Адам Даймен - Большие гонки
Мои глаза теперь привыкли к сумраку, а нервы взвинтились. Я охотно забыл свои мысли о М42, как только прочел послание, но теперь настало время вспомнить о нем.
- Помолитесь за меня, друзья мои, - прошептал я в ночи.
И начал длительный подъем к вершине, пытаясь, по возможности, передвигаться не на видных местах. Камни были не так уж и велики, а заря разгоралась все ярче. Я прокладывал путь между двух камней, полагая, что автоматчик может быть на противоположной стороне островка, когда моя нога поскользнулась на камне, заставив его покатиться. Я упал с невероятным шумом, посыпались камни, сдвинутые моими ногами... Вот так и обнаруживают свое присутствие.
Я вовремя плюхнулся на живот за каменистым гребнем, ибо тотчас раздался звук близкой очереди из автомата, усиленной эхом. Я замер неподвижно, и ещё одна автоматная очередь прошла над моей головой в сторону моря. Великолепное зрелищетрассирующие пули, разлетающиеся веером... но только до тех пор, пока не слышишь их свиста у себя над головой и не знаешь, что они несут в себе убийственную силу.
Вокруг меня кипел свинец. На четвереньках я начал удаляться, стараясь скрыться за большим вулканическим камнем. Солнце взойдет через полчаса, и если у них есть прибор ночного видения, они меня уже пригвоздили как жабу к дощечке для вскрытия. Но мне казалось, что у них нет прибора... Тот слишком смахивал на забавную игрушку, а Петерс был приверженцем традиций.
Я продолжал подъем в положении, называемым в армии "обезьяньи прыжки", которыми я владел превосходно. Очереди "шпандау" постоянно сопровождали мои передвижения. Я понял, что у них есть стереотруба, и с её помощью они следят за мной. Возможность выкарабкаться все же оставалась, при условии, что не будет сердечного приступа или судорог из-за выстрелов, или им не представится прекрасная возможность накрыть меня.
Пять минут активных действий, и я был почти на уровне гнезда автоматчика. Они выпустили несколько очередей. Я вытянулся за большим камнем, пытаясь восстановить дыхание и проклиная рассвет. Мир был сер и холоден, когда я полз сквозь окаменелую блевотину земли.
Я поднял глаза на невысокое строение. Сплошь из бетона, над ним флаг с крестом. Прополз как ящерица ещё метров десять... сказывалась усталость. Руки и ноги ныли. На коленях зудели многочисленные ссадины от острых камней.
Новая очередь на несколько секунд прижала меня к земле, заставив выругаться, пока пули со свистом пролетали над головой или с грохотом били по камням. Сил уже не оставалось. Кроме того, что я уже прошел, мне ещё нужно пересечь поле обстрела этого сумасшедшего. Слезы сожаления о самом себе выступили у меня на глазах, ибо я подумал о тех, кто мне был дорог, а я был ещё слишком молод и красив, чтобы умереть.
Блокгауз был метрах в тридцати и, к своему ужасу, я видел, что радиусе нескольких метров убрано все, что может служить укрытием. Прячась за последним камнем, я тупо смотрел на пустое пространство передо мной.
Ребята с автоматами выпустили длинную очередь над моей головой и заткнули себе уши. Это был последний удар.
Когда солнце начало подниматься над горизонтом, я все ещё лежал, съежившись за камнем. Команда автоматчиков поливала свинцом пристрелянное пространство, вздымая столбы пыли, чтоб показать мне, что они способны пресечь каждое мое перемещение. Может быть напрасно я ждал, когда поднимающееся за спиной солнце их ослепит. Я начинал дрожать и горло пересохло от мысли, что меня может ждать. Теперь к своему ужасу я знал точно, что испытывали несчастные в окопах с бесполезным вооружением, ожидая редких секунд, кажущимися веками, когда прекратится обстрел.
Ни на секунду не переставал я повторять: я не могу, я этого не сделаю.
Я не мог подняться и побежать змейкой, используя солнце как прожектор среди града пуль. Меня всего трясло, но я присел, готовясь к своему последнему броску. Солнце почти полностью вышло из моря, тогда-то я услышал гул самолета.
Приближался, жужжа как голодный комар, чей-то легкий самолет. Я вновь прижался к камню и изучающе прошелся взглядом по небосводу. Он был там, его кроваво-красные крылья сверкали на солнце, маленький крестообразный жаворонок, поющий о моей смерти, как это делали жаворонки над маковыми полями Фландрии. Маленький одномоторный ангел жужжал прямо надо мной, и я спрашивал себя, видит ли пилот меня, дрожащего и сопящего как загнанная лань.
Я беззвучно проклинал пилота за безопасность его положения, пока он медленно кружил над моей головой. Но внезапно, что-то отделилось и полетело вниз, черная точка превратилась в розовый шампиньон, растущий в размерах спускающийся ко мне. Там был парашютист!
Первая очередь трассирующих пуль, поблекших на солнце, описав смертельную параболу направилась ему навстречу. Мне не надо было говорить дважды: удача бывает только раз и только безумец пытается её повторить.
Дикими прыжками я бросился преодолевать оставшиеся тридцать метров, думая лишь о том, что укрытие все ближе и ближе.
- Я уже почти там, я уже почти там, - повторял я себе, скача и прыгая, как Чичестер в тайфуне.
Теперь они не смогут меня достать. Первая гроздь маленьких облачков расцвела у меня под ногами, пули просвистели как в телевестернах.
Еще пять метров и пули меня накроют.
Еще пять метров и пули меня накроют.
Напор адреналина, которым уже и так переполнилась моя кровь, достиг предельного значения. Я рухнул в темноту по ту сторону двери, и уже бесполезные пули прошлись по укрытию, кроша бетон.
Я, Филип Макальпин, дошел.
Я проник в темный и прохладный блокгауз. В зале, освещенным пятьюдесятью свечами огромной хрустальной люстры, я увидел Петерса. На нем была парадная форма, накидка, кивер и погоны полковника Венгерской кавалерии... года 1895. Он поднялся навстречу мне и пропечатал два шага вперед.
- Добро пожаловать, добро пожаловать, кто бы вы ни были. Довольно трудно определить под этой камуфляжной краской.
Снаружи вновь раздалась яростная, но уже бесполезная очередь.
- Ваш крошка-шпион, - зло бросил я.
Он приблизился и осмотрел меня, запыленного и раскрашенного с ног до головы. Мои колени и голова стали ватными.
- Кого я вижу. Ой-ой-ой,.. я крайне удивлен, но тем не менее восхищен. Вы, молодой человек, только что выиграли Большие Шпионские Гонки.
Он щелкнул пальцами и появился Малыш, разодетый в таком же стиле.
- Малыш, награду и шампанское.
Меня слегка смутил подобный оборот вещей.
- Подождите, Малыш, прикажите вначале вашим людям прекратить расходовать боеприпасы.
Он улыбнулся мне своей искусственной обезоруживающей улыбкой.
- У них была уйма возможностей разделаться с вами, как бы то ни было, но это уже подвиг дойти сюда. Я тренировал их несколько недель. Надеюсь, моя форма вам нравится: это несколько непрактично в сражении, но очень живописно. Взгляните на сегодняшнюю форму... Только зеленый или серый цвет хлопчатого мундира, будто для теста на дальтонизм. Я уточню, что у меня полное право носить эту форму: я был введен в почетное звание полковника лично королевой за особые заслуги.
Он по-кошачьи хитро улыбнулся. Вернулся Малыш, неся большую красную атласную подушку.
- Прекрасно, прекрасно. Держите, вот награда.
Три свернутых рулона микрофильмов в серебряных капсулах.
Он открыл одну, она едва была больше полутора сантиметров длины, и как печатка, раскрывалась посередине. Он положил мне на ладонь маленький рулон.
- Спасибо, - сказал я, кладя в капсулу микрофильм, а затем убрав все три в карман своей куртки. - А деньги?
- Ах, да, деньги. Мне нравится, что старые инстинкты алчности не исчезли полностью в вашем летаргическом поколении. Но вот шампанское.
Подошел торжественный Малыш, неся то, что мне показалось массивным серебряным подносом, на котором стояло два бокала шампанского в форме тюльпанов.
- Конец "49", - прошептал Петерс загробным голосом.
Он поднял бокал и посмотрел на меня.
- За победителя и, теоретически, за величайшего шпиона мира... после меня, естественно.
К своему стыду я должен признать, что проглотил свою "пищу богов" (или амброзию) залпом... Но меня мучила жажда и жар. Я боялся его проявления.
Мощная зеленая стена поплыла у меня перед глазами. Мне показалось, что уши заложило. Я слышал как разбился о бетон мой бокал, но так и не заметил, кто меня ударил..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Если подобные вещи могут проис ходить, я должен сказать, что всякий солдат, рискующий своей жизнью - тупица.
Адольф Гитлер.
Глава десятая.
Придя в себя, я понял, что лежу на спине и вижу потолок. Мое забытье прошло без видений. Я чувствовал прилив сил, голод и странное чувство беззащитности. Я потер подбородок, Господи, двухдневная щетина. Какое-то время я ещё проспал, затем, повернув голову, увидел малинскую куколку Петерса, с золотым колье и без всего остального. Она улыбнулась мне и склонилась, чтобы поцеловать ласково и доброжелательно. Затем она нажала на кнопку звонка над моей головой. Какое-то мгновенье я нежно касался её, чувствуя себя одновременно возбужденным и ослабевшим.
