Барбара Гордон - Польский детектив
Хмура: И еще один вопрос. Поверили ли вы Иоланте, когда она сказала о романе вашей жены, Мариолы, с режиссером Трокевичем.
Прот: А что плохого в том, что Мариола пользуется успехом? Без знакомств и связей ни в ее, ни в моей профессии карьеры не сделаешь.
Хмура: А теперь объясните мне, что там за сложности были в ваших финансовых расчетах с Иолантой Кордес. Речь идет о драгоценностях, которыми… как бы это сказать… вы «утешили» ее на прощание.
Прот: Когда-то, очень давно, когда еще выступал в провинции, это было сразу после войны, я купил их по случаю. Ко мне за кулисы пришла пожилая пани, похоже, бывшая помещица, и предложила купить комплект украшений. Буквально за бесценок, потому что бабусе срочно понадобились денежки. Она даже говорила, что ей жаль расставаться с фамильными драгоценностями, но муж болен, поэтому приходится продавать. И я купил. Они были в ужасном состоянии, пришлось отдать ювелиру, чтобы он очистил их и привел в приличный вид. Ювелир подтвердил, что драгоценности настоящие и оценил их в очень высокую сумму. Я не подарил их Иоланте после свадьбы, потому что они ей как-то не подходили… Она даже не знала об их существовании, я хранил их у себя в столе, всегда закрытом на ключ. С женщинами не следует быть слишком щедрым. Они тогда воображают о себе невесть что. Но, увы, пришлось все-таки отдать Иоланте эти побрякушки, чтобы она, наконец, оставила меня в покое.
Хмура: И, говорят, они оказались фальшивыми… Такое заключение дали Пробирная палата и кооператив, занимающийся экспертизой драгоценных камней.
Прот: Понятия не имею, как это произошло.
Хмура: А знаете ли вы, что у пани Божены Норской имеется идентичный комплект драгоценностей? С той лишь разницей, что у нее настоящие…
Прот: Ну, тут вы меня убили! Честное слово. Только странно, что Барс купил ей, он ведь страшный скряга.
Хмура: Вовсе не Барс.
Прот: О-о-о! Так и вижу Барса с безумными глазами убийцы!
Хмура: Он так вспыльчив?
Прот: Нет. Он ревнив и злопамятен как черт. Годами помнит обиду и мстит, как только подвернется удобный случай. У него патологически развито чувство собственника. Да еще эта сенсация с Агнешкой… Удар в самое сердце. Обожаемый идол оказался преступной матерью. Господи! Да вы понятия не имеете, какой это ханжа и святоша!
Хмура: Как вы думаете, мог Барс планировать убийство Вожены?
Прот: Э-э-э, что вы… Вы, видно, всерьез приняли мою шутку и о «безумных глазах убийцы»? Простите, актерская привычка — сыпать громкими словами. Если уж Барсу и надо было убить кого-то, так это Иоланту. Я это не к тому говорю, что указываю на него пальцем, вот, мол, хватайте, просто такое убийство имело бы какой-то смысл. Она заслужила, ей-богу. Вы же знаете, в «Вихре» сидят ревизоры из высшей контрольной палаты. В такой ситуации щебетать о злоупотреблениях в объединении — неумно. Мягко говоря, неумно. Иоланта хвасталась, что у нее есть неоспоримые доказательства миллионных растрат в «Вихре», что Барсу конец, что его посадят — никаких заграничных поездок! И зачем она все это несла!
Хмура: Я вижу упакованный чемодан. Вы уезжаете?
Прот: Не бойтесь, пан капитан, за границу я не сбегу. Еду в колонию, где сидит Анджей. Хочу хлопотать о досрочном освобождения парня. В конце концов, есть у меня сын или нет? Может, из него еще человек выйдет. И Агнешку к себе возьму. Будет у меня сразу двое детей. Знаете, что я вам скажу? Надоели мне бабы. Уж лучше эта детвора… В моем возрасте мужчина начинает тосковать по нормальному дому, по обычной семье…
И я с удивлением вижу, что это последняя страница в подшивке протоколов допросов Михала Прота. Это что же получается, Хмура поверил легкомысленной болтовне Прота и отпустил этого весьма подозрительного субъекта? Мужская солидарность? Долой баб — да здравствуют дети?!
Хмура тоже любит детей, хотя у него самого их нет. Никто не умеет так договориться с мальчишками, как он. Думаю, что скоро я сама увижу доказательства этого; следующая подборка в папке с документами составляет обширный рапорт Хмуры о посещении им исправительной колонии и состоявшемся там разговоре с Анджеем Протом, сыном Михала и Иоланты.
14
Обычный мальчишка
«Когда у меня будет время, я, конечно же, оформлю разговор с Анджеем Протом как нормальный, официальный протокол. А пока что я опять пользуюсь моим блокнотом, потому что все в этой встрече кажется мне важным. Не только слова, но и каждый взгляд этого мальчишки, каждый жест, смущенная улыбка, даже шелест листьев, которые уже начали падать в огромном парке, окружающем колонию.
Мы много говорим о перевоспитании, соглашаемся, что необходимо на какое-то время изолировать личность от той среды, которая так искалечила и опустошила душу, исказила мировоззрение. Эта мертвая для общества клетка, как известно, заражает все вокруг себя, становится причиной дальнейшего распада. И мы пытаемся эту мертвую клетку оживить. Реанимировать человека как члена общества. Это не всегда удается, результаты неудач я не раз встречал в своей следовательской практике. Однако пытаться надо. И мы пытаемся. Для этого нужны, в частности, исправительные колонии. Я признаю необходимость их существования, и все-таки колонии эти всегда производят на меня угнетающее, тяжелое впечатление. Это какая-то свалка юности. Выгребная яма утерянных иллюзий и надежд. Зеркало педагогических крушений. Каждый мальчишка здесь — и в любом подобном заведении — это одно из сражений, проигранных нами, взрослыми людьми.
На главной аллее парка шелестели под ногами первые опавшие листья, начиналось разноцветье осени, а день выдался солнечный, парк был прекрасен в буйстве красок, золотом теплом сиянии и тишине. Мальчишки, возвращающиеся с какой-то работы с граблями и лопатами, беззаботно пели и насвистывали. Группа ребят играла в волейбол на спортивной площадке. Светлые и темные головы выглядывали из окон старинного особняка, в котором, видимо, когда-то жил помещик. Ну да. Но у железных ворот — будка охранника, на заборе — терновый венец колючей проволоки и осколки стекол. Некоторые окна забраны решеткой. Как, должно быть, грубо перечеркивает эта проволока ясное синее небо, солнечную патину на увядающей зелени и всю прелесть пейзажа — если смотреть изнутри дома. А у мальчишек, проходящих мимо, глаза были равнодушные, и я не уверен, что они были склонны восхищаться красотой засыпающей природы. Кто-то выругался, двое спорили, что будет на обед: опять овсянка или гороховый суп. Третий заявил, что ему плевать и на то, и на другое.
У Анджея Прота здесь хорошая репутация — так говорит директор колонии и куратор группы. Он дисциплинирован, по сравнению с другими даже вежлив. Его речь и манеры свидетельствуют о том, что он вырос в культурной среде. Иногда кажется, что он презирает остальных парней. Это могло бы стать причиной конфликтов, если бы не какой-то особый дар подчинять себе ровесников, которым обладает этот мальчишка. Он предводительствует всей оравой, а они послушно исполняют его приказания. Может, дело еще и в том, что он сидит за убийство. Такой факт в биографии вызывает уважение среди тех, кто попался на мелком воровстве или уличной драке.
Анджей ходит со мной по парку, мы садимся на скамейку в тихом уголке. Приятелям он сказал, что я родственник и приехал в связи со смертью его матери. Так лучше, удобнее. Пусть не болтают потом лишнего. Я предупредил Анджея, что у меня с собой магнитофон, пусть знает, что игра идет в открытую. Нажимаю кнопку. Слышен шелест пленки.
Сначала он издевается надо мной. Пользуется исключительно воровским жаргоном. Так и сыплются престранные словечки, уродцы речи, подкидыши нашего польского языка. Я отвечаю ему тем же, пусть не думает, что растерялся и не умею как следует ответить на этом языке. А потом говорю:
— Ну вот, сынок, поговорили мы с тобой по-французски, давай теперь поговорим как люди. Ты ведь уже не маленький, а мне надо узнать, кто убил твою мать, и дело это серьезное.
Анджей понял, что со мной этот фокус не пройдет. Я знаю, что у него нет особых причин любить органы, которые я представляю, так пусть хоть уважает. Парень присмирел, кивнул головой в знак согласия, но я все время чувствую, как он сжимается внутри, как напряжен, словно готовится к прыжку.
Он похож на отца. Почти ничего от Иоланты, разве что манера склонять голову набок и печально улыбаться уголками губ. Как Иоланта на фотографии, подаренной мужу на пятнадцатую годовщину свадьбы.
— Пан капитан, вы знаете, что я был в Джежмоли пятого сентября, именно в тот вечер? — спрашивает он бесстрастно, словно речь идет о совершенно постороннем человеке, а не о нем самом.
