Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Кэт перебирает пальцами, будто ей хочется поискать ответ в телефоне.

— Аякс, здесь еще немало работы, — теперь Корвина стыдит Пенумбру.

Все так же тихо. Они должны цитировать все собрание. Задом наперед древнегреческий оригинал.

Я бы поморщился, если бы голова у меня не кружилась от открытия, что у Пенумбры есть имя, и что это имя…

— Они еще новички в этом деле, — со вздохом говорит Аякс Пенумбра.

Он на несколько дюймов ниже Корвины и вытягивается во весь рост, слегка покачиваясь. Его голубые глаза бегают, оглядывая помещение, и он скептически хмурится.

— Я надеялся вдохновить их посещением библиотеки, но цепи — это немного слишком. Я не уверен, что это отвечает духу…

— Мы не столь беспечны в том, что касается книг, Аякс, — обрывает Корвина. — У нас они не пропадают.

— О, журнал посещений — это все же не codex vitae Основателя, и он никуда не пропадал. Ты цепляешься за каждый повод…

— Потому что ты их даешь, — сухо резюмирует Корвина.

Тон у него деловой, но голос гулко разносится по залу. Сам зал давно погрузился в тишину. Черные балахоны не разговаривают, не шевелятся, и даже, возможно, не дышат.

Корвина сцепляет руки за спиной — поза учителя.

— Аякс, я рад, что ты вернулся, поскольку я принял решение и хотел лично сообщить его.

Пауза, во время которой он принимает участливый вид.

— Тебе пора вернуться в Нью-Йорк.

Пенумбра щурится

— Но у меня магазин.

— Нет. Магазина не будет, — говорит Корвина, качая головой. — Пока он забит книгами, не имеющими отношения к нашему делу. Пока там толкутся толпы людей, не имеющих понятия о нашей миссии.

Ну не сказать, чтобы уж прямо толпы.

Пенумбра молчит, опустив глаза и наморщив лоб. Седые волосы торчат во все стороны облаком разбредающихся мыслей. Если он побреется наголо, то будет таким же лощеным и представительным, как Корвина. А может, и нет.

— Да, я держу другие книги, — наконец отвечает Пенумбра. — И держал их десятилетиями. Как делал до меня наш учитель. Уверен, ты это помнишь. Ты знаешь, что половина моих новичков пришла к нам, благодаря…

— Благодаря твоим заниженным стандартам, — перебивает Корвина.

Он прошивает взглядом Кэт, Нила и меня.

— Какой смысл в непереплетенных, которые не принимают нашу работу всерьез? В них наша слабость, а не сила. Из-за них вся работа подвергается риску.

Кэт хмурится. Нил напрягает бицепсы.

— Ты слишком долго пробыл в пустыне, Аякс. Возвращайся к нам. Проведи оставшееся тебе время с братьями и сестрами.

Лицо Пенумбры кривится.

— В Сан-Франциско остались новички и непереплетенные. Их так много.

Голос его вдруг делается хриплым, он ловит мой взгляд. Я вижу в его глазах след боли, и знаю, что он сейчас думает о Тиндэлле, и Лапен, и об остальных, а еще обо мне и Оливере Гроуне.

— Новички есть всюду, — отвечает Корвина, делая жест рукой, будто смахивает что-то. — А непереплетенные последуют за тобой. Или не последуют. Но, Аякс, я выражусь предельно ясно. Компания Festina Lente больше не финансирует твой магазин. Ты больше ни гроша от нас не получишь.

В читальном зале полная тишина: ни шороха, ни звука. Люди в черных балахонах таращатся в свои бумаги, но слушают внимательно.

— У тебя есть выбор, мой друг, — мягко произносит Первый читатель. — И я стараюсь помочь тебе его осознать. Мы немолоды, Аякс. Если ты вновь посвятишь себя нашей миссии, ты сможешь сделать еще немало. Если нет…

Его взгляд устремляется вверх.

— …что ж, тогда можешь потратить это время где-то там.

Он в упор смотрит на Пенумбру — вроде бы заботливо, но с покровительственным оттенком — и повторяет:

— Возвращайся к нам.

Затем он разворачивается и шагает обратно к широкой лестнице, его украшенная алым мантия развевается за спиной. Немедленно возобновляются шорох и шелест — присутствующие делают вид, что все это время были увлечены работой.

На выходе Декл вновь предлагает кофе.

— Нам понадобится что-нибудь покрепче кофе, друг мой, — говорит Пенумбра, пытаясь улыбнуться, почти — но не вполне — успешно. — Я бы очень хотел потолковать с тобой вечерком… Где?

Пенумбра оборачивается ко мне, адресуя вопрос.

— В «Нортбридже», — вмешивается Нил. — Угол двадцать девятой западной и Бродвея.

Это место, где мы остановились, поскольку Нил знаком с хозяином.

Мы скидываем балахоны, забираем мобильники и бредем обратно по серо-зеленым отмелям компании Festina Lente. Шаркая кедами по пестрому напольному покрытию в офисе, я вдруг понимаю, что мы сейчас находимся прямо над Читальным Залом — по сути, шагаем по его потолку. Не могу сообразить, глубоко ли он. Двадцать футов? Сорок?

Там внизу хранится codex vitae самого Пенумбры. Я его не видел — он где-то на полках, один корешок в море других — но в моем сознании эта книжка светится ярче, чем Мануций в его черной обложке. Тень ультиматума заставляет нас стремительно отступать, и кажется, Пенумбра оставляет позади нечто крайне ценное.

Один из кабинетов, выходящий в общий зал, больше других: его дверь с матовым стеклом отделяет от остальных широкий простенок. Теперь я ясно вижу табличку на ней:

Выходит, у него тоже есть имя.

За матовым стеклом движется тень, и я понимаю, что Корвина у себя. Чем он занят? Ведет телефонные переговоры с издательством, требуя астрономическую сумму за использование великолепного старинного шрифта? Сообщает имена и адреса каких-нибудь дерзких книжных пиратов? Закрывает следующий волшебный книжный? Звонит в банк, отменяя очередной платеж?

Это не просто секта. Это еще и корпорация, и Корвина царствует здесь, наверху и внизу.

Повстанческий альянс

На Манхэттене ливень — темный, грохочущий поток. Мы укрылись в гипер-изысканном отеле, которым владеет друг Нила по имени Андрей, тоже исполнительный директор какого-то стартапа. Отель называется «Нортбридж»[15], и это идеальное хакерское логово: розетки через каждые три фута, вайфай такой густой, что почти виден глазом, а внизу прямое подсоединение к интернет-кабелю, что тянется под Уолл-стрит. Если «Дельфин и якорь» был средой Пенумбры, то здесь стихия Нила. Его узнает портье. Они с коридорным дают друг другу пять.

Холл «Нортбриджа» — это биржа всех нью-йорских стартаперов: если двое или больше сидят вместе, поясняет Нил, то скорее всего это новая компания вычитывает положения устава. Мы, сгрудившиеся за низким столиком, сделанным из магнитофонных катушек, могли бы, по-моему, сойти если не за коммерческую компанию, то хотя бы за какую-нибудь свежесозванную партию. Мы — небольшой Повстанческий альянс, а Пенумбра наш ОбиВан. И все мы знаем, кто такой Корвина.

Нил перемывает кости Первого читателя все время, что мы тут сидим:

— И черт его знает, что за усики, — не унимается он.

— Они при нем со дня нашего знакомства, — говорит Пенумбра, кое-как улыбнувшись. — Но тогда он не был таким косным.

— А каким был? — спрашиваю я.

— Как все мы — как я. Любознательным. Сомневающимся. Ну а что, я до сих пор сомневаюсь — во многом сомневаюсь.

— Ну, сейчас-то он кажется довольно… самоуверенным.

Пенумбра хмурится.

— Ну а почему бы не казаться? Он Первый читатель, и ему хочется, чтобы наше братство оставалось таким, каково оно есть.

Пенумбра хлопает худым кулаком по мякоти диванчика.

— Он не поддастся. Не станет пробовать новое. И нам тоже не позволит.

— Но у них в Festina Lente компьютеры есть, — напоминаю я.

Вообще-то у них там целая цифровая жандармерия.

Кэт кивает.

— Да, они, похоже, изрядно продвинутые.

— Ай, это только наверху, — отвечает Пенумбра, крутя в воздухе пальцем. — Компьютеры годятся для мирской деятельности Festina Lente — но не для Неразрывного Каптала. Там никогда.

— И телефоны, — замечает Кэт.

— Ни телефонов. Ни компьютеров. Никаких механизмов, — говорит Пенумбра, качая головой, — которых не мог бы использовать сам Альд Мануций. Электрические лампы — вы не поверите, какие жаркие споры кипели вокруг них. Двадцать лет споров.

Он хмыкает.

— Не сомневаюсь, Мануций с радостью бы обзавелся лампочкой-другой.

Все молчат.

Наконец заговаривает Нил.

— Мистер Пи, вы не должны сдаваться. Я могу финансировать ваш магазин.

— Да ладно, забудем про магазин, — говорит Пенумбра, махнув ладонью. — Я люблю наших клиентов, но есть лучший способ послужить им. Я не буду цепляться за привычное, как Корвина. Если нам удастся вывезти Мануция в Калифорнию… если вы, дитя мое, сумеете сделать то, о чем говорили… никому из нас магазин больше не понадобится.

Мы сидим и планируем. В идеальном мире, решаем мы, этот codex vitae мы притащили бы на гугловский сканер и отдали бы во власть его паучьих лап. Но вынести книгу из Читального Зала мы не сможем.