Эдуард Тополь - Упреждение
То есть, несмотря на генеральский мундир и погоны, Леонтьев всем своим видом и манерами демонстрировал штатский демократизм. В сопровождении ординарца с тяжелой коробкой медалей он стал обходить всех нас, спрашивал фамилию и звание, доставал из коробки очередную новенькую медаль, вручал (а не прикалывал, поскольку мы все были не в форме, а в больничных халатах) и каждому жал руку, говоря: «Поздравляю!», а в ответ выслушивал четкое: «Служу России!»
Когда очередь дошла до меня, он, услышав мою фамилию, переспросил:
– Пашин? Вы Антон Пашин?
– Так точно, товарищ генерал.
– Радио «Вперед, за Родину!»? – уточнил он на всякий случай.
– Так точно, товарищ генерал.
– Так вы живы? Мы же вас потеряли! – Он повернулся к начальнику госпиталя: – Почему нам не сообщили, что Пашин у вас?
– Очень много раненых, товарищ генерал, – начал оправдываться полковник Коногоров. – Мы не успеваем…
– Понятно, – перебил Леонтьев. – И как он? Выздоравливает?
– Уже, товарищ генерал. Готовим на выписку.
Леонтьев повернулся ко мне:
– А что у вас? Какое ранение?
– Пулевое в ногу, – за меня поспешил Коногоров. – Была гангрена, но мы справились.
– Замечательно, – сказал мне Леонтьев. – Тогда я вас забираю. – И повернулся к Коногорову: – Выписывайте его. Он мне нужен в Киеве.
8
В Киев мы въезжали со стороны Борисполя или, точнее, того, что от него осталось.
– Однако украинцам нужно отдать должное как нашим братьям-славянам – они защищались люто, – сказал Леонтьев, сидя на заднем сиденье трофейного «Мерседеса»-кабриолета и глядя на руины Бориспольского аэропорта.
Но еще сильнее было впечатление от самого Киева. В Дарнице вся Бориспольская улица была в кирпичных и бетонных руинах, так же, как Привокзальная, Тепловозная и Причальная, с которой открывался вид на Днепр – тот самый Днепр, о котором Гоголь писал: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои». Теперь все мосты через Днепр были взорваны – и Метромост, и мост Патона, и Дарницкий, и полные воды Днепра «вольно и плавно» обтекали обнаженные, как гнилые зубы, опоры этих мостов и несли мимо них останки искореженных плавсредств и вздувшиеся трупы погибших солдат и животных.
Но четыре понтонных моста, за одну ночь наведенные нашими саперами под яростным огнем противника, работали под максимальной нагрузкой, по ним, как муравьи по шатким соломинкам, катили с левого берега на правый грузовики с гуманитарным грузом – продуктами, водой и медикаментами.
– Вот зачем было всё это взрывать? – вздохнул Леонтьев, когда после короткого разговора с военной полицией мы получили разрешение вписаться в колонну грузовиков с продовольствием, и его генеральская машина покатила по понтонному мосту. – Ведь у Киева не было выхода. Если бы они не капитулировали, мы бы спустили на город Киевское водохранилище. А теперь нам придется все это восстанавливать и кормить весь город. И это, когда самим жрать нечего. Ваша задача, майор, перестроить работу радиостанции…
– Я капитан, – осторожно поправил я.
Но он отмахнулся:
– Уже майор, приказ будет не сегодня-завтра. Однако слушайте внимательно. Ваши репортажи с передовой слушала вся армия, а когда вы пропали, мы получили от солдат тысячи эсэмэсок и звонков с вопросом, живы вы или погибли. Поэтому я хочу, чтобы вы вышли в эфир с рассказом о своем боевом ранении и пребывании в госпитале…
– Товарищ генерал, простите, что перебиваю, но в меня стреляли с нашего вертолета.
– Вы уверены?
– К сожалению…
– Гм… Однако… – Он приподнял генеральскую фуражку и погладил себя по залысине на затылке. – Ладно, всё равно. Главное не это. Главное, нам нужно срочно организовать свою не военную, а гражданскую теле– и радиостанцию для местного населения. Я вас для этого и забрал из госпиталя…
– Боюсь, я не справлюсь…
– Справитесь! – вдруг сказал он жестко, но тут же смягчил тон. – Это не предложение, а назначение. Вы работали на «Мосфильме», и ваше имя знают по фильмам и книгам. Это важно. Все местные журналисты нам не подходят, и всякие Шустеры и Евгении Киселевы – тем более. Да они и сбежали. Поэтому «Перший» телеканал возглавит Соловьев, телеканал «Украина» – Толстой, а вы возьмете на себя «1+1». Главное, срочно выйти в эфир с самыми мирными программами, успокаивающими население. Хорошо бы прямо завтра.
Мы уже ехали по Крещатику, разбитому нашими бомбежками или взорванному укропами буквально до основания – и слева, и справа громоздились горы битого кирпича и кусков бетона от зданий, бывших прежде роскошными отелями, торговыми моллами и дворцами, а теперь превратившихся в руины с проломленными крышами и выбитыми оконными проемами. А посреди мостовой, разбитой танковыми гусеницами, валялись ошметки знаменитых киевских каштанов…
9
К сожалению, или, как любит говорить генерал Леонтьев, «однако», сапер, потерявший полчерепа, и безрукий пехотинец оказались правы, несмотря на то, что ни на какой Брюссель или даже Варшаву мы и не замахнулись. Просто буквально назавтра после подписанной Юлией Тимошенко капитуляции на остовах разрушенных киевских зданий и на стенах уцелевших домов появились надписи углем, спреем и даже красками:
КИIВ ЗДАВСЯ – УКРАIНА НИКОЛЫ!
То есть «Киев сдался, Украина никогда!». Остатки украинской армии, отступившие в Житомирскую и Винницкую области, объявили о том, что не подчиняются киевским предателям. Во Львове, Тернополе, Ивано-Франковске и всех остальных городах и селах Западной Украины «самостийно» возник «усэнародний заклик в народне ополчення», всенародный призыв в народное ополчение, причем в это ополчение стали массово записываться даже женщины и подростки. Львовская радиостанция «Вiльна Украина» сообщила, что «рішенням Громадьского суду Незалежної Західної України зрадниця Тимошенко», то есть решением Народного суда Независимой Западной Украины предательница Тимошенко, подписавшая капитуляцию, приговорена к смерти и проклятию «на віки повіку». А в Полтавской, Сумской и Черниговской областях партизанские отряды имени Петлюры, Бендеры и Яценюка стали взрывать железнодорожные пути и вообще всё, что не успела взорвать отступающая украинская армия.
Такого ожесточенного противостояния мы от наших младших братьев, конечно, не ждали. Я даже не знаю, кто из украинцев смотрел теперь наши наспех сделанные пропагандистские передачи и выпуски теленовостей и смотрел ли их вообще хоть кто-нибудь, кроме Политуправления нашей армии. Да и там, по-моему, их смотрели только первые две недели, а потом перестали, и мы забивали эфир старыми фильмами – «Весна на Заречной улице», «Три тополя на Плющихе», «Зимний вечер в Гаграх» и т. п., религиозными сюжетами в честь православных праздников и повторами передач «Голос» и «Ледниковый период». Я написал «мы», но это «мы» нельзя понимать буквально, как определение полноценной и действенной телевизионной редакции. Во-первых, среди бывших профессиональных работников украинского телевидения почти не нашлось коллаборационистов, а (во-вторых) тех, кто сам приходил наниматься, я на работу не брал, боясь скрытого саботажа и/или откровенного вредительства. Поэтому я укомплектовал редакцию двумя чудом выжившими в Киеве русскими писательницами и тремя ВГИКовцами – украинцами московского разлива, отозванными из воинских частей с помощью генерала Леонтьева. ВГИКовцы оказались недоучившимися студентами, то есть призванными в армию из творческих мастерских Владимира Хотиненко, Сергея Соловьева и Вадима Абдрашитова. Пользуясь нашим полным вечерним бездельем (в результате нескольких партизанских терактов в Киеве был введен комендантский час, и после восьми вечера теперь не работали ни рестораны, ни кинотеатры), я вспомнил о заказе генерала Сафонова и решил из нашей и украинской кинохроник смонтировать фильм под названием «Упреждение 2024». Благо, теперь в моем распоряжении был весь богатейший архив телекомпании «1+1» – то есть огромный массив кинохроники, снятый украинскими киношниками в 3D-формате. И плюс к этому я мог заказать в Москве любую кинохронику, снятую нашими фронтовыми операторами.
ВГИКовцы мою идею восприняли на «ура», хотя для них я, конечно, сократил название будущего фильма до числа «2024» и не сказал, для кого мы делаем эту картину. Но их это и не интересовало, для них работа не над пропагандистской, как они говорили, «заляпухой», а над «настоящим» фильмом была просто даром божьим и спасением от тупого вечернего безделья и пьянства. А через несколько дней, узнав, чем мы занимаемся по вечерам, к нам присоединилась одна из писательниц, восьмидесятилетняя Валентина Ивановна Егорова – оказалось, что она тоже ВГИКовка, закончила сценарный факультет аж в 1965 году!
