Оксана Обухова - Фальшивая убийца
– Выпей, Ирочка, выпей. У тебя таблетки есть?
Вяземская слабо мотнула головой, указывая на тумбу, на которой лежала сумочка, полковник в два прыжка метнулся до тумбы и обратно, вытряхнул на стол содержимое сумки, и Ирина Владимировна, выбрав из вороха лекарственных упаковок нитроглицерин, засунула под язык крошечную красную горошину.
Пока Муслим Рахимович хлопотал над подругой-сердечницей, я попыталась выяснить, из-за чего переполох. Что такого особенного сказал Муслим Рахимович, когда назвал дату рождения Артема? И почему его маме сразу сделалось дурно?
Оглянувшись на Артема, я попыталась поймать его взгляд и удивилась еще больше: лицо мажора-бонвивана вдруг показалось мне внезапно постаревшим. Щеки опали и вытянулись, лоб собрался пучком морщин над переносицей, глаза спрятались в серые впадины и несколько остекленели.
Только через минуту мне удалось перехватить этот потухший взгляд, направленный на мать, и кивком отправить безмолвный вопрос: «Что случилось?!»
Артем нажал на кнопку управления коляской, подъехал ближе и хриплым шепотом сказал:
– Целью «торпеды» была не мама. Целью «торпеды» был и остаюсь я.
Глаза мои чуть не выкатились из орбит, Артем невесело усмехнулся и отвел взгляд.
(Вот, оказывается, как бывает, когда по дому проносится призрак смерти! Удобные слова куда-то исчезают, в голове остаются только бессмысленная чепуха и желание выразить никому не нужное соболезнование.
Но выражать соболезнования будущей жертве абсурдно. Что может быть глупее: погладить человека-мишень по плечу, пробормотать: «Как жаль, что все так несправедливо и страшно!» Артем не хуже меня знал, что получил отсрочку приговора по случаю. Сочувствия были неуместны.
Но в голове застряли соболезнования, похожие на лепет у постели безнадежно больного: «Ты это, друг, крепись, все обойдется?»)
Не желая и дальше погружаться в пугающую тишину, я изобрела вопрос:
– А ты уверен? – в подстрочнике звучало все же: «А может, обойдется?»
– Почти уверен, – кивнул Артем. – Второго января я вступаю в права наследования. Это жестко оговорено в завещании папы.
– И что с этим изменится? – шепотом, поглядывая на спину полковника, склонившегося над Ириной Владимировной, спросила я.
– Де-факто – ничего. Я не слишком стремлюсь в кресло президента холдинга. Де-юре – все. Мама теряет право подписи.
– И кто-то этого очень не хочет?
– Выходит так, – мрачно согласился наследник миллиардов.
(Как, однако, странно. И достоверно. Пока Ирина Владимировна считала жертвой себя, она держалась. Произошло смещение акцентов, и малейший намек на угрозу ее ребенку едва не остановил от ужаса материнское сердце.
В сцене, которая только что разыгралась передо мной, было что-то поистине шекспировское. Изломанная внезапно свалившимся не счастьем женщина собирала остатки воли и готовилась к отпору…)
– Все разговоры откладываются на потом, – хлопотал верный полковник. – Тебе надо прилечь, Иринушка…
– Нет, я в порядке, – отмахивалась Вяземская. – Давай договорим сейчас. Ты хочешь что-то предложить?
– Хочу, но это терпит. Правда терпит.
Под ворохом разбросанных на столе женских мелочей загудел и завозился сотовый телефон. Ирина Владимировна дотянулась до трубки – полковник хотел ей помочь, но гордая женщина оттолкнула его руку, посмотрела дисплей и, пробормотав: «Это Виктор, надо ответить», сказала в телефон:
– Добрый день, Витенька, слушаю тебя… Да, да, спасибо… Нет, все в порядке… Прости, но с подарком не стоит торопиться. Мы переносим торжество на… на десятое января. Третьего Ар тему снимают гипс, он хочет встречать гостей, стоя на ногах… Что? Нет, тросточка у нас есть…
Да, да, приличная, с серебряным набалдашником. Ну, все, привет родным… Ах, Марья. Ну, дай ей трубочку.
Если бы я своими глазами только что не видела, как Ирина Владимировна кидает в рот нитроглицерин, ни за что бы не поверила, что десять минут назад ей было плохо. Спокойная и собранная, она чирикала с Марьей – родной сестрой покойного мужа – о каких-то предполагаемых подарках и гостях, обсуждала новогодние приготовления и отказывалась ехать куда-то в гости. По дому Вяземской носился призрак смерти, а она – беспечно и натурально – трепалась о пустяках.
И только бисерные капельки пота над верхней губой показывали, как нелегко дается этабеспечность. Я, Артем и фээсбэшник смотрели ей в рот и диву давались.
(Подобная степень лицедейства достигается путем длительных тренировок. Нарабатывается опытом в борьбе сильной женщиной против общего врага – мужчины в бизнесе.
Наше оружие – притворство – отточено острее.)
Выключив мобильный телефон, Ирина Владимировна залпом выпила остывший чай и строго сказала:
– Слушаю тебя, Муслим. И давай без этих твоих уверток. Четко, по делу.
Муслим Рахимович провел пятерней по синеватому от выступившей щетины подбородку, исподлобья взглянул на упрямую подругу и остальную компанию и сказал так:
– Артема надо вывести за линию огня. Убрать.
– Согласна, – сразу кивнула Вяземская. – Как?
– Завтра, двадцать шестого декабря, ты скажешь всем, что Артем впал в кому. Поехал в клинику на процедуры, там ему ввели какой-то препарат, от него произошел анафилактический шок – и Артем впал в кому.
– Какой препарат? – сразу уточнила мать. – У Артема нет аллергии на медикаменты.
– Если ты согласишься с предложенным вариантом, позже я сообщу список возможных препаратов. Его подготовили.
– А что это даст? – прищурилась Ирина Владимировна.
– Ну, во-первых, мы разделим «киллера» и жертву, Алису и Артема. Поставим в больнице негласную охрану, подождем реакции заказчика. Как я думаю, в больницу к Артему кто-то явится. Не обязательно туда направят Алису, но… все же она не совсем посторонний в этом доме человек, так что, возможно, приказ действовать поступит ей и Алисе придется съездить в клинику.
– А если за больницей будет установлено наблюдение? – быстро парировала Вяземская. – Алису опознают как фальшивую «торпеду».
– Во-первых, Ирина, нам страшно повезло – Алиса чрезвычайно похожа на погибшую девушку, так что будет достаточно минимального грима. А во-вторых, в частной клинике – подземный гараж и довольно мало персонала. Любой новый человек на виду. Если Алисе отдадут приказ, она съездит в больницу и объявит, что покушение не удалось, в палате все время находилась медсестра. Позже, я думаю, она сможет отказаться от выполнения контракта из-за невозможности его исполнения.
– То есть, – медленно проговорила Ирина Владимировна, – ты хочешь организовать в больнице засаду? Ловушку?
– Да.
– А где будет в это время Артем?
– Где угодно, только не в больнице, – категорически заявил полковник. – Высокий блондин с загипсованной ногой – слишком заметная фигура. Не надо его там светить. В палате будет лежать наш человек.
– Может быть, переправить тебя за границу, а, сынок? – задумчиво глядя на примолкнувшего сына, произнесла Вяземская и ответила сама себе: – Нет. Перевозить тебя очень сложно. Приметно – коляска, костыли… Я спрячу тебя здесь. В бункере.
– Правильно, – одобрил Муслим Рахимович. – Я надеялся, что ты предложишь именно этот вариант – дома, в бункере. И об этом будем знать только мы четверо. Алиса поможет Артему во время твоего отсутствия, Ирина. Так что неделю, думаю, наш парень взаперти продержится. Верно, Артем?
– А что мне остается? – недовольно буркнул несчастный принц.
– Тебе остается думать о своей безопасности, – строго произнес полковник и обратился к Вяземской: – Ирочка, ты успеешь все подготовить?
Пока взрослая часть заговорщиков обсуждала технические детали пленения Артема, я спросила его шепотом:
– А что это за бункер?
– Наследство от прежнего хозяина дома, – так же тихо ответил Артем. – На третьем этаже между спальнями есть так называемая «тревожная комната», куда в случае опасности – грабежа, например, – могут укрыться хозяева.
– И где она там находится? – удивилась я. Уборку третьего этажа, оранжереи и спален, я и Вера делали только вчера, и никаких лишних дверей не видели.
– Вход в комнату за платьевым шкафом в спальне мамы.
Я вспомнила ощущение, которое всегда появлялось у меня на третьем этаже, и удивилась своей недогадливости. Размеры комнат и длина коридоров вызывали у меня чувство диспропорции: спальня Ирины Владимировны и комната ее сына казались чуть меньше, чем это предполагалось по протяженности коридора.
– Об этой комнате, мы в шутку называем ее «бункер», знают только члены семьи.
– А Клементина Карловна в курсе?
– По-моему, нет. Папа запретил рассказывать о существовании бронированной комнаты кому-либо, кроме членов семьи… но надо уточнить у мамы. Столько лет прошло…
