Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира
Нужно будет завтра вечером, когда он отправится кататься, чтобы, не дай бог, не встретиться с Элли, облиться репеллентами с головы до ног. Если секретарша их отправила, конечно. Впрочем, вряд ли забыла. Секретарша была очень толковой, а деревня Остров такой глухоманью и дикостью без всяких человеческих условий, где могло пригодиться все, что угодно. Плетнев не удивился бы, если б она отправила еще и карабин вместе с лицензией, и французского доктора отдельным багажным местом!..
Надо будет поискать в доме и карабин, и доктора.
На шоссе по-прежнему было пусто, и огромное оранжевое солнце валилось в поля, и все вокруг стало оранжевым, странным и очень маленьким по сравнению с солнцем.
С непривычки Алексей Александрович сильно устал, ноги гудели, как под высоким напряжением, и везде чесалось, подло, невыносимо!..
У него аллергия на любые укусы, его и в лес-то никогда не брали! Мама всегда приносила ему ягоды на веточке – так утешала и развлекала.
Он доехал до перекрестка, без конца повторяя про себя «раз-два, раз-два», потому что ноги решительно отказывались крутить педали и только это «раз-два» помогало. Плетнев тяжело дышал, пот катился по вискам, капал с подбородка, и он мечтал о бутылке холодной воды, а еще уволить фитнес-тренера Арнольдика, который уверял, что он в прекрасной форме – все врал, собака!..
Ему надо было повернуть налево, а направо совсем не нужно, но он взглянул по автомобильной привычке и нажал на тормоза.
Велосипед встал как вкопанный, и Алексей Александрович снова чуть не свалился. Видимо, хорошие тормоза.
Калитка во двор Федора Еременко была распахнута настежь, а вокруг никого.
Нет ничего особенного в этой распахнутой калитке, тут и двери-то никто никогда не закрывает, и Плетнева вдруг разобрало любопытство. Он уже видел, как живут в деревне Остров – все по-разному, но, как бы это выразиться, одинаково нараспашку. Даже Нателла Георгиевна, которая боялась медведей, не стала возводить вокруг своего участка частокол, а Федор возвел – зачем?
Чтобы собаки не лаяли? Или и собаки, и частокол охраняют какие-то тайны?..
Алексей Александрович оглянулся по сторонам – по-прежнему никого нет на вечерней дороге, – прихрамывая, подошел к калитке и заглянул.
Дом оказался очень близко, из-за забора его не было видно, слишком густо росли вдоль дороги старые яблони, почти переплетаясь кронами, и от того казалось, что здесь уже совсем темно.
– Здрасти! – громко сказал Алексей Александрович. – Можно?
В яблонях тревожно прошелестело, и никто не ответил.
Плетнев подтянул велосипед, подумал и прислонил так, чтобы каждый входящий в калитку непременно свалил бы его, еще раз оглянулся и зашел.
От высоченного забора и деревьев здесь на самом деле было темнее, чем на улице, и одноэтажный дом с высоким крыльцом тоже казался темным и как будто полированным.
– Федор! – позвал Плетнев, понимая, что никакого Федора здесь нет. – Вы где?!
Под ногами хрупнул гравий, покрывавший площадку перед крыльцом. Вся она были исчерчена отпечатками протекторов. Должно быть, Федор на своем мотоцикле действительно любил заехать почти что на крыльцо, права Валюшка!..
Алексей Александрович присел и внимательно изучил следы, проверяя свои догадки. Потом проворно поднялся и огляделся по сторонам. Слева к дому примыкало приземистое строение из таких же полированных бревен с наглухо закрытыми воротами.
По кругу, стараясь не ступать на гравий, Плетнев дошел до строения и опять посмотрел на следы, смутно сожалея, что у него нет фонаря.
Впрочем, и без фонаря все было ясно.
Алексей Александрович еще немного посидел на корточках, а потом встал и глубоко вдохнул, как человек, сделавший большую и важную работу.
– Конспиратор, – пробормотал он себе под нос.
Ему хотелось посмотреть, что там, за домом, и, оглянувшись на свой велосипед, который бодро поблескивал у калитки, он пошел вдоль монументальной стены с фундаментом из серого камня.
На заднем дворе было посветлее и попросторней, сразу под стеной начиналась трава, идеально ровная, подстриженная. Надо же, как здесь, в деревне Остров, уважают ухоженные газоны!.. Даже непонятный мужик Федор Еременко и тот уважает!
За лужайкой темнели какие-то кусты, а за ними стояли строения, довольно много, приземистые, с покатыми крышами.
Плетнев дошел до середины лужайки и остановился, потому что прямо на него со стороны кустов и строений вышел волк.
Это оказался крупный волк с развитой мускулатурой и сильными короткими лапами, которые, должно быть, хорошо приспособлены и для того, чтобы долго бежать по снегу, и для того, чтоб с одного удара свалить жертву.
У него была довольно светлая шерсть и черная широкая морда, расходившаяся к острым ушам.
Все это Плетнев увидел в одну секунду.
Волк не сделал ни одного движения, не шелохнулся, не двинулся с места, только на загривке вздыбилась шерсть и чуть обнажились белоснежные клыки.
В этом безмолвном превосходстве зверя над человеком заключалось самое страшное.
Волк ничего не делал, он просто стоял напротив, и было совершенно очевидно, что, как только Плетнев шевельнется, зверь бросится на него, короткие жилистые лапы свалят его с ног, клыки вопьются в горло.
Все. Конец.
Теперь только кто кого перестоит. Кто первым дрогнет.
Да и это неважно!.. Кто бы ни дрогнул, в борьбе победит все равно волк, потому что он, Плетнев, безоружен и слаб, и схватка будет короткой.
Даже будь у него карабин или пистолет, он все равно не смог бы защититься, зверь не даст ему сделать ни одного движения!.. Он уже принял решение, как именно будет атаковать, и Плетнев знал это точно, как будто противник сообщил ему о своих намерениях.
Думай, медленно сказал себе Плетнев. Думай, ты это умеешь.
Сколько зверь может так простоять? Минуту? Две? Час? Сколько он будет выжидать и прикидывать расстояние до цели? Сколько времени у тебя есть? Как поймать миг, когда он кинется, и попытаться первым вцепиться ему в горло? Или хотя бы защитить свое?! Убежать не удастся, эту мысль можно исключить из сценария. Зверь догонит его даже не в один, а в полпрыжка, повалит, лапы разорвут грудь, клыки вцепятся в горло.
Спине стало мокро.
Думай, повторил Плетнев про себя. Думай, ну!.. У тебя нет клыков и когтей, но у тебя есть разум.
Или в данном случае никакой разум не поможет?..
Дикая мысль мелькнула в смятенном сознании, какой-то газетный заголовок: «Алексея Плетнева задрал волк», и еще торжествующая улыбка Оксаны и милая – Маринкина.
Что делать?! Соображай, соображай!..
Вдруг загрохотало так, что Плетневу показалось, будто на лужайку упал самолет – это было бы спасением, если б на самом деле упал, – потом раздался звон и еще грохот, потоньше.
Волк, не сводивший с него глаз, весь напрягся, и мускулы у него задрожали.
– Никак гости у меня? – громко спросили совсем близко.
Из-за угла дома появился Федор Еременко в брезентовой куртке. Плетневу показалось, что идет он очень медленно, почти не двигается, и голос в голове отдавался как сквозь вату.
– Мик, нельзя! Гости дома, а хозяев нету! Вот ведь незадача какая!
Волк отвел от Плетнева страшные белые глаза, потрусил по газону, тоже очень медленно, приблизился к Федору и ткнулся носом ему в руку.
Федор потрепал его по загривку. Волк посмотрел на хозяина, задрав остроухую лобастую голову, потом фыркнул, неторопливо обошел его и сел с левой стороны.
– Ты чего застыл, как изваяние мраморное, Алексей? Или Мик тебя неласково встретил?
Плетнев перевел дыхание и вытер пот, ливший по шее.
– А ты разве не в курсе, что я собачек держу? – спросил Федор.
– В курсе.
– А чего ты за ворота полез, раз про собачек знал?
Плетнев, которому было решительно все равно, что подумает про него Еременко, сделал несколько шагов и сел на какой-то чурбак.
В поединке цивилизации и первобытности счет два – один.
– Ты напугался, что ли, Алексей?!
Плетнев поднял голову и посмотрел на Федора.
Воцарилось молчание, только коротко и шумно дышал волк, оказавшийся собакой.
– Я, пожалуй, поеду, – бесцветным голосом сообщил Плетнев и встал.
Федор пожал плечами:
– Езжай.
Алексей Александрович на ватных ногах побрел вдоль стены дома, и Федор негромко спросил вслед:
– А ты чего заходил-то?
Плетнев обернулся:
– Как порода называется?
– Американский акита. Я там агрегат твой чуть подвинул, а то он завалился, когда я заезжал.
Плетнев кивнул, все еще с трудом дыша, перешел засыпанный гравием двор, сел на велосипед и уехал домой.
Весь следующий день он ловко прятался от Элли – надо сказать, она его не искала, – и от оскорбленного самолюбия.
Полночи он придумывал «планы мести», при этом совершенно точно зная, что мстить некому и не за что, но воображение рисовало душераздирающие картины победы над Федором и его стаей в духе американских вестернов – «смит-вессон», пыль, ковбойские шляпы, лошади, противник повержен, а он, Плетнев, победителем гарцует над ним, катающимся в песке и в страхе закрывающимся руками.
