Игорь Блинов - Ворона летает по геодезической
«Черт возьми, — лихорадочно соображал он, приближаясь к одиноко стоявшему у обочины джипу, — вот сейчас я подойду, меня затолкают внутрь, и все, песенка спета. Может, броситься бежать? Закричать, позвать милицию? Нет, на милицию надежды нет, а сделаю резкое движение — и все, пристрелят, запросто укокошат, в этой бандитской стране просто никто внимания не обратит. Что говорит на этот счет инструкция? Уходить от конфликтной ситуации. Значит, так — не обострять, не раздражать, во всем соглашаться. Как-нибудь выкручусь…»
В машине ему налепили на глаза повязку, обмотали руки и долго везли в неизвестном направлении. Когда вывели из машины, он услышал странный звук, и ему представилось, что это пыхтит огромный русский самовар — он видел такую сцену в мультфильме — затем он с трудом, спотыкаясь и падая, спускался по лестнице. Оказавшись, судя по неприятному сырому запаху, в подвале, он слегка воспрял, решив, что сейчас ему развяжут руки и откроют глаза, но похитители просто ушли наверх, заперев и бросив его в полной темноте, без возможности полноценного движения.
«Что делать? — думал француз. — Неужели это конец? Что же, они убьют своего? Ведь я же свой, и всегда им сочувствовал, и много сделал ради свободы и справедливости. А они поступят так неблагородно, и все из-за нелепой случайности, из-за какого-то истеричного наркомана, который решил поиграть в политику. Эль Ассад был случайной фигурой, такие как он только приносят неприятности… И вообще — кто сказал, что это я его убил? Ну да, чем они докажут? Они что, экспертизу провели? Нет, друзья, мы еще поборемся…»
Он подполз к торчащему из доски гвоздю и начал энергично перерывать изоленту на руках. Это удалось без особого труда, и Тураншо попенял себе, что не сделал этого раньше. Пошарив по полу, он нашел осколок стекла, немного поработал им и вскоре смог встать на ноги. Теперь надо было выбраться наружу.
Снаружи раздались шаги. Тураншо поднял с пола доску, встал у двери и замахнулся. Загрохотала щеколда, и в глаза ударил сноп света. Тураншо неловко ткнул своим оружием в пустоту, кто-то вырвал у него доску и грубо выругался. Тураншо обуял ужас, и он потерял сознание.
Он очнулся, когда спецназовец уже долго тряс его за плечи. Ничего не понимающего француза положили на носилки и повезли в больницу.
Следствию Марк Тураншо представил свою версию, как Эль Ассад заманил его под предлогом ознакомления с коллекцией антиквариата, а потом, угрожая оружием, требовал, чтобы он, гражданин свободной демократической страны, вступил в исламистскую террористическую организацию. Но, пользуясь тем, что араб находился в почти невменяемом состоянии, он, Марк Тураншо, вырвал пистолет у него из рук и, защищаясь, случайно нажал спусковой крючок. Что было дальше, он помнит смутно. Разве что как побежал прочь, чтобы сообщить о происшедшем в милицию, но телохранители эмира догнали его и увезли в незнакомое место. Там он пытался бежать, освободившись от пут, но не смог справиться с охранником, и его опять заперли в подвале.
Версия всех устроила. Один высокопоставленный военный лично пожал Тураншо руку и высказал мнение, что его необходимо представить к награде за проявленное мужество.
— Ну что, отпуск, как говорится, удался? — иронизировал Титов.
— Да уж, — только и нашелся ответить Ермолаев.
— Ну, а насчет Тураншо, так я тебе скажу — мутная личность, есть на него кое-что у нас…
— У меня тоже.
— Он тут банкет дает по случаю чудесного спасения, так не хочешь поприсутствовать?
«Кто ты, брат мусью, — думал Ермолаев, изучая непривлекательный облик заезжего искателя приключений. — глупая пешка или хитрый враг?»
— Конечно, и у нас есть недостатки, но у вас вообще нет никакой свободы, — вконец разошелся Тураншо. — Что вам ни скажет правительство, вы все готовы проглотить. И уж очень грязно во дворах и в подъездах. Честно скажу — мне здесь не нравится.
«Пойми этих иностранцев… То деликатничают, мед источают, а то режут, как им кажется, правду-матку и на личности переходят. А ведь это признак глубокого провинциального бескультурья, когда переходят на личности. Ну, критикуй убеждения — кто же запрещает — ну, не принимай вкусы, но говорить другому «сам дурак» и тыкать ногтями… Прежде всего сам себя унижаешь и выставляешь в глупом виде. Не надо путать честность и бесчувственность. Можно только обозлиться от такой ненужной честности, вот и все. И променяешь дружбу на чувство глубокого удовлетворения и довольства собой, в котором будешь пребывать лишь непродолжительное время».
— Запад разочарован в России. Она так и не смогла стать на путь демократии, — заученно продолжал Тураншо.
— Это как? — поднял брови Ермолаев.
— То есть как… В смысле, что так и не стала демократической страной.
— Демократической?
— Ну да. В парламент не пропустили представителей демократических сил.
— В смысле, проамериканских?
— Да. То есть нет, — поправил себя Тураншо. — Почему обязательно проамериканских? Вообще, придерживающихся в своей программе западных стандартов.
— Но ведь жить по стандарту скучно, — возразил Ермолаев. — Где же тут свобода, о которой столько говорят?
— Если стандарты правильные, то и надо жить по ним. Потом, речь идет не о свободе как таковой. Что такое свобода? Это можно понимать по-разному. Речь идет прежде всего о демократии. Народ большинством выбирает правила, по которым надо жить. Собственно, их и выбирать не надо — за столетия демократических традиций на Западе они уже определены. Главное — порядок, а при нем человек чувствует себя защищенным и поэтому свободным, в рамках правил поведения, удобных для большинства.
— То есть свобода — это осознанная необходимость?
— Как?.. Да, пожалуй. Хорошее определение, — отметил Тураншо.
— А если появляется меньшинство со своим собственным взглядом на вещи, отличным от общепринятого?
— Пожалуйста — у них есть возможность высказаться. К их услугам телевидение и пресса.
— А если большинство решит, что их идеи разрушительны для существующего порядка и угрожают стабильности — тогда будут приняты меры?
— Маловероятно, что такое появится, но меры могут быть приняты — очень деликатные, конечно. Методы воздействия на всяческие отклонения уже давно отработаны. А вообще статистика показывает, что проблем почти нет. Наша экономика растет, и все большее количество стран выбирает правильный путь, то есть путь западной демократии. Так откуда же взяться недовольным? Разве что это будут люди с психическими отклонениями — так к их услугам медицина и фармацевтика.
— Значит, Россия идет по неправильному пути?
— Ну, я бы не стал заявлять столь пессимистично. Россия просто еще не готова, но я верю, что придет и ее время.
«Вот с этим можно согласиться, — подумал Ермолаев. — Придет и ее время».
— Россия станет на западный путь? — спросил он вслух. — Так ведь долго ждать придется… — добавил он вполголоса.
Француз достал бумажный платок.
«Давай, чихай», — мысленно подзадорил Ермолаев.
Но тот лишь вытер лоб и шею.
— Другого пути нет, — ответил наконец Тураншо. — В противном случае вашу страну ожидают серьезные катаклизмы.
— А может, наоборот. Россия становится на цивилизованный путь и благополучно исчезает с карты мира.
— Вы не правы. Вы, русские, слишком консервативны и боитесь перемен.
— Кто, мы? — искренне удивился Ермолаев.
— Ну да. За последние несколько лет вы чуть-чуть продвинулись вперед, а теперь опять идете назад, к временам Советского Союза.
— Разве?
— Конечно.
— А я и не заметил.
— Это заметно со стороны.
— Ах, да… Большое видится на расстоянии.
— Да. В России не понимают, что такое свобода слова.
— А у вас уволили журналиста Эн-Би-Си.
— Во-первых, это не у нас — для вас что, все едино — Франция и Англия? Во-вторых, он уволен вполне по закону — за антигосударственную точку зрения.
— Руководство Би-Би-Си тоже отправили в отставку… — добавил Ермолаев.
— А у вас уволили журналиста по звонку из Кремля, за то что он сказал правду о Чечне.
— Да никто его не увольнял по звонку, а просто он с начальством повздорил.
— Ну, конечно. Ценю ваш юмор. У нас во Франции такое невозможно.
— Да, во Франции много чего не возможно…
— Во Франции все возможно, даже то, что невозможно. Это страна, первая провозгласившая принципы свободы и демократии. Поэтому у нас всякий может говорить правду.
— Да, провозгласили когда-то, как сейчас помню, — согласился Ермолаев и с печалью в голосе добавил. — Вот только у каждого она своя, эта правда.
— Правда бывает только одна, в противном случае это неправда, — возразил француз.
