Алан Брэдли - Здесь мертвецы под сводом спят
Факт природы – то, что при наличии достаточного количества яд можно выделить даже из самых безвредных органических соединений. Тапиока и ревень, например, таят в себе изысканную смерть, если использовать для готовки неправильные части растений, и даже старая добрая подружка вода, Н2О, может отравить, если выпить ее слишком много за слишком короткий промежуток времени.
Я сделала пару заметок, но мое сердце к ним не лежало. Я отложила карандаш.
Хотя я презираю саму мысль об этом, но, видимо, настало время переодеться для похорон. Миссис Мюллет достала и вычистила пропахшую нафталином школьную форму, которую Харриет приходилось носить в женской академии «Бодикот» в Торонто, в Канаде: черно-белое уродство, которое нужно носить вместе с черными колготками и белой блузкой. Облачившись в этот наряд, я стала похожа на нелепых, но забавных созданий из мультфильмов Рональда Сирля о школе Сан-Триниан. Как отец и Доггер, мистер Сирль был японским военнопленным в Сингапуре, и в Букшоу некоторые восхищаются его работами.
Я умыла лицо, почистила зубы, привела в порядок огрызки ногтей, глубоко вздохнула и приступила к задаче, которую искренне ненавижу: плетению косичек.
Я попробовала все, что только приходило мне в голову, чтобы сделать это интересным занятием. Даже притворялась, что я пират, привязанный к грот-мачте во время жуткого урагана и переплетающий концы единственной веревки, которая может спасти последнюю живую душу.
Справа налево… над… под… Слева направо…
«Ха-ха-ха, ребята. Проще пареной репы. Налейте-ка рому!»
Но напрасно. Превращать копну мышиных волос в романтическую оснастку – это уж чересчур.
Самое ужасное в косичках – необходимость плести их спереди назад. Это все равно что играть в «Во мраке за зеркалом» в гильдии девочек-скаутов, когда ты должен написать свое полное имя карандашом на клочке бумаги, глядя при этом в зеркало.
Это игра, во время которой мне всегда хотелось, чтобы у меня было простое имя вроде Ава Одо или другое симметричное.
Проигравших и неловких игроков всегда освистывали, и именно в этих случаях мои мысли обращались к теме ядов.
На концах косичек я завязала голубые ленточки аккуратными бантиками. Желтый – слишком жизнерадостный для этого случая, красный – слишком яркий, а оранжевый вообще не рассматривается.
Я уставилась на себя в зеркале. Кто эта девочка с лицом своей матери? Такое ощущение, будто я надела маску Харриет на карнавал и не замечала ее до теперешнего момента.
И, по правде говоря, это меня пугает.
Завтрак в Букшоу всегда был унылым мероприятием, и это утро не стало исключением. Тристрам и Адам сидели в изножье стола, как будто стараясь держать приличествующую дистанцию от скорбящей семьи.
Отец, весь в черном, восседал во главе, положив ладони на столешницу. Он еще не съел ни крошки и вряд ли притронется хоть к чему-нибудь.
Рядом с ним Фели являла собой бледное привидение, с отсутствующим видом поклевывая ломтик поджаренного хлеба. Ей нужны были силы, ведь Фели предстоит играть на органе во время похорон Харриет.
Все – от семьи до викария и его жены – пытались отговорить ее, но тщетно. Фели настолько заледенела в своей упрямой решимости, как бывает только у музыкантов, в которых душа едва держится.
Даффи, облаченная в какой-то комичный старомодный викторианский траурный наряд, поедала копченую рыбу. Ее кислый взгляд заставил меня проглотить слова, вертевшиеся у меня на языке.
Когда она так выглядит, даже отец десять раз подумает, перед тем как что-то сказать.
Тетушка Фелисити сидела в середине стола, довольно далеко от обеих групп, и что-то бессмысленно бормотала себе под нос – словно пчелы, жужжащие вдалеке.
Адам изобразил едва заметный кивок в мой адрес, перед тем как продолжить разговор с Тристрамом, который на меня даже не взглянул. Как будто наш утренний полет был просто сном – а может, так оно и есть. Может, ничего такого не было.
Путешественник во времени, материализовавшийся за нашим столом из какого-то далекого будущего, предположил бы, что единственным существом из плоти и крови среди нас является миссис Мюллет, а все мы – призраки.
Миссис М., честно говоря, выглядела ужасно. Ее лицо раскраснелось, глаза были полны слез, а волосы торчали, словно солома.
Она положила мне на тарелку копченую селедку и пару сосисок. Ее губы сжимались еще крепче, чем раньше, словно их сдавила струбцина.
Она не вымолвила ни слова, и в этот момент я осознала, как глубоко ее отчаяние.
Я было потянулась к ее руке, но она уже отошла от меня.
Завтрак прошел в безмолвии, если не считать нескольких тихих слов, которыми обменялись двое гостей в дальнем конце стола.
Я извинилась и вышла из комнаты. Пойду в лабораторию и попытаюсь записать кое-какие мысли, которые крутятся у меня в голове.
Я была на полпути через вестибюль, когда зазвонили в дверь. Доггер возник из ниоткуда, как умеет только он, и распахнул тяжелую дверь.
У входа стояли двое рассыльных в униформе с руками, полными цветов. За их спинами во дворе на гравии располагался фургон, задняя часть которого была открыта и переполнена букетами, венками и композициями из гвоздик, васильков, белых лилий и незабудок, укутанных в соцветия дикой моркови. Там были гладиолусы, маки и розы; календула, хризантемы и ирисы.
Такое впечатление, будто ограбили райские сады и мародер принес к нашему порогу столько цветов, что они могли бы завалить весь вестибюль.
Несмотря на ранний час, уже образовалась новая очередь из скорбящих, которая извивалась вокруг фургона и образовывала неровный полукруг во дворе.
Когда мужчины, поплевав на ладони, начали заносить цветы в дом, Доггер извлек маленький блокнот из кармана жилета и начал аккуратно записывать имена приславших, которые он зачитывал с визиток, прикрепленных к каждому букету.
Такое впечатление, что Харриет знал весь мир и этот весь мир скорбит и шлет знаки внимания.
– Соболезную по поводу твоей матери, – произнес голос у меня над ухом. – Ужасно не повезло. Мне следовало бы надеяться на лучшее.
Я резко обернулась, уже зная, что это Адам Сауэрби, или, если перечислить его многочисленные звания, как с гордостью напечатано на его визитной карточке, которая до сих пор лежала между страниц одной из моих предыдущих записных книжек:
Адам Традескант Сауэрби, магистр искусств, член Королевского садоводческого общества и пр.
Археоботаник
Древние семена. Ростки. Исследования
1066 Лондон, Ройял, Лондон Е1ТХ, Тауэр бридж
Конечно, на самом деле он лишь притворяется. Работая под прикрытием археоботаника, добывая и проращивая семена растений и цветов, считающихся давно исчезнувшими, на самом деле он – следователь, то есть, говоря открыто, – частный детектив.
Узнав о моих недавних успехах, он попытался сделать меня своим напарником по расследованиям, но я быстро поняла, что он больше берет, чем дает. Что еще хуже, он откровенно отказался признаться, на кого работает.
Поскольку Адам – старый друг отца, я ничего не могла сделать, чтобы заставить его держаться подальше от меня, но нигде не было сказано, что я должна быть дружелюбной с ним.
– Должно быть, это ужасный шок, – продолжил он говорить, хотя я его не слушала.
Я кивнула и двинулась к лестнице.
– И еще этот бедолага на вокзале.
Я остановилась на полпути. Откуда Адам узнал об этом? Он там был?
Мне казалось, что он приехал только прошлым вечером. Или Адам уже пообщался с полицией?
Вряд ли можно поверить, что инспектор Хьюитт поделится тайнами с частным детективом – да еще частным детективом из Лондона!
Конечно, к настоящему моменту обстоятельства гибели незнакомца наверняка уже стали предметом обсуждений в деревне. Может быть, именно поэтому некоторые из пришедших так странно на меня смотрят. Адам вполне мог остановиться на заправке Бетта Арчера или в «Тринадцати селезнях» и получить информацию там. Или услышал зловещие подробности от кого-то из Букшоу?
В этом-то и дело, животрепещущий вопрос – от кого он узнал?
Кто еще в этом доме видел, что произошло на вокзале? Если инспектор Хьюитт из сочувствия к семье отложил допрос домочадцев, то кто еще был свидетелем убийства?
Кто еще молчит об этом?
– Ладно, – сказала я, неохотно поворачиваясь. – Расскажите мне, что вы знаете.
Есть люди, которые с легкостью умеют уклоняться от прямых вопросов, и Адам, насколько я знаю, один из них.
– Теренс Альфристон Тардимен, холостяк, проживал по адресу: Лондон, В8, Ноттинг Хилл гейт, Кэмден Гарденс 3А, тридцать восемь лет.
Меня изумила откровенность Адама.
– Откуда вы знаете?
– Никакой магии, – ответил он. – Я за ним следил пять дней. В этот раз.
– Что вы имеете в виду под «в этот раз»? Вы уже следили за ним?
