Марина Серова - Живем только раз
Вызвав Юльку на кухню, я подробно проинструктировала ее, как себя вести во избежание неприятных сюрпризов. Мало ли что? Надо все предвидеть. А вот самого главного я предусмотреть не смогла. Тому виною бессонная ночь и все злоключения.
Рекомендую вам, дорогой читатель, всегда вовремя ложиться спать, если вы, конечно, не совершенно безнадежная «сова».
А тут еще и Венчик-раззява. Благодаря ему я сама едва не стала трупом. Одним словом, все в кучу. «Фортуна нон пенис…», как изволили выражаться (именно выражаться) жутко мудрые римляне. Но все по порядку.
Я настроила кинокамеру, тщательно подготовила мизансцену.
Для начала пришлось полить Мартынова водичкой. Он покрутил головой, произнеся что-то нечленораздельное.
Я «ласково» потрепала бродягу по щеке.
— Ну и как, малыш? Все путем?
— Что вы от меня хотите? — пробормотал он.
— Правду, миленький, правду. Что ж еще? Давай, рассказывай, как ты Губера к праотцам отправил.
— М-м-м, ой, елки-палки. Ничего не понимаю.
— Сейчас все поймешь, глупенький. Поясняю: ты подменил кресло в кабинете Губера. Мне это очень хорошо известно. Обычное кресло. На такое же обычное. По виду. Их различала одна маленькая деталь, совсем малюсенькая: отменная начинка — пластина из высокоактивного металла. Радиационный фон, в тысячи и тысячи раз превышающий предельно допустимые нормы. Такие вот пироги с котенками. Ко всему прочему ты подговорил жену покойного постоянно подмешивать снотворное ему в питье. Очень уж тебе хотелось, чтобы Эрнст Натанович каждый раз подольше кемарил в этом самом креслице. Посмотрим, как тебе в том креслице уютненько покажется. Могу продемонстрировать, как оно «стучит».
Я сунула руку в сумочку, незаметно включила магнитофон и достала оттуда счетчик Гейгера.
Все это, надо сказать, произвело впечатление. Я бы сама испугалась. Ей-богу, не вру. Хорошо я с этой записью-перезаписью придумала. У страха глаза велики, и Мартынов с перепугу, конечно, не сообразил, что я блефую.
— Танечка, я не знаю, что вы от меня хотите, — продолжал лепетать он.
— Правду, сударь, только правду. Все как на исповеди. Иначе ты (уж прости, что на «ты» называю, но лучшего обращения ты не заслуживаешь) засохнешь в этом кресле, убийца. С дозой ты явно перестарался. Поаккуратнее надо было. Завтра, крайнее — послезавтра сам будешь стоять в очереди на сковородку.
— Ничего не понимаю. Юля, вызывай милицию срочно.
Юлька пребывала в полной растерянности и не знала, как себя вести. Я решила ей помочь. В том смысле, что ее надо было поставить в такие условия, чтобы она не чувствовала укоров совести. И я сурово гаркнула:
— Стоять! Я тебе сейчас вызову милицию! Только попробуй — башку продырявлю. Вот сейчас поведает о своих преступлениях вслух, тогда и вызовешь. Ты, Юля, будешь вести протокол, а мой друг еще и на видеокассету все это для истории запишет. — И, опять обращаясь к Мартынову: — Бесполезно хвостом крутить, господин Мартынов. Ваш разговор с незаменимым помощником Чуркиным о кресле, вывезенном на свалку, записан на пленочку. Кресло, как видишь, уже объявилось, кстати сказать, убив еще одного ни в чем не повинного человека. Как тебе в нем? Комфортно? А?
Я заботливо поправила веревки и продолжила:
— Ирина Анатольевна тоже на твоей совести. Так что за тобой числятся три трупа. Да я запросто могу оставить тебя тут умирать или просто пристрелю. И все. За жизнь такого опасного преступника мне ничего не будет. Пальчики твои в особняке обнаружены. Так что дело за малым. С тебя всего-навсего чистосердечное признание, которое, как известно, облегчает участь.
Венчик, изображая из себя оператора, опасающегося радиации, расположился с кинокамерой в самом дальнем углу комнаты. И неважно, что удаляться в дальний угол от радиации — все равно что от бомбы под зонтиком прятаться. Главное, чтобы Мартынов увидел, как боится Венчик, предпринимая пусть и бесполезные попытки хоть как-то обезопасить себя.
Юльку я тоже усадила как можно дальше. Ее, беднягу, била мелкая дрожь. Несмотря на все мои инструкции, девчонка прямо-таки ошалела от ужаса. А этот змей на правах старшего продолжал давить на нее морально:
— Не слушай, Юля, эту аферистку, звони в милицию.
Надо же! Как в руках умеет себя держать… И виду не показывает, что милиция ему сейчас — враг номер один.
— Значит, решил играть в партизана? Ну, давай-давай. Только если на помощь своего Санчо Пансы рассчитываешь, то совершенно напрасно — он в моей машине связанный лежит. И все уже рассказать мне успел. Он же не такой дурак. И париться даже вблизи этого кресла не собирается. За жизнешку-то свою побольше, чем некоторые камикадзе, волнуется. Уходим, ребята, отсюда. Сейчас мы ему пасть заклеим, чтобы не вякал, и оставим здесь на неопределенное время. — Я была нарочито груба — это действует обычно безотказно. — Потом придем, кресло заменим на безопасное, и вся недолга. И Губер, и его жена, и Федор будут таким образом хотя бы отомщены, — это я Венчику и Юльке.
— Ты, Юля, побудешь у меня, чтобы не вздумала за помощью бежать. А то, пока он тут размышляет, вы тоже инвалидами стать успеете. Можешь пока поспать. Могу даже снотворного дать, — ехидно предложила я Мартынову.
Все. По-моему, созрел, мерзавец. Нервы не железные. Тем более он понял, что познания мои глубже, чем он мог предположить.
— Вы же ни в чем не повинных людей губите! Радиация не выбирает! Она на всех одинаково действует! Сами-то в костюмчик защитный вырядились! — забрызгал слюной Мартынов.
Ну, это уже ближе к истине.
Не буду же я ему пояснять, что один костюмчик достать проще, чем три. И что он вообще надет лишь для пущей важности. Маскарад — всего-навсего. А если по совести, то это запрещенный прием. Но с волками жить — по-волчьи выть. С такими кадрами церемониться не стоит. Однако пояснить каким-то образом надо. Пусть даже показав себя изрядной стервой:
— Что же, придется идти на жертвы. Тем более этой дамочке, — я указала на ни в чем не повинную Юльку, — поделом. Она заслужила. А другу моему все равно жить осталось два понедельника и один четверг — у него рак желудка.
И у Юльки, и у Аякса прямо-таки глаза вылезли из орбит. Ничего, переживут. Это для пользы дела. Ложь во спасение.
Дальше все произошло быстро. Мерзавец раскололся. Венчик заснял все на видео. Юлька записала происходившее в двух экземплярах (один я отдам Папазяну).
Потом я освободила ему одну руку, чтобы он смог подписать показания.
И вдруг мои помощники завопили дуэтом:
— Таня! Сзади!
При всей моей подвижности и стремительности узнать, кто же там сзади, я не успела.
* * *Надо мной склонился Папазян, щедро поливая мне водой в лицо. Я попыталась поднять голову. Но она гудела. Меня мутило, черт возьми.
— Ну, ты как, Танэчка?
— М-м-м, — застонала я. — Что это? Обещали только новые яркие впечатления, а тут вдруг еще сильные и смелые партнеры.
— Бредит, что ли? — Гарик повернулся к Аяксу. Тот отрицательно покрутил головой и ответил:
— Нет, кости.
— Что кости? — Я с огромным трудом поднялась и села. — О господи, за что такие муки? Как болит голова, елки-палки!.. Гадала я. Кости мне выпали.
Папазян расхохотался:
— Я уж подумал, что у тебя крыша поехала. А вижу — есть еще порох в пороховницах, раз шутить изволишь. Значит, будешь жить.
— О-ой, — пропела я, держась за голову, — кто ж меня так причесал?
— Чуркин. Кто же еще?
— Как он сюда попал? Юлька же говорила, что у него нет ключа.
И я поискала взглядом Юльку, чтобы она объяснила сей факт. Мои глаза встретились со взглядом Венчика, который почему-то поспешил отвести взгляд. Потом тихо пробормотал:
— Тань, ты уж прости. Это я случайно не защелкнул дверь на замок. А ее сквозняком совсем открыло.
Аякс чувствовал себя виноватым. Уже в который раз за сегодняшний день. Если бы я не знала Аякса довольно долго как очень преданного друга, я бы сделала вывод, что сегодня он задался целью погубить гениального детектива Таню Иванову и тем самым осиротить тарасовское общество.
— Так-так, на врага работаешь, предатель несчастный! — снисходительно пошутила я.
Он улыбнулся и развел руками.
— А куда остальной народ подевали, Гарик? — Говоря это, я подошла к зеркалу и взглянула на себя, родную. Плачевное, надо сказать, зрелище. Мне не понравилось.
— Юлька домой отправилась. А эти двое внизу, в «уазике». С браслетиками на руках. А ты молодец, слушай, да. Хитрая, знаешь ли. Как ты его лихо раскрутила. «Стучит», — говорит, — кресло. Ну ты даешь, чертовка! — не мог сдержать восхищения моей деятельностью Папазян.
— Сам хорош гусь. Ты вот скажи на милость: откуда ты здесь нарисовался?
Папазян довольно хохотнул.
— Скажи спасыбо, Танэчка. Твои-то помощники только вопить громко умеют, слюшай, да.
