Оксана Обухова - Фальшивая убийца
Смешно, правда? Тренер из бывших прокуроров устроил зверю стадион. На двух зрителей и одного полосатого спортсмена.
Вечерами я запиралась в своей комнате, подбивала итог дня и первое время к тетрадке из скрепленных пружиной листов формата А-4 боялась даже прикоснуться. Роман, задуманный как милая любовная история, выражаясь мягко, автора подвел. Немножко предал. Предложил свою кровавую канву, извратил сюжет и начал собственное существование.
Второстепенные герои гибли. А главные существовали раздельно, не соприкасаясь. Без диалогов, развития, с редкими встречами поздним вечером у лампы под зеленым абажуром. Когда хозяйка дома засыпала, отсутствовала и уж точно не могла появиться в библиотеке.
Скучала я отчаянно. По просьбе Ирины Владимировны мне отдали пустовавшую доселе комнату. Точную копию прежней, но уже без призрака в желтых утятах по белому фону.
Горничная Вера, которая раньше работала в смене с тетей Людмилы Риммой Федоровной, теперь составляла мне пару и вроде бы была этим довольна. Когда-то – кажется, прошло сто лет – Людмила мне сказала о Вере: «Жуткая зараза». И скорее всего, повторила это со слов двоюродной родственницы, так как я ничего «заразного» в Вере не нашла, мы существовали ровно: без сучков, задоринок и стычек. Более опытная горничная щедро раздавала советы и рекомендации по рабочим вопросам, в душу не лезла, и я воспринимала ее спокойно. Не конфликтовала из-за очередности уборки санузлов и чистки лестничных перил. Я вообще всегда была несклочной.
Мы расселились по разным комнатам – Вера осталась в прежней, где жила с Риммой Федоровной, – и вечерами не наносили друг другу визитов. Я получила в полное распоряжение кровать (диван теперь служил исключительно диваном), туалетный столик и пульт от телевизора.
Через неделю начала смотреть сериалы. Точнее, тупо поглядывать. Поняв, что так дойду до точки, взялась за основное ремесло: раскрыла скрепленную пружиной тетрадь и начала заполнять ее тезисами для бестселлера, который уже потеряла надежду написать.
Перемежая письмо с чтением, потихоньку входила в новый ритм, начинала получать удовольствие от такого времяпрепровождения. Уборка дома перестала казаться удручающе нудным занятием, шагая с пылесосом или метелочкой по дому, я придумывала то, чего в реальности не существовало: пылкие диалоги и страстные объятия, секретные записки и тайные встречи, коварных обольстителей и вредных соперниц. Роман начинал выписываться, закручиваться, жить.
Но это получилось позже.
Первые несколько дней я буквально не находила себе места. Не могла вчитаться в любимую или новую книгу, не получала удовольствия от фильмов, не знала, как существовать в реальности. Плыла под чужими парусами, ловила не попутный ветер и… совершенно неожиданно скучала по Людмиле. Очень.
Мне стало не хватать того, что раньше раздражало. Беззлобная прямолинейность и простодушие, мысли вслух, от которых коробило, – Людмила спокойно проговаривала вслух все, что, простите, интеллигентный человек считает неприличным. Мне стало не хватать ее простецкой ухватистости и линейности мышления. Я никак не могла понять, почему девушка, с которой при других обстоятельствах я вряд ли сблизилась бы, занимает так много места в моих мыслях. Почему я стала разговаривать с ней…
Меня потрясла ее смерть? Терзает чувство вины? Гнетет ощущение чего-то недовыполненного?
Но я уже теряла более близких людей. Маму. Бабушку. Любимую подругу, утонувшую в далеком море…
Так почему мне стало не хватать того, без чего я раньше прекрасно обходилась?! Почему сейчас, размышляя над чем-то, я постоянно апеллировала к Людмиле…
Что в ней было особенного?!
Неожиданное, какое-то фантасмагорическое понимание пришло однажды ночью: не замечая того, естественно и непосредственно простушка горничная выступила моим альтер эго. Она озвучивала мысли, которые я стыдливо лакировала. Неприглядную правду не пыталась облечь в достойные одежды. По-русски говоря, рубила правду-матку.
Впервые столкнувшись с подобным отношением к вербальным символам, к подобнойнеприкрытости, я несколько оторопела и близоруко отнесла прямодушие Людмилы к недостаткам воспитания. К бестактности.
И вот теперь скучала. Без альтер эго, без правды желаний, преподносимой без прикрас, с мучительным количеством приставок «без» – одна. Отрезанная этими приставками от самой себя.
(Наверное, в чем-то все же правы американцы, оставляющие миллионы на кушетках психоаналитиков: проблемы надо проговаривать. Вслух. И для некоторых признаний полезней доктор, связанный гонораром, чем лучший друг с бутылкой водки и пьяными слезами. Индульгенции всегда бывали платными. Хочешь выговориться – плати в кассу и ложись на кушетку.)
Артем для роли альтер эго не подходил совершенно. У нас отсутствовал конфликт. Мы одинаково смотрели на многие вещи, читали одни и те же книги и спорили, пожалуй, не по причине внутреннего конфликта, а из-за разницы социального положения. Я – вот уж сирота казанская – отстаивала благородную бедность, он, что естественно, стоял на позициях преимущества материального стимулирования общества.
И оба лукавили.
Он признавал, что его потребности перекрыты многократно и излишне – потеряно чувство удовлетворения от обладания необходимым. Я принимала его позицию – эквивалентом успеха (но не таланта, на этом я стояла твердо) все же остаются денежные знаки. Точнее, их количество.
В общем, болтали о чепухе у зеленой лампы.
Пыжились многословно, принимали позы.
В некоторых кругах такое времяпрепровождение считается флиртом. Интеллектуальной интрижкой прислуги и скучающего господина. Изысканно платоническим романом на уровне мировоззрений. Мы как бы флиртовали, обмахивались веерами из книжных знаний, у каждого наготове была отточенная шпилька из цитат.
Забавно. Не скучно. И поднимает тонус.
Но случались и просто разговоры.
– Я слышала, ты сломал ногу, катаясь на лыжах?
– Да, не повезло. Точнее, какой-то придурок пошутил. Подрезал на сноуборде и столкнул со склона. Но я сам виноват, полез туда, где запрещен спуск… В общем, получил то, что заслужил. Если инструктор говорит – опасно и весь склон флажками обвешан – не лезь. Здоровее будешь.
– А страшно было? – Поджимая ноги, я представляла, как лечу по каменистому склону к пропасти.
– Да я толком-то и испугаться не успел, – пожал плечами Артем. – Раз! И вниз лечу. На камни.
– А придурка того наказали?
– Он успел съехать. Его не нашли.
– Какой ужас! А ты на помощь звал? Пытался сам выбраться?
– Не-а. Я без сознания валялся. Только шлем и спас.
Иногда я расспрашивала Артема о родственниках. Например, меня очень удивляло, почему, несмотря на неприкрытую, явную неприязнь к его матери, бабушка продолжает жить с ней под одной крышей. Капитолина Фроловна демонстративно игнорировала невестку и общалась с ней через Клементину или Зинаиду.
Ирина Владимировна подобных демонстраций не производила, но было заметно, с каким напряжением она переживает даже редкие встречи с бывшим прокурором.
– Это старая история, – говорил Артем. – Когда-то бабушка не одобрила выбор папы. Потом, узнав, что по завещанию ей обусловлено только содержание, а не доля, вообще начала судиться…
– Бабушка судилась с невесткой и внуком?!
– Ага, – усмехнулся Артем. – Всю Москву насмешила. Когда процесс проиграла. Если бы мама захотела, вообще могла бы объявить бабулю недееспособной.
– Круто. А Ирина Владимировна отважилась бы это сделать?
– Вряд ли. Но когда бабушка пыталась инициировать процесс по другим претензиям – она у нас в принципе неровно к судам дышит, – мама ее припугнула. Не столько результатом, сколько позором…
– Странные у вас в семье отношения. А тебя бабушка любит?
– Она любит Фуню. Потом – Зинаиду. Потом себя уважает. После этого стоят внуки. Благовоспитанные и послушные.
– Это ты-то – благовоспитанный? – фыркнула я, вспоминая фотографии из Артемова мобильника, там он плясал на костылях в обнимку со стриптизершами.
– Ну да. Порой – благовоспитан, – притворно нахмурился тот. – Но самым примерным мальчиком в нашей семье априори признан Георгий – сын старшего сына бабы Капы, дяди Виктора. Жорик у нас тип скучный, но морально устойчивый. Как, впрочем, и вся дядина семья. Была бы бабушкина воля, все наследство отца перешло бы по их линии. Из-за того она и по судам ходила.
– Но это же несправедливо! Деньги заработал твой отец, распорядился ими по своему усмотрению – оставил жене и сыну. Неужели бабушка этого не понимает?
– У бабушки понимания, знаешь ли, с какими-то вывертами. Деньги семьи она распределяет не по законам, а по симпатиям. Дядя, на ее взгляд, заслуживает того, чтобы быть богатым, с бесприданницы невестки достаточно и малого. Дядя – плоть и кровь, невестка – пришлая гордячка.
