагнулся за стеком, он поставил мне на плечо ногу в сапоге и сильно толкнул меня, так что я потерял равновесие и растянулся на мокрой грязной земле.
Он улыбнулся с жестоким удовольствием.
– Встань, неуклюжая скотина, и подними трость.
Я поднялся на ноги, подобрал трость и протянул ему. Он выдернул ее из моей руки и сказал, глядя на Касса:
– Им надо показывать, что не потерпишь никаких глупостей. Унижать их как можно чаще. Этого, – он холодно оглядел меня с головы до ног, – надо проучить. Что вы предлагаете?
Касс в нерешительности посмотрел на меня. Я взглянул на Эдамса. Это уже было не смешно. Его серо-голубые глаза были странно тусклыми, как у пьяного, но он был совершенно трезв. Однажды я уже видел такие глаза у одного конюха, который у меня работал, и я знал, что это означает. Мне нужно было угадать, и угадать правильно с первого раза, любит ли он издеваться над слабыми или над сильными. Инстинктивно (возможно, видя его физическую силу и явное тщеславие) я догадался, что сокрушить слабого для него не слишком интересно. А стало быть, момент для демонстрации силы не самый подходящий. Я принял такой поникший и запуганный вид, на какой только был способен.
– Боже мой, – с отвращением произнес Эдамс. – Только взгляните на него! Перепугался до смерти. – Он нетерпеливо пожал плечами. – Вот что, Касс, найдите для него какую-нибудь бессмысленную грязную работу – например, чистить дорожки, – и пусть займется. Мне с ним возиться неинтересно. У него нет хребта, который можно было бы сломать. Лучше уж охотиться на лис – вот у кого и хитрость и мужество.
В эту минуту он увидел Хамбера, появившегося в дальнем конце двора, и сказал Кассу:
– Скажите мистеру Хамберу, что мне надо с ним поговорить. Когда Касс удалился, он повернулся ко мне.
– Где ты работал до этого?
– У мистера Инскипа, сэр.
– И он тебя выгнал?
– Да, сэр.
– За что?
– Я… э-э… – Я запнулся. Было просто нестерпимо рассказывать что-то о себе подобному типу. Но если он убедится, что я не соврал ему в мелочах, то потом проглотит самую наглую ложь.
– Отвечай, когда я тебя спрашиваю! – холодно проговорил Эдамс. – За что мистер Инскип тебя уволил?
Я сглотнул.
– Меня уволили за то, что я… э-э… приставал к дочери хозяина.
– Приставал к дочери… – повторил он. – Боже правый!
С бесстыдным удовольствием он отпустил грязную непристойность, которая попала прямо в точку. Увидев, что я поморщился, он расхохотался над моим явным замешательством.
Подошли Касс и Хамбер. Все еще смеясь, Эдамс повернулся к Хамберу и сказал:
– Вы знаете, за что этого молодца выставили от Инскипа?
– Да, – скучным голосом ответил Хамбер. – Он соблазнил дочь Октобера. – Этот предмет его не интересовал. – И еще там был какой-то фаворит, который пришел последним. Он об этом позаботился.
– Дочь Октобера! – в изумлении воскликнул Эдамс, и глаза его сузились. – Я думал, речь идет о дочери Инскипа. – Он небрежно, но больно ударил меня по уху. – Не пытайся меня обмануть!
– У мистера Инскипа нет дочери! – запротестовал я.
– И не огрызайся.
Его рука снова нанесла быстрый удар. В этом деле он был просто специалист – видимо, не отказывал себе в практике.
– Хедли, – обратился он к Хамберу, равнодушно взиравшему на этот односторонний обмен ударами, – если хотите, в понедельник я могу подвезти вас на скачки в Ноттингем. Я заеду за вами.
– Хорошо, – согласился Хамбер. Эдамс повернулся к Кассу.
– Не забудьте о наказании для этого трусливого Ромео. Надо немного охладить его пыл.
Касс подобострастно захихикал, и от его смеха у меня по шее побежали мурашки.
Эдамс спокойно сел в «ягуар», завел мотор и поехал следом за лошадиным фургоном.
Хамбер сказал:
– Я не хочу, чтобы Роук вышел из строя, Касс. Он должен быть в состоянии работать. Не переусердствуйте на этот раз.
И он захромал прочь, чтобы продолжить осмотр конюшни.
Касс посмотрел на меня, а я опустил глаза и не отрывал их от своей грязной промокшей одежды, прекрасно сознавая, что старший конюх относится к стану врагов, и не желая подвергаться риску и показывать ему свое лицо, на котором, кроме смирения и покорности, было написано еще кое-что. Он сказал:
– Мистер Эдамс не любит, когда ему перечат.
