Адам Холл - В жерле вулкана
Вообще-то автомобиль должен был бы громким гудком потребовать, чтобы ему очистили дорогу, и горе тому, кто после предупреждения не успел бы укрыться в ближайшую дверь. Рейнер уже не думал, что это передвижной полицейский патруль: за это время кто-нибудь, конечно, догнал бы его пешком. Он ожидал, что двигатель заглохнет и хлопнет дверь, но автомобиль продолжал движение. Он мог принадлежать другой стороне, которую ван Кеерлс назвал «некоторые люди». На улице было немного бродяг подобных по виду ему, но у дверей многочисленных магазинчиков стояли кучки людей. Стрелять здесь было бы слишком опасно: у машины не было возможности быстро скрыться.
Неоновая вывеска, изображавшая карманные часы, была совсем рядом. Поравнявшись с окном магазина, Рейнер увидел узкое зеркало, обычное в ювелирных лавках. Сначала он увидел себя: высокий, худой, потрепанный белый безработный, совершенно непохожий на себя прежнего. А у него за спиной виднелся плоский радиатор «мерседеса» цвета слоновой кости.
Он шел по самой середине проезжей части, так что, когда обернулся, водителю пришлось резко затормозить. Рейнер отошел на шаг в сторону, но машина не стала объезжать его. В ней открылась дверь, и он сел внутрь. Автомобиль снова тронулся, добрался до небольшой площади, где стояла пара клетчатых такси, развернулся и направился по улице в сторону набережной, как будто внезапно решил, куда ехать.
Матерчатый чехол на сиденье был прохладным. Отсюда, с узкой улицы, Рейнер не мог видеть вершину вулкана, но знал, что теперь, когда солнце зашло, корона снова пылает над городом. Он хотел спать.
– Я была в «Ла Ронде», – с легким парижским акцентом сказала девушка, – и увидела, как вы идете по улице.
Он только сейчас понял, что удаляясь от металлического столика не видел ничего вокруг, и, не заметив, прошел мимо места, которое теперь стало для него таким важным.
– Куда мы едем? – спросил он. В душном воздухе пахло соленой водой, влажными снастями, смолой, дизельным топливом и гниющей рыбой.
– Туда, где меня не знают. Как вас зовут?
– Пол Рейнер. Enchant,[7] мадемуазель Видаль. – На руке, лежавшей на баранке, блеснуло единственное золотое кольцо.
В порту было тихо; землечерпалка не работала. Рыбаки, лодочники, гиды и прибрежные бездельники слонялись по берегу, глядя на небо, которое не видели с самого рассвета.
Они проехали между двумя караванами белых сосновых бревен, сгруженных с лесовоза, и вышли из машины в тот же миг, как смолк двигатель. Рейнер следовал за Жизель по камням причала к лачуге – бару, где уже выпивало несколько человек. В помещении пахло инсектицидом, а окна были закрыты сетками от москитов.
Они сели за столик в дальнем углу. Женщина держалась не так напряженно и не старалась казаться спокойной, как в тот раз, когда они так же сидели рядом в «Ла Ронде». Рейнер впервые увидел, что она улыбнулась ему. – Это не очень шикарное заведение, мсье Рейнер.
– Если вас здесь не знают, то откуда же вам известно это место?
– Я часто видела его с полуострова. Никому не придет в голову, что я могла отправиться сюда.
– У них здесь может быть шампанское?
– Я не люблю шампанское.
Отвращение, мелькнувшее в ее глазах, заставило Рейнера задуматься.
– Может быть, вы хотите говорить по-французски?
– А разве мой английский настолько плох?
– Он великолепен. Я просто подумал, что вы могли за два года соскучиться по родному языку. – Он заметил, что она не носила никаких украшений – только простое кольцо и дешевые наручные часы. Золотистые волосы спадали на простое белое платье; руки были смуглыми и тонкими.
– У меня остался ровно час.
К ним подошел креол, распространявший сильный запах марихуаны, и Рейнер спросил:
– Что вы будете пить?
– Все равно.
Он заказал два перно. На сей раз девушка не выказала никаких признаков отвращения: он следил за выражением ее лица. Эта француженка ненавидела шампанское и не тосковала по родному языку. Может быть, она не возвратилась во Францию, так как по каким-то причинам ненавидит собственную страну?
– У нас есть много, о чем поговорить, мадемуазель.
– Да. Но всего один час.
– Это совсем немного. Начинайте.
Она сложила руки на грубом деревянном столе, но уже не стискивала их, как прежде.
– Кто вы?
– Я не хочу пугать вас, как в прошлый раз.
– Я теперь знаю о вас больше.
– Откуда же?
– Я видела, как вас арестовывали. – В ее глазах опять мелькнул испуг.
– И это делает мою персону приемлемой?
– Да. Что они делали с вами?
– Попытались выслать из страны.
– Expulser?[8] – переспросила Жизель: ее губы задрожали от удивления. Видимо, она хотела удостовериться, что правильно поняла его слова.
– Да, но я сбежал от них.
– Comment?[9]
– Удрал от моих охранников. – Он знал, что они должны вскоре вернуться к ее первоначальному вопросу, и стремился избежать прямого ответа. Вопрос «Кто вы?» предполагал разговор о пропавшем самолете, и Рейнер боялся, что разговор о нем снова напугает девушку. Но она сама выбрала эту тему.
– Значит, вас не было в этом самолете, – утвердительно заметила девушка.
– Нет. – Он не стал спрашивать, откуда ей это известно. И она и другие уцелевшие участники этого рейса каким-то образом пребывали в положении заключенных, и высылка была для них несбыточной мечтой. И поэтому он не мог присоединиться к их закрытому клубу.
– Я поверила, что вы были в нем, – продолжала она.
– Я знаю. Мне хотелось, чтобы вы так думали. Простите меня. – Рейнер попытался поманить себя надеждой на то, что в ближайшие несколько секунд узнает ответы на все вопросы, что после этих мучительных недель наконец-то все элементы мозаики лягут на свои места: Вентура, Пуйо, Ибарра, крест на карте… Казалось, что вопросов слишком много, но рядом с ним был один из уцелевших пассажиров. Он не хотел слишком быстро переходить к главному вопросу, но все же задал его: – Что случилось с самолетом?
Девушка как могла долго смотрела ему в глаза, и когда отвела взгляд он понял, что надежда оказалась тщетной.
– Случилась авария над морем, – ответила она.
– Я знаю…
– Ну, и все.
– Самолет горел?
– Нет…
– Отказали двигатели?
– Нет…
– Тогда почему же произошла авария?
Ее неподвижные руки были теперь крепко стиснуты, смуглая кожа на пальцах побелела.
– А может быть случилась ошибка? – спросил он уже спокойнее.
– Comment?
– Ошибка пилота. Вы не отклонялись от курса?
– Не знаю. Я же была простой пассажиркой. – От разговора об этих событиях ее глаза наполнились болью; она проявлялась и в положении рук.
– Вам известно, отчего самолет упал в море? – Рейнер готов был возненавидеть сам себя за эту настойчивость.
Она молча смотрела на него.
– Но если вы знаете, то почему не можете сказать мне?
– Знать причину опасно для вас. А для меня опасно говорить о ней, – сказала она через мгновение и повторила: – Кто вы?
Креол принес стаканы с перно и кувшин воды со льдом.
– Для меня это праздничный день, – сказал Рейнер вместо ответа.
– Неужели?
– Да. Надеюсь, что на будущий год у вас тоже появится причина праздновать годовщину этого дня. – Он поднял свой стакан.
– Вы празднуете их неудачу с вашей высылкой?
– Нет. Но и это следует приветствовать. А что касается меня, то я работаю в Т.О.А. и приехал сюда, чтобы выяснить, что случилось с лайнером № 10.
– Понятно. – Она в упор посмотрела на него долгим взглядом так, что он чуть не утонул в синем взоре и потерял способность четко мыслить. – Но ведь это произошло два года тому назад.
– Пилота увидели совсем недавно. В этом городе. – Рейнер больше не чувствовал утомления, наоборот, он настолько ожил, что его вид, несомненно, должно было разительно отличаться от лица близкого к исступлению безумца, которое вызвало такую бурю эмоций у бедного старины Гейтса.
– Пилота? – переспросила девушка.
– Да. Вы часто видитесь с ним?
– Я не видела его с тех пор, как мы спаслись.
– Спаслись?
– Из самолета. Он тонул очень быстро.
– Скольким из вас удалось спастись?
– Не знаю точно. Наверно, шести-семи человека.
– Вы сами. Капитан Линдстром, полковник Ибарра. И кто еще?
Девушка немного отодвинулась. Рейнер легко накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе.
– Мадемуазель, у меня нет никакого права задавать вам вопросы, но вы же видите ситуацию. Я здесь для того, чтобы выяснить причины аварии, а вы могли бы сообщить мне так много, просто по доброте душевной.
В ее глазах зажглось недоверие, и Рейнер убрал руку. Эта девушка была вся изранена, некоторые ее душевные шрамы только-только успели затянуться. От грубого прикосновения раны могли бы вскрыться.
