Марина Серова - Одна против секты
Между тем Теплый, оживленный и деятельный, командным тоном отдавал распоряжения.
– Ребята, свяжите-ка мне девушку как следует, – говорил он, вытаскивая из пакета, который принес с собой, отличную, синтетического волокна веревку. – Наручники, как выяснилось, дело ненадежное. Ты за щекой, что ли, отмычки прячешь, искусница? Давай-ка, Паша, держи ее. А Лелик пускай затянет. Потуже!
Перехватив, будто железными клещами, мои запястья, Паша дождался, пока Лелик расстегнет наручники, и, максимально сблизив мне за спиной кисти рук, подставил их для пытки пылавшему местью экзекутору.
Что и говорить, Лелик затянул на славу. Чувствуя, как чуть не до кости впивается в тонкую кожу веревка, я мысленно призывала на голову Лелика все известные мне проклятия, но вслух не проронила ни звука.
– Вот так. Вот и отлично, – говорил, любуясь на работу Лелика, Теплый. – Так оно надежнее будет. Ноги, уж так и быть, оставьте. Только знаешь, чтобы она у нас понапрасну не трепыхалась, берегла энергию… Давай-ка мы ее… Что, там веревочка еще осталась, Лелик?
Тот с готовностью растянул на руках длиннющий остаток.
– Вот и прекрасно. Давай-ка, привяжи-ка ее вот сюда вот.
Лелик ехидно усмехнулся и, взяв меня за шиворот, подтащил к стене, так что я оказалась лежащей вдоль нее, параллельно трубам, к которым была прикована.
Отведя как можно дальше назад мои связанные за спиной руки, Лелик принялся наматывать второй конец веревки вокруг трубы, распялив меня почти как на дыбе и лишив последней возможности двигаться.
– Вот! Вот теперь действительно хорошо, – улыбался Теплый. – Вот теперь мне по-настоящему нравится. Ну что, упрямая, последний шанс тебе даю, последний раз тебя спрашиваю: где пацан?
– Не помню.
– Вот что ты будешь с ней делать? – как-то подозрительно беззлобно сокрушался Теплый. – Не хочет! Такая молодая, такая красивая, а не хочет жить, и все. Что ж, желание дамы для нас закон. Давай, Паша, действуй, и впрямь время поджимает. Нам еще за пацаном ехать.
Паша взял одну из огромных канистр и, отвинтив крышку, одним махом вылил на деревянный пол чуть не половину ее содержимого.
– Что ты безобразничаешь-то, – с досадой укорял Теплый. – Ты красиво делай.
Он описал рукой плавный полукруг, показывая траекторию, и послушный Паша аккуратной струйкой провел бензиновую полосу от края до края батареи, обведя меня этой изогнутой линией наподобие того, как обводят мелом положение трупа на месте преступления.
«А удачный выдался денек», – как-то машинально подумала я, без особого труда догадавшись, какими будут их следующие действия.
И ребята не стали разочаровывать. Паша отправился со своей канистрой обливать дом, а Теплый, нежно глянув мне в глаза, поднес зажигалку к обрисовывающей меня бензиновой черте. Через секунду прямо перед моим носом заплясали бойкие, веселые огоньки.
– Не скучай, – улыбнувшись, бросил на прощание Теплый и, запалив лужу, которую налил посреди комнаты Паша, вышел на улицу.
Пламя пока было не сильным, и все бы ничего, если бы не удушающий дым.
На доисторических окнах деревенского домика не было не то что пластиковых рам, а даже просто обыкновенных форточек. Вентиляция здесь, по-видимому, осуществлялась через микрощели в стенах. Очевидно, что угарный газ сквозь эти микрощели мог выветриться разве что к зиме.
Растянутая вдоль батареи с накрепко перетянутыми кистями рук, каждое движение которых вызывало невыносимую боль, имея свободной только одну совершенно бесполезную сейчас ногу, я была близка к отчаянию. Атмосфера комнаты очень быстро теряла параметры, делающие ее пригодной для жизни. Уже чувствуя в легких продукты горения, я услышала с улицы рев заведенных один за другим двигателей, а по затихаюшим звукам поняла, что обе машины убрались прочь из этого гиблого места.
В окне уже мелькали яркие языки пламени, охватившего дом снаружи.
Лихорадочно соображая, что делать, я чувствовала обжигающие прикосновения огня с линии, проведенной Пашей. Перспектива сгореть заживо на моих глазах превращалась в реальность.
Но нет худа без добра. Уже представая перед своим мысленным взором в виде охваченного огнем трупа, я вдруг подумала, что вместе со мной тогда сгорит и веревка, удерживающая меня сейчас в распятом состоянии.
«Эврика!» – чуть не вслух воскликнула я и, усмотрев место, где огонь подобрался ко мне ближе всего, подтянулась к нему, сколько было возможно, и поднесла к веселым язычкам связанные за спиной руки.
Пламя жгло невыносимо, синтетическая веревка больше плавилась, чем сгорала. Учитывая, что та часть ее, которая перетягивала кисти, пронимала почти до кости, можно было с уверенностью сказать, что воспоминания об этих минутах я сохраню до конца дней.
Но вот путы, отводящие назад мои руки, ослабели. Пламя разъединило веревку, притягивавшую меня к батарее, и я поспешила воспользоваться этим.
Комната все быстрее наполнялась дымом, снаружи уже полыхало вовсю. Чтобы успеть глотнуть свежего воздуха еще до того, как концентрация угарного газа в легких превысит уровень, совместимый с жизнью, нужно было спешить.
Уже свободнее двигая руками, я снова поднесла их к горевшим чуть ли не прямо подо мной половицам, и через несколько минут давление веревки ослабело. Двигая и подергивая онемевшими, в кровоподтеках и ожогах кистями, я наконец освободилась от ненавистной веревки и, стараясь не смотреть, во что превратились мои нежные ручки, занялась ногами.
Ни рыбных костей, ни отмычек, спрятанных за щекой (хорошую идею подал Теплый), в моем распоряжении сейчас не имелось. Поэтому, чтобы освободить правую ногу, прикованную наручником к батарее, я стала тупо колотить левой по узкой трубе, полная решимости не прекращать это занятие, даже если произойдет атомный взрыв.
В непроглядном дыму, кашляя и задыхаясь, почти теряя сознание, я била и била по этой проклятой конструкции, и наконец упорство железной воли победило сопротивление железной трубы.
При очередном ударе что-то хрякнуло под ногой, и я скорее почувствовала, чем увидела, как лопнула сварка и узкая труба отломилась от батареи.
Перегнувшись, я в один миг скинула второй браслет с трубы и, звякая и гремя цепями, ринулась в соседнюю комнату, где Паша не разливал по полу бензин и где дыма было чуточку меньше.
Дом уже стал обрушиваться, но решетки на окнах держались крепко. Ни секунды не сомневаясь, что входная дверь тоже заперта, я предположила, что единственно возможный для меня путь – через крышу.
Стоя в комнате и теряясь в догадках, как попасть на крышу без какого-нибудь подручного средства, которым можно было бы пробить дорогу к крыше, я вдруг услышала громкий звук. Он недвусмысленно свидетельствовал о том, что обрушения дома принимают глобальный характер.
Небольшие сени, по-видимому, прогорели быстрее всего, и теперь в них уже начинали рушиться потолочные перекрытия. Это мне и было нужно.
Сняв майку и окунув ее в стоявшее неподалеку ведро с водой, в котором недавно была моя голова, я приложила ткань к лицу и, теперь уже абсолютно ничего не видя перед собой, бросилась в непроглядную тьму входного коридорчика, еще не объятого пламенем, но уже настолько заполненного черным дымом, что, казалось, вместо воздуха его заполняет взвесь сажи.
Войдя туда, я сразу же наткнулась на толстую балку, одним концом обрушившуюся на пол, а другим еще державшуюся на стене под потолком. На ощупь ползя по ней и цепляясь ноющими от боли руками за все, что позволяло схватиться, я поднялась наверх к крыше. Прямо в лицо мне ударил мощный столп огня, чуть было не заставивший спрыгнуть вниз и свести на нет достигнутые с таким трудом результаты.
Впрочем, я, возможно, и спрыгнула бы, не удержавшись на балке, но события снова развивались по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло». Огненный столп, ворвавшийся сквозь крышу, поджег накаленную атмосферу прихожей. По сравнению с тем, что теперь ожидало меня внизу, огненные потоки сверху были гораздо меньшим злом.
Поэтому вместо того, чтобы малодушно падать вниз, я набрала в легкие отравленный воздух, снова накинула на тело, грозившее вскоре превратиться в гриль, майку и сквозь огненную стену рванула вверх, на ощупь ухватившись за какую-то очередную обугленную деревяшку и чуть не лбом выбив кусок шифера, которым был покрыт дом.
Шифер, как известно, вещество негорючее, и пламени извне можно было не опасаться. Зато сама я, пройдя сквозь огонь и медные трубы, представляла собой сейчас немалую пожароопасность.
Обуглились волосы, тлела, а местами даже горела одежда. Спрыгнув с невысокой крыши на землю, я первым делом поспешила прибить пытающееся охватить меня пламя.
С помощью земли и песка, которыми я посыпала разные части тела, мне это вполне успешно удалось. Прихрамывая и звеня болтающимся на ноге наручником, я побрела вдоль горящего дома в надежде обрести что-нибудь такое, чем можно было бы этот наручник снять. Увы, ничего подходящего не попадалось. Тогда, понимая, что время дорого, я взяла первый валявшийся на дорожке булыжник и, несколько раз с силой ударив по цепи, скреплявшей наручники друг с другом, отбила один браслет, чтобы он хотя бы не мешал и не путался под ногами.
