Одноклассник - Владимир Анин
Василий Дмитриевич сидел на лавочке возле сарая и внимательно слушал внука, что-то увлечённо рассказывающего ему. Рядом на траве дремал Иртыш, с которым Сашка уже успел подружиться.
— Ну и вот, — как раз закончил свой рассказ Сашка.
— В любых ситуациях надо уметь находить выход, — сказал дед. — Как в армии. Как на войне. Даже когда ты сталкиваешься с превосходящими силами противника, можно победить его. Дело ведь не в том, кто сильнее. Побеждает тот, кто умнее, изобретательнее и смелее.
— А что я мог сделать один против троих?
— Мог, если бы захотел.
— Типа что?
— Типа двинул бы одному из них ногой по яйцам…
— Папа, ну что ты такое говоришь! — возмутилась подошедшая к ним Вера. — Чему ты его учишь?
— Не мешай нам, мы разговариваем, — проворчал Василий Дмитриевич и, обращаясь к Сашке, продолжил: — А второму — кулаком в кадык. Считай, двое уже в ауте, их опасаться нечего. А третий после этого сам такого стрекача бы задал, только его и видели. Понял?
— Понял!
— Пойдёмте обедать, — позвала Вера.
— Ух ты! — обрадовался Сашка. — Идём, дед, а то так жрать охота уже!
— Обедать — это хорошо, — отозвался, вставая с лавочки, Василий Дмитриевич. — Давно меня никто к обеду не звал, — добавил он вполголоса.
— Что? — спросила Вера.
— Ничего. Идём, говорю.
Сашка умял тарелку борща и попросил добавки. А осилив вторую порцию, шумно выдохнул и заявил, что теперь ему надо погулять.
— Только не далеко, — сказала Вера. — И на речку не ходи.
— Ладно. А можно я Иртыша с собой возьму?
— Попробуй, если уговоришь его, — сказал дед. — Он последнее время редко со двора уходит — старый уже.
Когда Сашка выбежал из дома, Вера попыталась снова вмешаться в воспитательный процесс, так быстро освоенный её отцом, поскольку никак не могла согласиться с его методами.
— Пап, ты всё-таки не учи Сашку драться, — сказала она. — Он и так у нас драчун.
— Он драчун? — вскинулся Василий Дмитриевич. — Да какой он драчун? Он только и может, что люлей получать, а сам драться совсем не умеет. А пацан должен уметь постоять за себя, и точка. Так что, уж будь добра, не вмешивайся в наши дела.
— Но… — попыталась возразить Вера.
— Никаких но, — оборвал её отец. — Ты бы мне лучше фотографии его показала, маленького.
— Надо же! — растерянно пробормотала Вера. — А я и не подумала. У меня все фотографии в альбоме, а он дома остался.
— И что, в телефоне ни одной нет?
Вера покачала головой.
— Жалко, — с досадой в голосе проговорил Василий Дмитриевич.
— Ой! Я же Марине обещала позвонить, — спохватилась Вера. — Совсем из головы вылетело.
— Не нужно никому звонить, — сказал отец.
— Раз уж ты решила спрятаться, зачем говорить ей, где ты?
— Но она и так знает. Это же она уговорила меня поехать… к тебе.
— А, значит, если бы не эта Марина, ты бы ещё десять лет сюда нос не показывала, так, что ли?
— Ну почему же… Я… я не знаю. Честно.
— Честно — нечестно, какая теперь разница! Только зря ты ей сказала, что сюда едешь. Надо было соврать чего-нибудь. А теперь…
— А что теперь? Что это меняет?
— Да многое. Вот, к примеру сказать, если эти твои бандиты найдут её, она же им сразу всё и выложит: кто ты, где ты. И вся твоя конспирация насмарку.
— Почему ты думаешь, что она им скажет? И потом, как они её найдут? Таких машин, как у неё, в городе полным-полно.
— Глупая ты у меня! — со вздохом произнёс Василий Дмитриевич.
— Чего это сразу глупая? — возмутилась Вера.
— Ей-богу, на дворе двадцать первый век, а ты как будто в девятнадцатом живёшь. Неужели ты не знаешь, что в эпоху цифровых технологий отыскать какую-то там машину — это раз плюнуть. По всем городам камеры понатыканы, да и на трассах. У нас в селе и то камера есть. Одна, правда. Да у нас тут больше и не надо. Так что эту твою Марину уже как пить дать вычислили.
— Но как они смогут к этим камерам доступ получить? Они же не полиция, они — бандиты.
— Вот именно! Им это даже проще, чем полиции. Тем нужно всякие бумажки оформлять. А тут сунул на лапу — и готово.
— Ну, я всё-таки не думаю…
— А зря! Ты думай иногда, — сердито бросил Василий Дмитриевич. — Это полезно.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — Вера почувствовала, как волна застарелой обиды снова накатывает на неё.
— Да потому что… волнуюсь я за тебя. И за Сашку.
— Ничего, мы как-то прожили с ним без твоих волнений… — машинально выпалила Вера и осеклась, потому что в голосе отца зазвучали совсем иные нотки, которые тронули что-то в её душе. — Но спасибо, — тихо сказала она.
— За что?
— За то, что волнуешься. — Вера вздохнула. — Я позвоню? А то я места себе не нахожу.
— Звони, — сказал отец, вставая. — А я пойду во двор, погляжу, как там Сашка.
— Уже нагулялся? — спросил Василий Дмитриевич, заметив висевшего на заборе внука.
— Ну, так, — ответил тот, — прошвырнулся маленько.
— А чего такой мрачный?
— Ну, так…
— Давай-ка выкладывай! — потребовал дед.
— Я это… короче, телефон посеял, — признался Сашка. — На речке.
— Всё-таки пошёл?
— Ну, я хотел посмотреть, есть там рыба или нет. Наклонился, а он возьми и выскользни из кармана. И прямо в воду. Только ты маме не говори, хорошо?
— Что, строгая?
— Не то слово! Это не делай, то не делай, туда не ходи, сюда не ходи. Прямо как в армии.
— Как в армии — это хорошо, — заметил дед.
— Чего ж там хорошего? — удивился Сашка. — Никакой свободы.
— Свобода — понятие относительное. Свободы не должно быть много, иначе неизбежно возникнет анархия, которая никакая не «мать порядка», как утверждали когда-то сами анархисты. Анархия — это беспорядок, хаос, катастрофа, короче. Поэтому свобода должна существовать строго в рамках дисциплины. А ещё свобода — понятие двухстороннее, обоюдное, так сказать.
— Это как?
— А так, что свобода одного не должна ограничивать свободу другого.
— И как же моя свобода может ограничить свободу мамы?
— Ну, скажем, захотел ты наесться мороженого до отвала…
— Здорово! — усмехнулся Сашка.
— И наелся. А назавтра заболел. И мама твоя вынуждена, вместо того чтобы заниматься своими делами, за тобой ухаживать, лечить тебя. Вот ты и ограничил её свободу.
— Но я же мог и просто так заболеть, без мороженого — случайно.
— Мог. Но ты намеренно наелся мороженым, зная, что можешь
