Тайна летнего лагеря - Рацлава Зарецкая
Развернувшись, она распахнула входную дверь, запертую лишь на щеколду с внутренней стороны, и скрылась в темноте дома.
– Глеб, идешь? – донесся до нас ее приглушенный голос.
Показав мне язык, Райский вошел внутрь.
Разумеется, я пошел за ними – не оставаться же здесь одному. Следом за мной увязался дурацкий шницель. Пес путался у меня под ногами, и я с трудом делал каждый шаг, боясь упасть.
– Укусишь снова, прибью, – пригрозил я беспечной псинке.
Лучок меня проигнорировал и побежал к Наташе и Глебу.
– Кажется, с нами ему нравится больше, чем с хозяевами, – заметила девушка, потрепав Лучка по голове.
– Что мы вообще тут ищем? – Глеб осветил фонариком небольшую кухню, обставленную устаревшей техникой времен СССР.
– Тимур сказал, что должна быть подсказка. – Наташа открыла белый холодильник «Минск-1» и зачем-то заглянула внутрь.
Лучок подбежал к ней и тоже сунул морду в холодильник.
– Колбасы там нет, – разочаровал его я.
– Такие собаки колбасу не едят, – сумничал Райский.
Я скорчил ему презренную морду.
– По словам Тимура, Сергей подошел к стене напротив кровати, где лежала баба Катя, когда она сообщила ему про подсказку, – задумчиво произнес Глеб.
– Точно! – Наташа захлопнула холодильник и огляделась. – Где тут спальня?
В конце кухни была дверь, которая, судя по всему, вела вглубь дома. Райский открыл ее, посветил внутрь фонариком и, одобрительно кивнув нам, сделал шаг вперед.
Кроватей в доме было две. Одна, двуспальная, с горой подушек, которые были накрыты прозрачным покрывалом с узором, стояла в конце большой комнаты и выглядела очень опрятно. Вторая, односпальная, ютилась у окна и была разобрана. Подушка на ней лежала всего одна, да и то криво.
– Похоже, тут ее и задушили, – прошептал Глеб.
Меня передернуло. На месте преступления я никогда не был и, надеялся, что никогда не окажусь. Однако эти двое, похоже, втянули меня в настоящий криминал.
– Может, пойдем отсюда? – предложил я.
– Трусишь? – Райский издевательски усмехнулся.
– Нет, просто проблем не хочу, – буркнул я. – Оксана же говорила, что полицейские рыщут в округе.
– Вот поэтому мы и пришли ночью, – нравоучительно произнесла Наташа. – Ты видел вокруг хоть одну живую душу, не считая Лучка?
Я отрицательно качнул головой.
– То-то.
Глеб осветил фонариком стену напротив разобранной односпальной кровати, но кроме вбитых в нее гвоздей ничего больше не обнаружил.
– Посвети сюда, пожалуйста. – Натка шагнула к письменному столу и выдвинула ящик.
Лучок, который все это время вился у ее ног, тявкнул и подбежал ко мне, радостно виляя хвостом.
– Уйди от меня, Лук-порей, – буркнул я, попятившись назад, к стене.
Под моими ногами что-то хрустнуло, и мы вместе с Лучком замерли. Пес даже прижал уши, будто решил, что накосячил он, а не я.
– Ты чего там? – Глеб направил луч света в мою строну.
– Кажется, на стекло наступил.
Я склонил голову и увидел, что стою на рамочке для фотографий.
– Подсвети, – попросил я Глеба и наклонился. – Кажется, она висела на стене. – Я откинул в сторону разбитое стекло и поднял рамочку с фотографией.
– Кто там? – спросила Наташа.
В рамочке оказалось две фотографии. На переднем фоне была современная, цветная, а за ней пряталась старая черно-белая.
– На одной семья. Наверное, бабы Кати. А на другой какой-то мужик с тёткой.
Ребята подошли ко мне и посмотрели на фотографии.
– Мужик с теткой? Да они молодые совсем, присмотрись, – упрекнула меня Наташа.
– На старых фотках фиг поймешь, какой у людей возраст, – сказал я в свою защиту.
– Стоят на фоне административного корпуса, – заметил Глеб, ткнув пальцем в черно-белую фотографию.
– Наверное, это хозяин усадьбы, – предположил я.
Наташа выхватила у меня фотографию, перевернула ее и ахнула. Сзади красивым почерком с завитушками было написано целое послание.
Моя дорогая Катерина!
Ты всегда смеялась надо мной, когда я рассказывал тебе о нашем семейном наследии, однако все это чистая правда.
Когда из города от твоего дедушки пришла весть о том, что большевики идут раскулачивать Дубки, я спрятал все наше богатство в надежном месте. Что произошло дальше, ты знаешь: мы с твоей мамой сбежали, затем родилась ты, и мы стали жить в деревне как крестьяне, боясь привлечь лишнее внимание хозяйничающих на наших угодьях большевиков.
За все это время я так и не смог подойти к спрятанным ценностям, но, уверен, это сможешь сделать ты. Знаю, что деньги тебя не интересуют, и ты предпочитаешь жить в аскетизме, но забери хотя бы портрет своей мамы – она на нем получилась очень красивой.
Прости, но я не могу прямо сказать, где спрятаны сокровища, потому что боюсь, что они могут попасть в чужие руки. Поэтому я оставляю тебе загадки, с которыми ты легко справишься. Удачи, моя дорогая дочь!
Ниже было написано небольшое стихотворение.
Ты пахла лилией и медом,
А нынче ладаном и тьмой.
Лежала ты в моих покоях,
Теперь же ты в земле сырой.
В моей душе теперь осадок,
Былого счастья больше нет…
Я схороню в земле остаток
И дам безбрачия обет.
– И это подсказка? – возмутился я. – Да тут ничего не понятно!
– Нам и не должно быть понятно, лопух, – сказала Наташа. – Отец бабы Кати старался, чтобы только она поняла, о чем речь.
– Значит, мы умываем руки! – заключил я. – Все, пошли отсюда!
Однако ни она, ни Глеб меня не послушали. Оба остались стоять на месте, склонившись над фотографией. За мной побежал один Лучок.
– Только не говорите, что хотите разгадать эту тупую загадку! – простонал я.
Друзья ничего мне не ответили.
– Эй, что молчите?
– Сам же сказал, не говорить тебе, если мы решим разгадывать загадку, – буркнул Глеб, бросив на меня упрекающий взгляд.
Я закатил глаза и вернулся назад.
– Уверена, что речь идет о его жене, – задумчиво произнесла Наташа.
– И где нам ее искать? – усмехнулся я. – В барских покоях?
– Или в сырой земле, – пробормотал Глеб.
Друзья переглянулись и одновременно произнесли:
– Кладбище!
– Вы че, будете ее выкапывать? – ужаснулся я.
– Нет, – качнула головой Наташа. – Для начала мы просто осмотримся.
– На кладбище? – нервно сглотнув, спросил я.
– Именно! И желательно прямо сейчас! – добила меня эта безумная девчонка.
Мне хотелось вопить от возмущения, но я прекрасно понимал, что Наташа лишь скажет, что я могу вернуться в лагерь без нее и Глеба. И я бы с удовольствием это сделал, но, черт возьми, я же не трус какой-то!
Взяв на руки Лучка, тепло от которого странным образом меня успокаивало, я побрел за
