Владимир Дугин - Кровавый алмаз (сборник)
Так что, сидя здесь на холме и имитируя напряженную интеллектуальную деятельность, я убивал сразу двух зайцев: проверял работоспособность «жучка» и строил себе «алиби», если употреблять этот термин, обозначающий "факт нахождения подозреваемого вне места преступления в момент преступления", в неграмотно-расширительном смысле доказательства невиновности вообще, чем часто грешат наши литературные и кинематографические «детективщики».
Правда, второй «заяц» был условно-проблематичным, его можно было поймать только в случае удачной охоты на первого, то есть если они в самом деле все еще контролируют мой компьютер. Впрочем, учитывая прекрасный воздух и замечательный вид, открывавшийся с холма, можно было прибавить сюда еще одного маленького зайчишку: просто удовольствие немного отдохнуть на лоне природы в теплый осенний денек.
Как только упомянутые слова появились на дисплее, я, как бы озаренный внезапной догадкой и делая вид, что боюсь спугнуть удачу, выключил компьютер.
"Как глупо выглядят все мои манипуляции и старания, если за ними никто в действительности не следит", — подумал я, подливая по привычке каплю яда в слишком уж разыгравшееся оптимистическое настроение. "Судя по тому, как быстро я перехожу от мрачной подавленности к малообоснованному, во всяком случае пока что, оптимизму, я заболеваю характерным психическим расстройством, циклотимией…" Так я приводил себя в привычное скептическое состояние, осторожно спускаясь с холма.
Возвращался я уже в сумерках. Опять, как три месяца назад, яркая голубая звезда горела над прямой полосой шоссе Е-20, и зарево Города постепенно расширялось на горизонте.
21
Как дело измены, как совесть тирана
Осенняя ночка черна…
И.Гольц-Миллер
Тем, кто знал обстоятельства жизни Виктора Богдановича, нетрудно было догадаться, о каких «памятнике» и «парке» идет речь. Конечно, о старом институтском парке, занимающем весь холм, где расположено большинство первых зданий института — воздвигнутых еще в конце прошлого века учебных корпусов и жилых домов для профессорско-преподавательского состава в стиле английских «иннов» из крепких серо-желтых кирпичей, которые придавали характерный колорит всем зданиям, построенным в то время. Сколько поколений студентов готовились к экзаменам и назначали свидания под густыми кронами каштанов, лип, тополей, прогуливались по аллеям и тропинкам, сиживали на заветных скамейках! Молодые мамаши со всех окрестностей возили здесь свои коляски, выгуливали на свежем воздухе, в безопасности от постоянно растущего и увеличивающего скорость городского транспорта, будущих студентов; пенсионеры читали толстые романы на солнышке или в тени — в зависимости от погоды и времени года; школьники объедались сладкими цветками акаций, обрывали не успевающие никогда созреть груши-дички, собирали пестрые осенние листья и лакированные шарики каштанов…
Правда, в последние годы парк сильно пострадал от неумеренного рвения строителей, вырубивших замечательную каштановую аллею, которая отделяла территорию института от идущей у подножья холма магистрали. Намечалось расширение ее проезжей части из-за увеличившегося потока транспорта, но, главным образом, для того, чтобы высокое начальство и сановные гости города могли несколько раз в году промчаться на своих огромных черных машинах по асфальтовому простору, заранее очищенному от частных автомобилей, мимо вытягивающихся и отдающих честь милиционеров, мимо размахивающих флажками горожан, довольных перерывом в монотонном рабочем дне, мимо сорванных с уроков принаряженных школьников, к загородным дачам, саунам и охотничьим домикам. Но, как оказалось, хватило и прежней ширины проспекта, а вырубленная за одну ночь ретивым прорабом аллея бесстыдно оголила институт.
Потеснили деревья парка и многочисленные новые корпуса учебных зданий, лабораторий, библиотеки, актового зала, в котором совершались торжественные церемонии и проходили концерты. Один из очередных ректоров решил, наподобие многих владык более крупного ранга, увековечить память о себе монументальными зданиями, грандиозными сооружениями и не жалел ни личной энергии, ни институтского бюджета, ни учебного времени студентов и преподавателей, превращаемых периодически в подсобных рабочих, для осуществления своего замысла. Институт превратился в целый городок со своей поликлиникой, спорткомплексом, библиотекой, общежитиями для студентов и аспирантов, гаражами и мастерскими, аудиторными и лабораторными корпусами. Здания украшались мозаичными панно и накладными фигурами, вычеканенными из листового металла, которые изображали парящих в космическом пространстве покорителей звезд и над чем-то трудившихся титанов-созидателей, стать каковыми надлежало стремиться студентам. Одна из этих фигур была так неудачно сконструирована, что во время дождя струя воды весьма натуралистически стекала между ног обнаженного Космонавта, привлекая нездоровое любопытство молодежи и заставляя краснеть девушек-первокурсниц под ржание местных хулиганов. Пришлось произвести при помощи автогена хирургическую операцию и заменить некий орган старомодным фиговым листком, игравшим роль водостока и отводившего струю в нейтральное место. Архитектурно-строительный бум привел к гибели многие участки со старыми деревьями, однако, парк все еще оставался большим и красивым.
Памятник в парке был только один — розовая гранитная стена с фигурами взявшихся за руки юноши и девушки. Бронзовые буквы образовывали надпись: "КТО ЗА СВОБОДУ ВЫШЕЛ ПРОТИВ СМЕРТИ, ТОМУ НЕ БУДЕТ СМЕРТИ НА ЗЕМЛЕ" строка из стихотворения поэта Андрея Малышко. Памятник был сооружен в честь студентов и сотрудников института, погибших во время войны с фашистской Германией.
Естественно было предположить, что Виктор Богданович именно под одним из углов этого памятника зарыл свой клад. Во-первых, это позволяло ему при необходимости легко достать бриллиант, а во-вторых, будучи одним из главных административных и научных руководителей института, он находился в курсе всех ремонтов, реконструкций и новостроек и мог не только вовремя узнать об угрожающей тайнику опасности, но, вероятно, и предотвратить нежелательные работы или, в крайнем случае, успеть перенести его в другое место. Психологически понятно было также желание постоянно находиться вблизи своего сокровища, чувствовать, что до него рукой подать, а не поминутно беспокоиться: не случилось ли чего-нибудь, не работает ли рядом экскаватор, управляемый пьяным рабочим, не роют ли яму под саженцы старательные школьники…
Очевидно, не я один выстроил такую логическую конструкцию, потому что, когда в три часа ночи (а было совершенно темно, так как администрация экономила электроэнергию и рано выключала свет) я подошел к памятнику с фонариком и стальным прутом-щупом, в кустах произошло движение, которое нельзя было объяснить только порывом легкого ветерка.
Я выключил фонарик и замер, прислушиваясь и приглядываясь. Не стоило долго имитировать поиски несуществующего клада, так как человек в кустах, если только он действительно был там, мог воспользоваться этим и незаметно уйти, тогда вся моя затея пошла бы насмарку. Я осторожно воткнул прут наискось в мягкую землю, так что остался торчать лишь кончик в несколько сантиметров. Зная место, его нетрудно будет потом найти, пошарив рукой в траве. Потом еще раз прислушался. Было тихо. Я выпрямился и решительно направился к кустам. Это могла быть и запоздавшая парочка, в таком случае, придется изобразить местного блюстителя нравов.
В кустах был только один человек. И, видно, он хорошо знал, с кем ему предстоит столкнуться, потому что не стал дожидаться, пока я подойду вплотную. Я был еще в десяти метрах от зарослей, когда мне навстречу сверкнула едва заметная вспышка красноватого пламени и хлопнул негромкий выстрел. Пуля свистнула далеко в стороне от меня, и сразу же затрещали ветки под быстро удаляющимися шагами. Он не хотел убить или ранить меня, ему нужно было лишь задержать меня на несколько секунд, пока он не скроется в темной глубине парка, не растворится между черными толстыми стволами деревьев. Я тоже не хотел рисковать и не стал его преследовать.
Когда я подошел к месту, где он прятался, в луче моего фонарика что-то блеснуло. Я раздвинул ветки и в маленьком круге света увидел черную трубу, похожую на гипертрофированную половинку призматического бинокля. Прибор ночного видения. В сочетании со стрельбой это неопровержимо свидетельствовало, что за мной подглядывал не любитель-"вуайерист".
Я не стал продолжать поиски мнимого клада и, взяв трубу, вернулся домой. Слежки за моей машиной не было ни когда я ехал к парку, ни на обратном пути, очевидно, в этом не было необходимости, да и трудно было бы незаметно организовать такую слежку на пустынных ночных улицах. Они знали, где следует меня ожидать.
