Анна и Сергей Литвиновы - Несвятое семейство
У деревни Оскоминка шоссе делало плавный левый поворот, поэтому видимость на полосе была ограничена, да еще и ночь ведь длилась, слепила встречными фарами. И вдруг – ровно навстречу Диме, лоб в лоб, по его полосе вылетел, слепя фарами и мигая синей своей мигалкой, черный, державный автомобиль. «Ауди» «восьмая» или «семерка» «БМВ», бог весть. Для того чтобы разглядеть встречную машину, а главное – увернуться от нее, Полуянову отводилось полсекунды, не больше. Рефлексы ему помогли, не спали. Дима подал вправо, он потом, когда все кончилось, проанализировал случившееся: даже если бы оба, и он, и встречный мерзавец, начали одновременно тормозить, не успели бы, конец пришел бы и тому, и другому, никакие подушки бы не помогли – лобовое на суммарной скорости под триста, шутка ли!
Когда б он дернул рулем чуть резче, вылетел бы на собственную обочину, закувыркался по кюветам – тоже плохо, хотя тут шанс выжить оставался. А главное, вельможный хлыщ со встречной – сам за рулем сидел, без шофера! – в свою очередь, лишен был пространства для маневра: справа от него густо текли автомобили. Он, конечно, вжался в них, как только мог, но главное в ситуации решил все-таки Полуянов: отрулил, отклонился, так что огромный черный лимузин пролетел буквально в сантиметре от его машины, обдал ревом своего клаксона, ударной волной и даже, как журналисту показалось, жаром, адским пламенем, что ли.
Его визави остановиться даже не подумал. Помчался дальше, по государственным своим делам. А Дима ехать не смог. Тормознул на обочине. Достал из бардачка сигареты. Он не курил уж едва ли не три года, а пачку в автомобиле возил на всякий случай, для попутчиков и попутчиц. И зажигалку к ней. Долго пытался распечатать целлофан и понял, что руки его почему-то тряслись. Заорал, сам не зная на кого, во весь голос: «Суки! Суки!» А потом подумал: а ведь если бы стряслось, что могло, и я угодил бы лимузину в лобешник – они бы меня потом наверняка посмертно сделали бы виноватым. Не помогло бы ни то, что журналист, ни то, что трезвый. Знаем мы этих, с мигалками!
Он все-таки закурил, вдохнул резкий отвратительный дым и сразу почувствовал, как закружилась голова, затуманился мозг. Как хорошо! Он даже не продолжил дымить, выкинул сигарету, сидел и радовался, что, несмотря ни на что, он – живой, что вдалеке медленно светлеет восток и для него приходит новый день.
* * *К гостинице «Малинов» города Малинова Дима подъехал уже полвосьмого. Стеклянные двери в решетках были еще заперты, и Полуянов постучал. Ответа не было, и он стал барабанить. Наконец, шаркая шлепанцами, пришла заспанная администраторша, кутаясь в пальто поверх ночнушки. Спросила злобно через дверь:
– Чего надо? Чего ломишься?
– Поселиться у вас хочу. – После того что с ним приключилось, Диме все было трын-трава, он все воспринимал с улыбкой.
– Сколько номер стоит, знаешь?
– Знаю.
– Деньги есть?
– Имеются.
Вахтерша вгляделась сквозь стекло в посетителя, поняла, что человек вроде приличный – видно, командированный, – и отомкнула засовы.
Улегся Дима только в половине девятого. Под окном подвывали троллейбусы, ревели, стартуя со светофора, авто. За стенкой бубнил и бубнил телевизор, две горничные перекрикивались друг с другом, казалось, с этажа на этаж и прямо над головой Полуянова. Но он накрыл ухо подушкой, на мгновение просыпался от ора или шума, но в ту же секунду снова засыпал.
Сон его продолжался недолго. Шум города все-таки разбудил спецкора, и, помятый, с больной головой, в половине двенадцатого он потащился в душ.
Затем нашел в гостинице одинокий буфет. Пищеточка, казалось, не изменилась со времен Диминого рождения, с середины семидесятых, включая титан для кипятка, громоздкую кофеварку производства Венгерской Народной Республики и массивную белохалатную продавщицу. В начале девяностых, правда, завезли туда «сникерсы», американские сигареты и пиво в банках.
Из съестного наименее подозрительными выглядела сметана в граненых стаканах и коржики. Их журналист и предпочел, да еще добрый стакан неплохого кофе, после которого адски потянуло закурить. А вот не надо было вчера нарушать завет, баловаться сигареткой. Не погиб ведь – так терпи!
Дима и терпел. Леденцов только купил себе. Лучше бы семечек – только хорош он был бы, с подсолнухами в кулаке, приехал, называется, журналист из столицы!
До места, где проживали Черепановы, журналист решил пройтись пешком. Судя по картам Гугла и Яндекса, расстояние было чуть больше километра, нечего привлекать к себе повышенное внимание иномаркой с московскими номерами. Автомобильный парк города Малинова, как Дима успел заметить еще утром, в корне отличался от столичного гораздо большей распространенностью отечественных лимузинов. На «десятках» с «Приорами» тут колесили не стыдливо, как в Белокаменной, а с чувством законной гордости.
Улица быстро спустилась к речке, и все приметы городского жилья скоро кончились, разве что многоэтажки за спиной маячили. Трава выше пояса, немощеный тротуар, хатки по обе стороны. На углу – колонка с водой, действующая, к ней бредет бабка в калошах и с пустыми канистрами. Через улицу – почерневший деревянный барак. На деревянных мостках у речки баба в теплом халате и с венозными ногами без колготок полощет белье. Жизнь здесь, казалось, текла, не меняясь, уже сотни лет: что во времена красных комиссаров, что при Петре, что в опричнину – разве только мобильный Интернет появился (а канализация – нет).
Потом сельская идиллия вдруг кончилась, и вдоль реки возникли три двухэтажных дома – тоже по-своему патриархальных. Во дворах висело белье, и у каждого жителя имелся свой небольшой земельный надел, огражденный проволочным забором, где один выращивал картошку, а другой – гладиолусы.
Нужная квартира находилась на втором этаже.
Дима позвонил, ему открыла женщина лет сорока пяти, выглядевшая на все шестьдесят. Она была стройной и подтянутой, с выправкой учительницы или руководителя среднего звена, однако с всклокоченной седой головой и исплаканными глазами.
– Любовь Кирилловна, я вам звонил вчера из Москвы. Дмитрий Полуянов, друг вашего сына.
– Проходите, Дима. – Голос тоже был хорошо поставлен, не иначе и впрямь – учительница. – Как вы быстро примчались! Вы прямо с дороги? Чаю хотите?
– Чаю хочу, покрепче. Я не прямо с дороги, уже успел поселиться в гостиницу и даже пару часов поспал.
Дима еще позавчера понятия не имел о своей собеседнице и к семье Черепановых (спасибо хлыщу Роману!) заранее относился негативно. Однако теперь он немедленно проникся к Любови Кирилловне доверием. Может, это было профессиональное: как ему нравилось думать, журналист обязан любить своих героев. А может, женщина внушала добрые впечатления одним своим видом, или просто похожа чем-то была на его маму, к сожалению, давно уже покойную.
Женщина усадила Полуянова на табуретке в кухне, налила чай.
– Я помочь приехал. Помочь вам вызволить Кристину. У меня есть друзья среди сотрудников МВД. Расскажите мне еще раз, что происходило, и как можно подробнее.
Но в этот момент дверь квартиры без стука, без звонка распахнулась, и вошла женщина, которую видно было прямо из кухни: дама-гора с большой сумкой через плечо. Она тяжело, с присвистом дышала.
– Я, Кирилловна, сразу к тебе… – Гостья замерла на пороге кухни, осознав, что увидела постороннего. – Это кто еще? – спросила она бесцеремонно.
– Ромин друг. Из Москвы.
– Чего ему тут надо?
Дима привстал и сдержанно поклонился.
– Дмитрий Полуянов. Хочу, по возможности, помочь Любови Кирилловне.
– А сам кто таков? – подозрительно произнесла женщина. Обратилась к Роминой маме: – Ты, Люба, документы у него посмотри!
– Перестань, Клавдия! – вмешалась хозяйка. – Что я, в людях не разбираюсь?
– Ты разбираешься! – усмехнулась дама-гора. – Смотри, чтобы не облапошил он тебя! Как в тот раз, когда две цыганки из собеса приходили!
– Ладно, Клава, прекратим этот разговор! Неудобно, честное слово.
– Я чего к тебе пришла-то? Письмо мы получили. Из Москвы. На твое имя. Ускоренное. Срочная доставка. Вот, я тебе его вручаю.
Вошедшая дама протянула женщине конверт, с огромным любопытством вглядываясь одновременно своими заплывшими глазками в ее лицо, стараясь ни движения не упустить и все досконально запомнить из возможной реакции.
Реакция, видимо, была ожидаемая, но недостаточно ярко выраженная, потому что на челе гостьи мелькнуло мгновенное разочарование, которое, впрочем, немедленно сменилось предвкушением дальнейших волнительных событий.
– От Ромы! – ахнула Любовь Кирилловна и побледнела. Она всматривалась в конверт. – И почерк его.
На мгновение, видимо, показалось ей, что на самом деле ее сын жив-здоров, о чем ей и сообщает.
– Минутку.
Полуянов забрал из рук хозяйки конверт. Она не сопротивлялась. Он проговорил, ни к кому в отдельности не обращаясь, просто подал реплику в сторону:
