Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков
При приближении Мотекосумы Кортес соскочил с коня и пошел ему навстречу, и когда приблизился к Мотекосуме, каждый из них с великим почтением поклонился другому.
Было это знаком мира и доверия.
– Вас следовало перебить на дамбе, – сказал Тлауликоли. – И многие говорили Монтесуме, что это будет правильно. Но он больше верил жрецам, нежели воинам. Вы пришли в наши земли, говоря, что идете с миром, но руки ваши ни на миг не отпускали оружия, как и головы ваши не отпускали мыслей о предательстве.
Может, и так, но в тот день мы достигли цели и въехали в Мешико.
И если прежде Истапалапан казался огромным, то теперь я увидел, что сей город ничтожно мал по сравненью с Мешико. Толкотня была невероятная; сверху и снизу, с улиц, с плоских крыш, балконов, лодок и плотов впились в нас тысячи тысяч глаз мужчин, женщин и детей.
Улицы города были просторны, а дома – сплошь сложены из камня и высоки. Наше ничтожество нами сознавалось все сильнее, и тем сильнее же мы надеялись на мощь и помощь Иисуса Христа.
Мы пересекли город и остановились в нескольких громадных строениях, которые были отведены для нас. Как узнали мы, раньше тут были дворец отца Мотекосумы, ставший ныне храмом для мешикских божеств. И поскольку нас тоже называли богами, то и поместили туда, чтобы мы находились под одной кровлей с равными.
Дворцовый комплекс состоял из нескольких строений со множеством вместительных залов. Покои Кортеса сплошь были покрыты дорогими коврами. Не забыли и про нас: наши постели с новыми матрасами, подушками, блестящими одеялами и занавесями были таковы, что на них могли бы покоиться величайшие сеньоры.
Все блестело чистотой и богатыми украшениями.
Когда мы вступили в большой внутренний двор этого дворцового комплекса, нас встретил Великий Мотекосума, взял Кортеса за руку и сам проводил его во внутренние покои. Здесь он надел на него драгоценную цепь удивительно тонкой работы – каждое звено представляло рака, – и все присутствующие, не исключая и мешиков, удивлялись столь неслыханной чести. Кортес благодарил за все, и Мотекосума ответил:
– Малинче! Пусть ты и твои братья чувствуют себя здесь как дома.
С этими словами он удалился в свой дворцовый комплекс, который был близко от нашего. Мы же немедленно приступили к расквартированию отдельных рот по залам, выбрали подходящие места для пушек и все устроили так, чтобы при малейшей тревоге все были бы вместе и в наивыгодной позиции.
Тем же вечером Мотекосума вновь навестил Кортеса. Они беседовали долго, восседая как равные на одинаковых золоченых креслах.
– Благодарю тебя, о Великий Мотекосума, за оказанную милость! Теперь все приказания нашего государя соблюдены в точности. Но остались еще веления нашего Бога, о чем и хочу тебе сказать, как говорил в свое время и твоим послам, – произнес Кортес и с дозволения Мотекосумы стал рассказывать ему о Боге и Сыне Божьем, о Царствии Небесном и благе, каковое дает вера в Господа единого и истинного.
И Мотекосума слушал внимательно, а после сказал.
– Ceньор Малинче! То, что ты говорил о своем Боге, я действительно уже слышал раньше от моих людей, посланных к тебе на берег моря. Знаю я и о кресте, ибо ты всюду и везде водружал его. Мы не возражали. Но и наши божества мы считаем добрыми и с незапамятных времен молимся им. Посему не будем более говорить об этом. Однако же скажем об ином. Я отлично знаю, Малинче, что говорили тебе о нас тлашкальцы. Говорили, что я сам подобен божеству и что в моих домах все золотое, серебряное и из драгоценных камней. Теперь, сеньор Малинче, видите, мое тело из костей и мяса, как и ваши, а мои дома и дворцы из камня, дерева и извести. Я великий король, это так. И богатство мое досталось мне от моих предков. Прочее же – ложь.
На это Кортес, вторя в тон, с улыбкой ответил:
– Давно известно, что враг о враге добра не скажет. Зато глаза мои ныне говорят, что нет более щедрого и более блистательного монарха.
Радуясь подобным речам, Мотекосума одарил каждого из прибывших, и даже солдатам досталось по две золотые цепи. Засим эта встреча была закончена, как и мое о ней повествование.
На седьмой день нашего пребывания в деревне вновь объявился Ягуар. В обыкновенной одежде и без оружия, он все равно разительно отличался от прочих индейцев. И те, чувствуя его инаковость, держались на почтительном расстоянии.
– Отдохнули ли вы? – спросил Тлауликоли, присаживаясь на корточки.
Я же поблагодарил его и хозяев за крышу над головой и еду, каковую мы получали исправно. И надо сказать, что была она хоть и проста, но насыщала тело изрядно.
– Мы скоро двинемся в путь? – поинтересовался я, коль уж мой старый неприятель снизошел до беседы. А надо сказать, что к тому времени я столь утомился в обществе Педро, что готов был обнять Ягуара. Мне не хватало разговоров или хоть бы такого человека, который бы каждую минуту не извергал проклятия и не желал смерти всем вокруг.
Прежде я и не знал, сколь утомительной может быть ненависть.
– Скоро, – ответил Ягуар. – Я вижу, ты много писал.
– Это лишь малая часть того, что я хотел бы поведать.
Но вряд ли успею. Этого я вслух не произнес, однако же по взгляду Тлауликоли понял: все верно. Близок проклятый город Ушмаль, покинутый жителями. И близок час, когда лягу я, брат Алонсо, на жертвенный камень. И Ягуар вырежет мне сердце, чтобы накормить идола.
А сколь человеку свойственно прятаться от страхов, то и я предпочел сменить тему беседы.
– Поздравляю тебя с женитьбой. В моей стране принято одаривать молодоженов и желать им всяческих благ. Однако у меня нету ничего, что сошло бы за дар. Остается пожелать тебе долгой жизни и многих детей… пусть так.
– Спасибо, – ответил он серьезно и на испанском. – В тебе сильный дух. Он легко взлетит к солнцу.
– Будь ты проклят! – завизжал Педро и швырнул в Ягуара горсть земли. Но тот с легкостью уклонился и укоризненно покачал головой, сетуя на неразумность моего путника.
– Твоя невеста хороша, – сказал я.
И пред внутренним взором предстало личико, измазанное краской, и перышки в темных волосах, и наряд роскошный, тяжелый и чересчур большой для подобной крохи.
– Я получил больше, чем мог желать, – было мне ответом.
Мы замолчали. Я не знал, о чем еще спрашивать, а он не спешил уходить.
– Хочешь, – предложил наконец Тлауликоли, – я расскажу, как я прибыл в Теночтитлан?
Я прибыл в Теночтитлан в сопровождении пятерых воинов и касика. По пути он представлялся мне человеком знатным и богатым, но стоило ступить в город, как я увидел, что богатство моего покровителя мало и вокруг множество людей, чьи наряды более роскошны, а охрана – велика.
– Смотри, Тлауликоли, – сказал мне касик Ицкоатль, вытирая слезящиеся глаза. – Вот величайший город. И если боги будут к тебе милостивы, то в нем найдется местечко и для тебя.
И я, упав на колени, поцеловал землю у ног его, благодаря за добрые слова.
В тот день мы прошли через весь город, и он показал мне торговые ряды, где продавали украшения из золота и серебра, тончайшие ткани со всех концов земли, рабов и рабынь, плоды земляного ореха и какао, шкуры зверей и живых птиц…
Великолепные храмы устремлялись к небу. Дым сочился с их вершин, мешаясь с облаками. Далеко разносились голоса жрецов и стоны пленников. А выше прочих был храм, возведенный по велению Монтесумы.
Он занимал столько места, что его хватило бы стать пяти сотням домов. И построен он был из белоснежного камня. Сто четырнадцать ступеней вело к вершине. Две белые башенки стояли над ней, храня покой богов…
…и скажу я, брат Алонсо, подтверждая услышанное, что самолично видел этот храм и поражен был его величием. Узнал я, что в строительстве его участвовали все жители Мешико, принося дань серебром, золотом или рабами. Рядом с храмом имелись дворы и большие здания, в которых жили жрецы и прислужники, а также девицы знатных родов, каковых родители оберегали от мира.
На вершине же, упомянутой Ягуаром, действительно стояли башни, и в них мешики прятали идолов. Мне довелось видеть их, когда я вместе с Кортесом поднялся на вершину храма. Кортес попросил у Мотекосумы разрешения взглянуть на богов, ибо слышал о них многое и желает сравнить их с нашим Господом милосердным.
И Мотекосума, посовещавшись со жрецами, предложил нам войти в башенку. Следует сказать, что была она не так мала, каковой виделась снизу. Внутри ее расположился просторный зал с двумя алтарями, похожими на каменные гробы. А при каждом алтаре сидело по идолу.
