Анна и Сергей Литвиновы - Несвятое семейство
Тут уже не в статье дело было. Отчего-то после того, как он провел полсуток вместе с виртуальными отображениями Романа Черепанова и его жизни, покойный актер стал казаться ему близко знакомым, чуть ли не родственником. И его страдающая мама – тоже.
Только положив трубку, Полуянов посмотрел на темень за окном и взглянул на часы. Было уже, оказывается, половина первого ночи. «Ну, и нормально, – сказал он сам себе. – Сейчас быстренько, не откладывая, по пустым дорогам доскачу в Малинов. Часа в четыре буду на месте, заселюсь в гостиницу, подрыхну часика три, а завтра с утра повидаюсь с мамой Черепанова».
Журналист чувствовал себя в своей тарелке: бодрым, деятельным, полным сил и готовым к приключениям.
Он пошел в спальню собирать пожитки.
Надежда прикорнула, не раздеваясь, на неразобранной кровати перед бубнящим телевизором.
Дима наклонился и тихонечко поцеловал ее. От Надьки веяло таким теплом и уютом, что он едва немедленно не отрекся от своей идеи тут же ехать в Малинов, но первое слово, посчитал он, дороже второго (пусть даже данное самому себе). Чтобы отрезать себе всякие возможности к отступлению, Полуянов сказал девушке:
– Я уезжаю.
Теперь, если он откажется от немедленной поездки, будет выглядеть, что женщина его отговорила. Получится, что он на нее променял свою работу, на что Дима, с его непреклонным мужским шовинизмом, никогда, конечно, не согласился бы.
– Куда это? Ночь на дворе!
На вопрос, куда собирается муж без четверти час ночи, может быть только один ответ – честный. Вот Дима и рассказал. Все, как есть, без утайки: сестра, похищение, выкуп.
– Ох ты, господи, – сказала Надя, выслушав. – Я понимаю, ехать надо. Наверное. Но почему сейчас?! Ночь на дворе.
– А когда еще? – легкомысленно развел руками Дима. Слава богу, Надя не начала его ни в чем подозревать. И дуться особенно – тоже. – Пока мы сегодня уляжемся, я завтра проснусь, да по пробкам пилить в Малинов – эдак я только к вечеру доеду. А сейчас – по пустой трассе долечу.
– А если заснешь за рулем?
– У нас дороги такие, что не заснешь! Но ты сделай мне, на всякий случай, в термос кофейку.
– Я не хочу тебя отпускать! – Она обняла Диму за плечи и прижалась.
– Я тоже не хочу ехать, – сказал он почти искренне. – Но надо. Тварь я дрожащая или право имею?
– Я буду скучать по тебе. И волноваться.
– Я тоже. Но все будет хорошо!
А спустя полчаса, когда вещи уже были собраны, термос-кружка наполнена достаточным количеством кофе и Надя делала бутерброды, она вдруг опустила нож, занесенный над беззащитной колбасой:
– Я вспомнила!
– Что?
– Кто такой Гречишников.
– А кто это?
– Ты же сам спрашивал! Человек, убивший Рому. В чей особняк он забрался.
– Ну?
– Знаешь, у меня есть одна читательница, довольно милая дама, зовут Ирой. Лет сорок, может, с хвостиком. Выглядит великолепно. Очень ухоженная, одета хорошо и дорого, в отличие от обычного нашего контингента. Ученые – люди скромные обычно, да и получают мало.
Диме хотелось Надю поторопить, чтоб та в женском стиле перестала провозглашать прописные истины. Однако чутьем он понимал: перебивать девушку ни в коем случае нельзя, она и впрямь хочет сказать ему нечто важное, и тут главное – не сбить.
– Приходит Ира, Ирина Андреевна в библиотеку часто, – продолжила Митрофанова, – книг берет помногу, но каждый раз – из новой оперы. То по экономике, то по истории, то по психологии. Копает она каждую тему глубоко и долго – месяц, даже два. А потом вдруг на другое переключается.
– Интересно, – поощрил подругу жизни Дима.
– А тут она вдруг музыкой занялась. Брала всякие старинные работы по музыковедению и прочее. А однажды я книжку, которую она сдавала, открыла, и оттуда выпал листочек только с одним словом: «Ненавижу!» И листочек точно был написан рукой Иры – я ее почерк прекрасно знаю, она мне тысячи требований подавала.
– Таинственно, но при чем здесь Рома?
– Рома-то ни при чем, наверное, но ты меня спрашивал про фамилию Гречишников.
– Да, в его особняке Черепанова и убили.
– Так вот, однажды мы с Ирой разговорились, она разоткровенничалась и сказала то, что я и без того подозревала: она на хлеб зарабатывает тем, что пишет для всяких богатых людей или чиновников диссертации.
– Есть такой бизнес, – кивнул Дима. – Проводили исследования: чуть ли не шестьдесят процентов всех диссеров сейчас – сомнительные. Один губернатор одну докторскую, по экономике, защитил в восьмом году, а вторую, по истории, в девятом. Когда он работал, спрашивается?
– Вот-вот! – подхватила Надежда. – И последним Ириным клиентом был, с ее слов, как раз музыкант по фамилии Гречишников. Который Рому убил.
– Интере-есно, – почесал затылок Дима. – Но ничего непонятно.
– И еще, знаешь… – неуверенно произнесла Надя. – Я могу ошибаться, конечно… Но помнишь ту статейку в «ХХХ-пресс»? Про Ромину театральную фирму дутую? Я ее нашла у нас, в зале Всемирной истории. На моем столе лежала, хотя я никогда в библиотеку газет не ношу и помощнице запрещаю.
Девушка совсем сникла, умолкла.
– Ну, и? – поторопил Полуянов.
– Ну, и – мне кажется, что газету туда именно Ирина Андреевна принесла. И оставила так, чтобы она мне на глаза попалась.
– А зачем? – Полуянов внимательно взглянул на Надежду.
Та отчаянно покраснела, опустила голову, пролепетала:
– Ну… Ирина Андреевна знала, что я с Ромой в Большой театр ходила. И очень осудила меня за это. Может, хотела статьей этой предостеречь?
Ох, что-то недоговаривала Надька!
Но раскалывать подругу жизни – по крайней мере, здесь и сейчас – Полуянов не стал.
Поцеловал Митрофанову и вышел из уютной квартиры в ночь.
* * *С половины третьего – трех ночи и до половины пятого утра огромная столица ненадолго замирает. Гаснет большинство окон в многоэтажных домах, авто перестают одно за одним останавливаться перед дежурным гастрономом, на улицах пусто, лишь бредет, сам не знает куда, бомж с сумкой, полной сплющенных банок. Светофоры мигают бесцельно, по улицам катятся одни бессонные поливалки, осаждают дорожную пыль, да загулявшая компания спешит, поднявши воротники и сунув руки в карманы брюк, рассуждая, где бы разжиться спиртным срочно и недорого. В такие ночи приятно возвращаться домой с работы, когда подписан номер, и завтра можно дрыхнуть до обеда. Или радостно вернуться из командировки, откуда-нибудь из Хабаровска, Лимы или Тегерана, когда тебя ждет на кухонном столе оставленная мамой или женой тарелка с ужином.
Приятно бывает также в этот ласковый, предутренний час Первопрестольную покидать, оставлять ее другим, менее счастливым. Убегать от суеты, тычков и хамства грядущего дня.
Но это короткое время покоя длится в столице так недолго! Уже ближе к пяти утра на улицы выруливают заведенные спозаранку новой энергией и злые с недосыпу водители кредитных «Логанов», «Ниссанов» и «Газелей», берут курс на свои офисы и склады, аэропорты и базы, рассчитывая проскочить, успеть, все исполнить с утра пораньше, пока Белокаменная не задохнулась, не закупорила все свои артерии-вены-капилляры очередной дымной пробкой. А потом темп в столице будет только нарастать. Пробудятся и побегут на работу и по своим делам клерки и школьники, менеджеры по продажам или просто продавцы, риелторы и рекламисты, парикмахеры и программисты, станочники и столяры, учителя и урологи. Толпы будут выплескивать электрички на всех семи вокзалах и пересадочных станциях типа «Выхино» или «Электрозаводской». Людская речка разольется по платформам метро, а вышележащие улицы задохнутся в новом, нервно сигналящем автомобильном стоянии. И при мысли, что всего через три часа столица станет подобной, так хочется сбежать из нее – скорее, скорее, в холодные осенние рощи!
Однако Диму Москва, словно любящая женщина, отпускать не хотела: сперва гаишник тормознул его «Тойоту» на выезде с Северодвинской на Кольцевую. Полисмен долго водил в воздухе своим острым, словно жало, носом: поверить не мог, что такой красивый, стильный парень, на хорошей тачке, в четыре утра – и, вот беда, трезвый! Потом унес Димины документы и завяз в недрах поста на полчаса. Полуянов постановил себе не злиться, открыл спокойненько ноутбук и стал просматривать Сеть, подыскивать себе гостиницу в Малинове. Пара городских отелей даже на интернациональных сайтах бронирования висела, доступная вроде бы для заказа. Но спецкор не стал рисковать, просто выписал адрес той гостиницы, что в самом центре, да вбил его в навигатор. А тут и права его подоспели, вместе с длинноносым капитаном. «Счастливого пути, Дмитрий Сергеевич!» – пожелал он тоном, которым иной обычно произносит: «Чтоб ты сдох!»
Когда Дима добрался по Кольцу до шоссе, ведущего в Малинов, ночь еще не закончилась, но короткая столичная пересменка уже завершалась. Навстречу его «Тойоте» из области надвигалась с каждой минутой густеющая пробка работающего люда. Радуясь, что не ему придется в ней стоять, спецкор прибавил газу, сделал погромче утренний джаз и полетел, удаляясь от города. И – чуть не прилетел, упокоившись навеки.
