Григорий Глазов - Невиновных нет
- Мне нужно передать срочное письмо Берару. Не будете ли так любезны?
- Будьте у меня завтра в девять тридцать утра. В девять сорок пять меня уже не застанете, - согласилась она...
Они встретились в холле. Ей было около сорока, высокая сухая шатенка с некрасивым, слишком узким, лицом, которое украшали большие веселые глаза.
- Это очень важно, мадам, - сказал Желтовский, отдавая конверт.
- Обещаю, что послезавтра письмо будет у Берара, если он не упорхнет куда-нибудь за пределы страны...
2. МОСКВА. СЕГОДНЯ. "НЕ УВЕРЯЙ, ЧТО
ЭТОТ КСЕНДЗ НЕ МОГ БЫТЬ ТВОИМ ОТЦОМ"
Они сидели в большом кабинете - один за столом, другой в кресле. Финская мебель, обтянутая темно-коричневым велюром, не соответствовала выцветшим голубым шторам на больших окнах. Не соответствовала по законам гармонии цветов. И именно мебель не соответствовала, ибо казенность штор здесь была главней, поскольку исходила из казенной принадлежности кабинета.
Партикулярная одежда собеседников не выделяла бы их в уличной толпе. Они были почти одного возраста.
- Придется тебе этим заняться, Антон Трофимович, - сказал сидевший за столом. - Дело мутное и муторошное, но что поделать, такие персоны стреляются не каждый день.
- Вы уверены, что это самоубийство?
- Так сказала судмедэкспертиза. А уж разобраться до тонкостей придется тебе. Дело-то зафутболили нам. Ты ведь опять начальник следственной службы, - засмеялся сидевший за столом, имея в виду, что следственная служба в этом учреждении одно время впопыхах и бездумно была аннулирована, а затем снова восстановлена.
- Придется осматривать дом, служебный кабинет, допрашивать домашних, сотрудников, соседей.
- Разумеется. Все обставляй через прокуратуру.
- Какое было оружие?
- "Марс" размером с ладонь.
- Старье. Пукалка.
- Стреляет нынче все - и старье, и что угодно... Что ж, приступай, Антон Трофимович, - и он протянул ему тоненькую, почти пустую папку дела.
- Когда похороны? - спросил Антон Трофимович, стоя уже у дверей.
- В четверг на Востряковском. Пошли кого-нибудь из ребят снять этот ритуал на видеопленку.
Антон Трофимович Зуйков кивнул и вышел...
- Ты знал его? - спросил Лебяхин.
- Знал, - ответил Перфильев. - Когда-то он был парторгом факультета, на котором я учился.
- На похороны пойдешь?
- Еще не решил.
- Не ходи. Покойник депутат, из номенклатуры. Так что кто-то захочет снять на видеопленку не столько ритуал, сколько его участников.
- Мне-то чего бояться?
- Ты так уверен, что это самоубийство?
- Ну... - пожал плечами Перфильев.
- Ты-то в этих делах не школьник, понимаешь, как пойдет загребать следствие. Зачем тебе получать повестки на допросы?
И все-таки опытный Перфильев не внял совету более искушенного Лебяхина, к двенадцати часам поехал на Востряковское кладбище. Погнало его туда какое-то смутное любопытство и только, ведь с Фитой он никогда не поддерживал никаких отношений...
Он сидел в машине на заднем сидении, и пока ехали, откинувшись и прикрыв глаза, думал. А думать было над чем: прошло уже много времени с тех пор, как он смотался в Париж по тревожному сигналу Кнорре, аннулировал резервный счет, заключив контракт с "Катерпиллером", уже и факс пришел из Новороссийска, что груз прибыл из Марселя, а от Кнорре никаких вестей, и он, Перфильев, все еще из осторожности боится звонить Кнорре домой и в офис, даже отказался от возникшей было мысли позвонить домой Леони, ее телефон он знал; но если прослушивают телефоны Кнорре, то, безусловно, и самых близких из его окружения... Но что же стряслось?.. Он мучился от невозможности выяснить...
Перед полковником Зуйковым лежала увеличенная фотография Фиты. Зуйков глянул на часы, минут через пятнадцать должны позвонить и позвать его на просмотр видеофильма - похороны Фиты. Он снова посмотрел на фотографию. Обыкновенное лицо, лоб увеличен большими залысинами, глаза за очками ничего не выражали, кроме ожидания завершающего щелчка фотокамеры; прямой узкий нос, тонкие губы и чуть скошенный к горлу подбородок. Фотоснимок черно-белый, но будь он даже цветным, вряд ли бы его краски ответили на вопрос: "Почему вы застрелились, Анатолий Иванович? Если действительно застрелились, хотя сомневаться в этом почти нечего..." Итак:
ВАРИАНТ 1. Вам пятьдесят восемь лет. И тут на горизонте возникает двадцатитрехлетняя, а может, на год старше или моложе красавица с длинными ногами. Влюбляетесь по уши, безоглядно. Но любовь безответна. Страдания невыносимы. Или: длинные ноги ответили на вашу любовь, но обо всем узнала жена. У вас взрослые дети. А красавица требует, чтоб вы женились, поскольку по ее словам, она забеременела от вас и об аборте слышать не хочет. Скандал...
Нет, не похоже. Вы из того мира, где все просчитывается заранее, каждое слово, каждый шаг, где самое главное - карьера. Нет, в такие омуты ваш брат не лезет...
ВАРИАНТ 2. Что-то стряслось на работе страшное, что грозит сбросить вас с Олимпа, лишить всего. Тоже нет. Там, насколько я знаю, все у вас путем. Ваше имя звучит по радио, мелькает в газетах, на экранах телевизоров, ваши выступления в Думе толковы, рассудительны. Тут все в ажуре...
ВАРИАНТ 3. А что, если шантаж? В связи с чем? С прошлым? Но оно вроде безупречно. Да и кто посмеет при ваших-то нынешних возможностях?! Впрочем... У католиков есть поговорка: "Не уверяй, что этот ксендз не мог быть твоим отцом..."
И, наконец, ВАРИАНТ 4. Неизлечимая болезнь. Тоже маловероятно. В этих случаях люди вашего круга немедленно несутся в Германию, в Израиль или еще куда - лечиться. Жизнь для них слишком сладкая штука, чтобы не посражаться за нее, тем более за государственный счет...
Итак, стреляться вроде причины нет. Видимой, явной. Что же тогда не видимо, не явно? И почему никакого предсмертного письма, записочки вроде "Родные, простите, другого выхода нет". Так во всяком случае сказала жена Фиты оперативнику, который ездил туда сразу после случившегося. Сам Зуйков еще не был там, но, безусловно, поедет. Он снял трубку внутреннего телефона, позвонил:
- Ну что, готово? Долго копаетесь.
- Можете уже идти, Антон Трофимович, - сказали в ответ.
Когда он вошел в кабинет, монитор был включен, кассета вставлена в видеомагнитофон. Он сел. Сказал:
- Давай.
После нескольких секунд пробелов пошли кадры: подъезд к кладбищу, похоронная процессия, народу довольно много, родные, близкие, друзья, сослуживцы, два депутата Госдумы. Подошли к могиле. Кому положено, те поближе к родственникам. Камера медленно панорамирует слева направо, иногда задерживается на ком-нибудь и снова - лица, лица.
- Стоп! - сказал Зуйков, - отмотай чуток. Вот так. Задержи.
На экране возник бородатый человек в теплой куртке с видеокамерой в руке. Он стоит в стороне, как бы укрывшись от посторонних глаз за обелиском из черного гранита.
- Да это же Желтовский! - сказал Зуйков.
- Какой Желтовский? - спросил помощник Зуйкова, сидевший рядом.
- Известный журналист. Да ты его по телевизору не раз видел... Поехали дальше.
...Трое довольно близко от могилы стоят как бы особняком, один из них держит папку в руке, ветер треплет рыжие волосы... Пленка кончилась.
- Теперь давай еще раз, с конца, - велел Зуйков.
...И снова камера панорамирует, но в обратном направлении. Те же лица - скорбные, сосредоточенные. Опять те, что стояли как бы особняком, но теперь их двое, третий, рыжеволосый исчез... "Что же это он не дождался самого главного в ритуале - речей и прощального швыряния горстей земли на опущенный в могилу гроб?" - подумал Зуйков и тут же забыл, поднялся:
- Похороны, как похороны, - сказал и пошел к двери...
Войдя к себе, Зуйков открыл сейф, извлек оттуда лежавший в целлофановом кулечке небольшого размера пистолет темно-коричневого цвета "Марс", калибр 6,35. Подержал его на ладони, словно взвешивал, извлек обойму, пересчитал патроны. Не хватало одного - оборвавшего жизнь Фиты. Как проверили криминалисты, отпечатки пальцев только покойного, больше ничьих. Поза, в которой нашли труп, место, где валялся пистолет, ожог у виска у входного отверстия, там следы пороха, парафиновый слепок участка кожи между большим и указательным пальцами тоже со следом порохового выхлопа, наконец, повторная, более скрупулезная судмедэкспертиза, отсутствие следов борьбы, - все говорило, что тут - самоубийство. "Лучше, пожалуй, ежели б убийство, было б что искать, - подумал Зуйков. - А так кроссворд с опечатками в словах, не сходится..."
К концу дня не без труда, обзвонив шесть номеров в Останкино, и каждый раз вынужденно представляясь, Зуйков добыл телефон Желтовского. Позвонил.
- Слушаю, - снял трубку Желтовский.
- Мне бы Дмитрия Юрьевича Желтовского, пожалуйста, - попросил Зуйков.
- Я Желтовский.
Зуйков назвался, представился, затем сказал:
- Дмитрий Юрьевич, хотелось бы встретиться, не откажите в любезности.
- В связи с чем?
