Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс и Дело о крысе

Я подошёл к дому номер 221-b, и на душе у меня потеплело, когда я коснулся рукой молотка у знакомой двери. Да, тепло было признаком сентиментальности, и всё же оно согрело меня и подняло мой дух. Через несколько секунд взволнованная миссис Хадсон впустила меня в дом.

— Уж как я рада вас видеть, доктор Уотсон, — запричитала она, захлопывая дверь и тем самым заглушая уличный шум. — Господи, а какие глаза-то у вас красные! — Она ласково усмехнулась. — Никогда я не привыкну к тому, как вы с мистером Холмсом исчезаете на Бог весть сколько дней, когда ведёте расследование, а я сиди тут и думай, скоро ли увижу вас снова, — если вообще увижу. А уж как я надеялась, что мистер Холмс вернётся вместе с вами.

— Он очень скоро вернётся, — заверил я нашу домохозяйку.

— Вот и слава Богу. Тут в последнее время прямо какой-то цирк. От посетителей отбою нет. То полиция, то брат мистера Холмса, то клиенты один за другим, то какие-то странные типы, которые не хотели сказать, зачем пришли, — и всем им нужен мистер Холмс.

— Не надо больше волноваться. Мы вернулись.

— Да, вернулись, — подтвердил голос с верхней площадки лестницы.

Мы с миссис Хадсон разом обернулись: там, прямо перед нами, частично скрытый в тени, стоял Шерлок Холмс. Потом он спустился к нам — на лице улыбка от уха до уха.

— Ох, уж вечно вы с вашими выкрутасами, мистер Холмс. Да как же вы туда попали?

— Через чёрный ход. — В глазах Холмса блеснул озорной огонёк.

— У нас нет чёрного хода, — заметила наша домохозяйка.

— Ну, скажем так: я использовал своё умение лазать по водосточным трубам и открывать запертые окна.

— Господи, мистер Холмс. Вы там ничего не попортили?

— Ничего существенного.

Миссис Хадсон неодобрительно щёлкнула языком, однако на лице её играла счастливая улыбка.

— Оно, надо думать, потому, что вы опять что-то расследуете.

— Да, как обычно. А теперь, миссис Хадсон, возвращайтесь, пожалуйста, к себе, потому что к нам в любой момент может явиться довольно неприятный посетитель — и мы с Уотсоном вынуждены будем обойтись с ним не слишком любезно. А, вот, видимо, и он.

Холмса оборвал громкий стук.

— Ступайте, ступайте, — проговорил мой друг, мягко выпроваживая миссис Хадсон в её гостиную.

— Делайте что хотите, только фарфор мой не перебейте, — попросила она в слабой надежде и скрылась за своей дверью.

Стук повторился, отскакивая от высоких стен прихожей.

— Экий он нетерпеливый, — томно проговорил Холмс, а потом ловким, выверенным движением обернулся ко мне — ласковое выражение стремительно истаивало. — Так, Уотсон, — проговорил он хриплым шёпотом, — если не ошибаюсь, к нам пожаловал Гансон, один из приспешников баронессы, и ему не терпится выяснить, почему вы здесь и где нахожусь я. Впустите его, а я спрячусь с револьвером за дверью.

Настойчивый стук раздался вновь, громче и грубее прежнего.

Я кивнул в знак того, что понял, и крикнул нашему нетерпеливому посетителю:

— Входите!

Холмс проскользнул в угол и распластался у стены, а я отворил дверь. Передо мной стоял высокий светловолосый здоровяк в моряцкой одежде. Я его уже видел. Это был тот самый матрос с причала Христофора.

— Здравствуйте, доктор Уотсон, — произнёс он с холодным высокомерием. Голубые глаза смотрели на меня не мигая.

— Что вам угодно?

— Для начала мне угодно войти.

— С какой целью?

— Я не собираюсь ничего обсуждать через порог, — рявкнул он, выхватывая из-за пояса пистолет и приставляя его к моему животу. — Как, пройдём?

Я шагнул в сторону, пропуская его в дом. Он захлопнул за собой дверь и прислонился к ней. В тот же миг Холмс шагнул ближе и приставил револьвер к голове негодяя.

— Бросьте пистолет, и попрошу без лишних движений. Спусковой крючок у меня чувствительный, да и сам я сегодня на взводе.

Негодяй без лишних слов разжал пальцы.

— А теперь ступайте вслед за Уотсоном в нашу гостиную, и там поболтаем, как вы и просили — только на моих, не на ваших условиях.

Очень было приятно вернуться в нашу гостиную. После жутких событий последних сорока восьми часов обтёрханная, но уютная комнатка показалась мне королевским дворцом. Причём впечатление было такое, будто мы её и не покидали. Всё на своих местах, и даже в камине тихо потрескивает огонь.

Холмс толкнул нашего пленника за порог и приказал сесть у огня, сам же он остался стоять.

— Мне нужно знать ответы на некоторые крайне важные вопросы, Гансон. Где находится ваша хозяйка, баронесса Дюбейк? И где гигантская крыса?

— Вы действительно думаете, что я прямо так вам всё и выложу? — невыразительно откликнулся наш пленник. Голос его звучал будто голос какого-то автомата.

— Мне почему-то кажется, что нам удастся вас переубедить, — ответил Холмс, наводя на него револьвер.

Пленник безрадостно рассмеялся.

— Хотите — стреляйте. Если посмеете.

Я заметил во взгляде Холмса проблеск неуверенности. Я знал, что он не сможет, не станет хладнокровно стрелять в человека — ни чтобы убить, ни чтобы даже ранить. Это противоречило его нравственным принципам, в какой бы отчаянной ситуации мы ни находились.

— Не скажете добровольно, придётся прибегнуть к иным средствам. Например, к гипнозу.

При этих словах нахальную улыбку будто стёрло с физиономии Гансона. Он заёрзал в кресле.

— Да что вы понимаете в гипнозе? — проговорил он, пытаясь придать словам издевательский оттенок.

— Достаточно.

— Тогда вам должно быть известно, что загипнотизированный никогда не откроет вам того, чего открывать не хочет.

— Разумеется. Если не ослабить его волю наркотиками.

— Наркотиками?

— Наркотиками.

Вид у моряка сделался совсем затравленный. Кто бы мог подумать, что Холмс с такой точностью отыщет его ахиллесову пяту — гипноз. Видимо, будучи приближённым баронессы, он знал о силе гипнотического воздействия. Тут до меня вдруг дошло: расширенные зрачки и монотонная речь, а также совершенно безразличное отношение к револьверу Холмса, возможно, свидетельствуют о том, что он уже находится под гипнотическим воздействием и в голову ему вложен приказ не сотрудничать с врагом. Я сразу же понял, что догадка моя верна. Гансон, собственно, был марионеткой в руках баронессы, она управляла им на расстоянии, точно автоматом.

— Не думаете же вы, что я поддамся на ваш шантаж? — рявкнул моряк с неожиданной, но явно напускной бравадой, я же заметил, что из-под его бакенбард по щекам побежали струйки пота. Ему было страшно.

Холмс равнодушно пожал плечами и передал револьвер мне.

— Присмотрите за нашим гостем, Уотсон, а я сделаю необходимые приготовления к «шантажу».

Он шагнул к столику с химикалиями, сбросил сюртук и склонился над батареей пузырьков, каждый из которых был снабжён ярлычком с надписью, сделанной его собственным чётким почерком. На лице его читалась крайняя сосредоточенность.

— Концентрацию возьмём побольше, — пробормотал он себе под нос, доставая шприц для подкожных инъекций. — Это ускорит развитие событий и быстро сломит нежелание нашего друга откровенничать с нами.

Взяв пузырёк с кокаином, он поднял повыше шприц — тонкая игла поблёскивала в газовом свете — и встретился взглядом с нашим пленником.

— Как видите, это не просто шантаж. Скоро мы вытянем из вас всю правду.

При виде шприца моряк в отчаянии застонал, вцепившись в подлокотники кресла. А потом, без всякого предупреждения, вскочил, отбросив кресло назад. Глаза расширились от ужаса, будто у загнанного в ловушку животного.

— Осторожнее, Уотсон, — предупредил Холмс, ставя пузырёк на стол и делая шаг вперёд.

Будто в пьяном угаре, моряк отскочил к камину, а потом развернулся к нам лицом. Глядя на нас застывшими, немигающими глазами, он заговорил:

— Вы ничего не узнаете. От меня вы ничего не узнаете. — С этими словами он сунул руку в карман бушлата.

Мне показалось, что он сейчас выхватит спрятанное оружие, поэтому я выстрелил — пуля попала ему в плечо. На грубой ткани бушлата расплылось красное пятно, указывая на пулевое отверстие. Вскрикнув от боли, Гансон пошатнулся и взмахнул левой рукой, чтобы восстановить равновесие. Рука его задела каминную полку, с которой посыпались листы бумаги и мелкие предметы. В правой руке моряка оказалось не оружие, а белая таблетка. Метнув победоносный взгляд в мою сторону, он бросил её в рот.

— Остановите его! — вскричал Холмс.

Он кинулся к пленнику и резким захватом, как в регби, повалил его на ковёр. Потянулся к челюсти, раскрыл рот, лихорадочно пытаясь извлечь таблетку, но опоздал. Крупное тело Гансона уже билось в предсмертных конвульсиях. Через минуту он затих, жизнь покинула его.

Холмс в ярости вскрикнул и поднялся с пола. Лицо его побелело от гнева — он злился на самого себя.