Александр Ольбик - Почка для Президента
Добрались до метро в четвертом часу. На разведку пошел Одинец. Книжный лоток еще работал и возле него, переминаясь с ноги на ногу, стояла симпатичная девушка с замерзшими руками. На среднем пальце у нее простенькое колечко, на голове зеленая вязаная шапочка с помпоном.
Красного "ниссана" поблизости не было, однако Карташов подогнал свой "шевроле" почти к бордюру тротуара.
- Какие в вашем подвале запоры? - напоследок спросил Карташов.
- Двери закрываются на два замка, которые открыть можно только снаружи. Извини, Сергей, я обниму тебя за шею, - и они пошли. И пожалуй, единственный человек, кто не смотрел на них, была продавщица книг.
Когда Карташов опустил Татарина на ящик, тот сказал в самое ухо: "Братан, если у вас получится, оставьте Холодильника мне..." В этот самый момент, некстати заверещал мобильник, находящийся в кармане Одинца.
Карташов уже отходил от посаженного на место Татаринова, когда его окликнул Одинец.
- Мцыри, по коням, у гостиницы "Царская невеста" идет разборка, Брод просит подстраховать.
Не сговариваясь закурили.
- Куда рулить? - спросил Карташов, когда они уже сидели в машине.
- Поезжай пока прямо...
У очередного светофора, Карташов спросил:
- Скажи, Саня, когда мы на Учинском водохранилище были...Точнее, когда отрывались от милицейского "уазика", помнишь?
- Еще бы!
- Тогда ответь - зачем ты выстрелил по нему из гранатомета? Там же были такие же, как мы с тобой, ребята...
Одинец как каменный божок сидел неподвижно, но судя по происшедшей в лице перемене, этот вопрос застал его врасплох. Запоздало он пожал плечами и Карташов понял: все, что бы он не сказал, будет далеко от правды.
- Не хотелось в ту летнюю ночь кукарекать за решеткой.
- Но мы же явно от ментов отрывались.
- Да перестань ты скоблить мне по совести. У меня совести давно уже нет.
- Врешь, Саня, не в совести дело...
- Отрывались не отрывались...Да, мы явно отрывались, а я явно промазал. Есть еще вопросы? А если бы не видел, что отрываемся, будь спок, вмазал бы по фарам и глазом не моргнул... Сейчас - налево и дуй до четвертого квартала, а там посмотрим...
Одинец был раздражен. Зырнув на Карташова, сказал:
- А почему ты не льешь слезы по тому факту, когда мы, выручая тебя, палили из автомата по живым ментам?
Карташов выбросил через форточку окурок, сплюнул...
- Я вас об этом не просил...Каждый должен идти своей дорогой.
Они прибыли к шапочному разбору. Возле гостиницы "Царская невеста" уже стояли милицейские машины, две "скорые", однако ни Блузмана, ни машин третьей московской станции неотложной помощи здесь не было. И много зевак. Они наблюдали за тем, как санитары выносили из ресторана участников перестрелки.
- Не везет Таллеру, - отстраненно сказал Одинец. - Фирма в долгах, и, наверное, скоро и мы с тобой вместе с Татарином пойдем побираться. - Он взял трубку и набрал номер. По всей видимости, звонил Броду. После отрывочного разговора обрадовал:
- Сегодня, Мцыри, мы можем быть свободны. Приедем домой, сыграем в нарды...на лобио и бутылочку "Армянского коньяка". Все это есть в "Арагви"...
- Я не против, только сделаем мы это после того, как отвезу Броду продукты. Сейчас заедем в рыбный магазин и посмотрим кильку в винном маринаде...
Темная страсть
Перед самым утром Таллеру приснился сон: во что бы то ни стало он пытается добраться до лежащей на огромной кровати Элеоноры, но никак не может это сделать - запутался в одеяле. Он уже готов к сексуальным подвигам, видит ее красивое лицо, раскиданные по голубой подушке черные волосы, ощущает тонкий туман комбинации, под которой угадываются шоколадные холмики. И когда он почти выпутался из одеяла, услышал яростный звон будильника.
Вставать не хотелось - реальность омерзительна, будущее неопределенно. Однако он нашел в себе силы подняться и пойти в ванную комнату. Он долго стоял перед зеркалом, рассматривая свое отражение. Перед ним был смуглый тип с обильно растущей на продолговатом лице растительностью, вьющимися, немного посеребренными сединой волосами, некрупным с изгибинкой носом и черной щеткой усов. Он оскалился - зубы в полном порядке, только немного покрылись налетом желтизны. От табака. Поморщился - собственное лицо ничего кроме рвотного позыва у него не вызывало.
Начал вспоминать вчерашний день. Смутно - звонок из Риги, напористый тон Фоккера, никчемный разговор с Бродом, поручение охраннику..." Какая же ты сволочь, моя дорогая Нора", - произнес вслух Таллер и вытащил из гнезда туалетной полки зубную щетку.
Все осточертело. Нечаянно задел щеткой задний зуб, который начал крошиться. Он сплюнул и увидел в раковине кровь. "Не хватало мне только парадонтоза", - пронеслось в мыслях и он еще больше ощутил нелепость жизни. Но когда умылся, окатил тело холодным душем, побрился и освежился французским одеколоном "Золотой облонг", настроение заметно улучшилось. Однако не надолго. Когда он позвонил в магазин и там сказали, что Элеонора уехала на базу, Таллер почувствовал себя круглой сиротой. Он сделал еще один звонок - директору магазина, где работает Элеонора, но того тоже не оказалось на месте. Он даже ощупал себе темечко - не выросли ли там рога...
Кое-как перехватив бутерброд с кофе, он спустился вниз и велел шоферу отвезти к ней домой. Открыв своим ключом дверь, он почувствовал пустоту жилища, в котором еще витали ее запахи.
Таллер уселся на диван и вперился взглядом в темный экран телевизора. Беспорядок, царящий в комнате, его не удивил - он давно к нему привык. На трюмо валялись щипцы для укладки волос, дотронулся - еще теплые. Тут же, в разорванном пакете, лежали тампексы, янтарная брошь, тюбики с кремом и пустой, из-под ресниц, черный футлярчик. А на столе тоже черт ногу сломит: аудиокассеты вперемежку с апельсиновыми корками, смятая пачка сигарет, пустые стержни от шариковой ручки.
Он перевел взгляд за окно, где сквозили скупые осенние лучи солнца и где набирали краски старые клены. Пейзаж за окном был ничуть не веселее пейзажа, царящего у него в душе.
Когда он окинул взглядом стены и увидел на них картины, которые он ей дарил по разным поводам, его охватила лютая злоба. Он решительно вскочил с дивана и сорвал с гвоздя самое большое полотно и, бросив на пол, стал топтать его ногами. Это был его подарок на ее двадцатилетие. Но рама, хоть и не очень массивная, однако ломаться не хотела. Нога все время с нее соскальзывала и в какой-то роковой момент он больно ударился щиколоткой об острую кромку дивана.
Он был на грани бешенства. Схватив из-под кресла трехкилограммовую гантель, он ударил ею по видеомагнитофону - подарку на 8-е Марта, затем вдребезги разлетелся экран телевизора "Фунай", появившегося здесь на десятый день их знакомства. Индийская ваза, в которой черт знает с какого времени торчат засохшие розы, полетела в трюмо и косые, длинные трещины исказили ее глянец.
Он бил, крушил, испытывая мстительный восторг. Не пощадил и хрустальную люстру - его подарок в день именин Элеоноры.
Таллер выскочил на кухню и хотел было приняться за полку, на которой стояли два сервиза из китайского фарфора, но в этот момент почувствовал дурноту и резкую, колющую боль в груди. Внезапный задых осадил его. Казалось в бронхи кто-то залил расплавленного гудрона. Словно пьяный, дотащился он до дивана и суетливо стал доставать из кармана нитроглицерин. Лег, вытянул ноги, откинув голову на валик. "Сейчас, наверное, помру", - предположил Феликс Эдуардович и эта мысль показалась ему в чем-то даже привлекательной. Однако, немного полежав и ощутив, как лекарство начинает приводить в порядок сосуды, Таллер решил пока не умирать. Сунув в рот сигарету, он приподнялся и дотянулся до телефона. Набрал ЕГО номер - подозреваемого совратителя его Элеоноры. И вопреки ожиданиям, голос оказался мягкий и даже с оттенком любезности. Переспросил - с кем имеет честь...И когда Таллер убедился, что попал на ТОГО, кто посягнул на его любовь, выдал все, что его мучило и терзало последние дни. А в ответ - тишина. Мелодраматическая пауза, после которой последовал обвальный вопрос: "А что ты, собственно, от меня, труповоз, хочешь?"
Таллер от таких подлых слов потерял дар речи, что ему в общем-то было несвойственно. Оказывается, Элеонора, предала его по всем статьям, затронув служебную сферу деятельности. "Ах, ты, курица безмозглая!" - ругнул он ее всуе, а на вопрос ответил вопросом.
- Ты что же, парень, хочешь в моей спальне открыть пантокриновую фабрику?
Феликс Эдуардович просто хмелел от ярости и слепой ревности.
- Ответь, гусь, я твою любимую женщину хоть раз пытался трахнуть? орал он в трубку. - Так почему же ты, грязный лавочник, лезешь к моей женщине? Предупреждаю: еще раз засеку, отправлю на секционный стол.
- Ты где, каплун, находишься? - в свою очередь поинтересовался завмаг. - Если такой храбрый, давай встретимся и один на один выясним отношения.
