Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
И вот — меж скомканными рубашками появился нож. Журналист чуть не вскрикнул от удивления — от того, что орудие оказалось очень похоже на то, которым убили Прокопенко и которое теперь покоилось в багаже самого Полуянова. А рядом с ним — лежали матерчатые садовые перчатки.
В тот момент звякнул мобильник Димы; он чертыхнулся и глянул на дисплей. Поняттно, что означает пришедшая эсэмэска, — сообщение от Старообрядцева. Всего пара слов: «Они идут».
Полуянов снова выругался. Подлец Аркадий Петрович не смог задержать народ на пару лишних минут! Журналист стал лихорадочно кидать вещички Кряжина обратно в сумку.
В коридоре послышался разговор. Дима застегнул молнию. Два мужских голоса раздались совсем рядом. «Ну давайте, валите отсюда! — мысленно взмолился журналист. — Сходите покурить, закажите себе кофе… В одном из голосов за дверью Полуянов расслышал интонации Кряжина, в другом — Старообрядцева. «Давай же, уведи его!» — мысленно закричал своему помощнику репортер.
И в тот момент кто-то дернул входную дверь. Та не поддалась: в мужском купе, как и во всех предыдущих, Дима заперся изнутри. Он бросил сумку на пол и принялся поднимать полку. В дверь застучали. Полуянов сунул баул на место и опустил полку. Заколотили сильнее, раздраженнее. Дмитрий плеснул коньяку в стакан на один палец и, взяв его в левую руку, отпер купе. Дверь яростно распахнулась. На пороге возникли хозяева — Кряжин собственной персоной и Димин седовласый Ватсон. Выглядел Аркадий Петрович виновато. Он развел за спиною актера руками: мол, не смог его удержать.
А на лице Николы при виде журналиста появились раздражение и гнев.
— Это еще что такое? — голос Кряжина звучал агрессивно. — Какого хрена ты здесь делаешь?!
У Димы уже была наготове беспечная фраза: «Да вот, зашел к вам коньячком разжиться». Но бессонная ночь сыграла с ним злую шутку. А может, сама судьба подсовывала ловкий ход: наехать, в свою очередь, на актера, открыть свои карты, выдвинуть обвинение — и посмотреть, что будет.
К тому же тон звезды его взбесил. Внутри полыхнуло гневом.
— Что я делаю?! — бросил в лицо Кряжину Полуянов. — Ты лучше скажи, что в твоей сумке делает нож?!
Удивление Николы выглядело естественным. Впрочем, не надо забывать, что он актер. Умеет владеть собственными эмоциями и лгать лицом. Голос Кряжина звучал удивленно-рассерженно:
— Что за хрень? Ты че, в мои вещи лазил?
— Да, лазил! — не менее резко ответил репортер. Он не успел просчитать, но почувствовал, что в данной ситуации лучшей линией защиты будет нападение. — И нашел там нож — точь-в-точь такой, каким убили и Прокопенко, и Волочковскую.
— Пошел ты! — выкрикнул артист, резко поднял полку и стал выдирать из-под нее свой багаж.
Дима молча следил за его действиями.
— Сам же, сука, его и подложил… — буркнул себе под нос Кряжин. — Дешевая подколка!
Никола заглянул в сумку, увидел холодное оружие и перчатки и недоуменно-гневно воззрился на Диму.
— Ты меня купить надумал? — взревел Никола. — На понт взять?!
«Он — актер, — еще раз напомнил самому себе Полуянов. — По его реакции нельзя ни о чем судить. Он может умело отыграть любую неожиданность. Но сейчас, по-моему, явно переигрывает».
— Только не смей трогать нож, — промолвил Дима.
— Да? — Артист агрессивно выпятил челюсть. — А то что будет?
Назревала драка. Старообрядцев, стоявший позади, похлопал Кряжина по плечу.
— Ну хватит, хватит… — успокаивающе пробормотал он.
Кряжин досадливым движением плеча стряхнул со своей спины руку оператора.
— Давай, Никола, — крайне миролюбиво молвил Дима, — оставим все, как есть. Приедем в Москву — милиция разберется.
Он не боялся драться с Кряжиным. Бокс актера на его боевое самбо — еще неизвестно, кто кого. Но боестолкновения не хотелось. Разумные люди все претензии должны решать за столом переговоров, а не размахивая кулаками.
В том, что артист — человек разумный, не отморозок какой-то, Полуянов не сомневался. Хотя, может быть, он — хуже отморозка. Возможно, он — хладнокровный убийца.
— Нет уж, — Никола развернулся к Полуянову, кулаки его были угрожающе сжаты, — давай сначала с тобой разберемся. Сейчас, на месте. Какого хрена ты, козел, мне в сумку нож положил?!
Позиция для драки была у Димы крайне неудачная — за его спиной железнодорожный столик. Но кровь после оскорблений Кряжина вскипела. Никому Полуянов не спускал «козла». «К тому же, — в красном облаке гнева мелькнула разумная мысль, — лучше уж драться, чем позволить артисту схватить нож и стереть там чужие отпечатки (если они есть), а главное — оставить сейчас, при свидетелях, свои, появление которых потом легко можно будет объяснить».
И журналист, прямо глядя в глаза Николы, выдохнул непристойное ругательство, грязно помянув матушку актера и его самого записывая в любителя однополой любви.
Секунду спустя он увидел, как дернулись глаза Кряжина: верный признак — сейчас ударит. И впрямь тот нанес резкий хук в челюсть, снизу вверх. Как ни готов был журналист к нападению, должным образом все равно отреагировать не сумел. Он отклонился, но совсем уйти от удара не получилось, и кулак Кряжина задел его скулу по касательной. Однако сила, вложенная артистом в удар, оказалась столь большой, что Дима невольно сделал еще полшажка назад и ударился спиной в столик. Бутылка коньяка рухнула и стала разливаться. Отступать Диме дальше было некуда. А актер подошел нему в тесноте купе еще ближе. Лицо искажено азартом и злобой.
Полуянов вскинул руки, обороняясь, а Никола снова нанес удар — сдвоенный, правой-левой. Диме удалось принять пудовые кулаки Кряжина на собственные руки. В ответ он обрушился на противника тоже сдвоенными, правой-левой, хуками в печень. Удары прошли. Никола захрипел от боли, и глаза его словно подернулись пленкой — он поплыл.
Актер отступил, и у Димы мелькнула счастливая мысль, что драка кончилась — пусть боевой ничьей.
Но не тут-то было. Кряжин сунулся в свою сумку — и выхватил оттуда нож. «Ну все, — мелькнуло у журналиста, — теперь отпечатки своих пальцев на рукоятке он, точно, сможет оправдать». Странно, что думал он в эту секунду о своем расследовании, хотя думать надо было о себе и о том, что оказался перед лицом смертельной угрозы.
А на шум стали подтягиваться дамы. Рядом со Старообрядцевым появились удивленные проводница, Марьяна и артистка Царева.
— Господи! Николенька! Дима! — засуетилась в коридоре Царева. — Аркадий Петрович! Сделайте что-нибудь, да разнимите же их!
— Я зову ментов, — решительно промолвила проводница. — В жизни у меня такой поездочки еще не было!
А Марьяна просто отчаянно выкрикнула:
— Димка!
И тут Никола ударил Диму ножом.
Контрприем против таких ударов Полуянов на тренировках в армии отрабатывал тысячи раз. И рефлекторно, безо всякого участия мозга, поставил под удар сгиб правой руки, а потом обеими запястьями перехватил бьющую руку Кряжина и надавил обоими большими пальцами на кисть противника, одновременно выворачивая ее.
Рука актера разжалась. Нож выпал на пол. А журналист ловким движением завернул правую лапищу противника ему за спину. Никола невольно согнулся. А Дима выворачивал руку все глубже, выше. «Сейчас завопит от боли», — отстраненно подумал он. И точно — Никола заорал.
Полуянов чуть-чуть ослабил хватку, чтобы боль у противника слегка отступила, и спросил:
— Ты убил Прокопенко? Волочковскую?
И снова нажал. Актер опять взвыл. Теперь слегка ослабить хватку…
— Ну, говори!
— Нет, не я! Клянусь, не я!
Новое нажатие, вопль — и из коридора все вместе, вразнобой, закричали женщины:
— Дима, хватит!
— Отпусти его!
— Перестань!
Лицо у Царевой — Дима видел — исказилось, словно руку заламывали ей.
Но журналист, стараясь не обращать на женщин внимания, все равно еще раз нажал и снова выкрикнул:
— Ты убил? Ну, говори!
— Нет, не я! Клянусь тебе, не я!
И тут вскрики женщин перекрыл решительный возглас Марьяны:
— Дима, отпусти его. Это я убила.
* * *Все с немым удивлением воззрились на девушку. И даже Полуянов от неожиданности выпустил руку Кряжина. Но тот и не думал продолжать драку. Он весь съежился, сдулся, словно из него выпустили воздух. Актер уселся на полку и стал трясти, поглаживать, нянчить свою правую руку. По его щекам потекли слезы. На полу у его ног валялся нож, о котором сейчас временно забыли.
Но все это Дима видел лишь краем глаза и отмечал как бы на втором плане, с бесстрастием документальной камеры. А основное его внимание — как и всех других (кроме Кряжина) — было направлено на Марьяну.
— Не могу поверить, — пробормотал Полуянов. — Как ты убила? Когда?
