Наталья Солнцева - Три смерти Коломбины

– Ты согласен?

Он задумчиво кивнул, поднял глаза. Астру рассмешил его глубокомысленный вид.

– Я говорю, обряд сжигания чучела, присущий разным языческим мистериям, имеет один и тот же смысл: для того, чтобы родиться, нужно умереть.

Брюс опять кивнул. О чем она? Ах, да… о смерти. О смерти?

– Еще кому-то нужно умереть? – невпопад спросил он.

– Ты отсутствуешь, Карелин. Для кого я все это рассказываю?

Карелин… Она права. Он не Брюс, он…

– Старичок оказался просто кладезем сведений, – увлеченно тараторила Астра. – В свое время он написал пьесу «Проказы Коломбины», но так и не сумел убедить руководство…

«Как она правильно выразилась, – в свое время! – подумал Матвей. – А какое время – мое?»

– Не будем отвлекаться, – сказал он. – Вернемся к Сатурналиям. Я не расслышал…

– В начале празднества древние римляне выбирали короля, которого ждала печальная участь. В конце гуляний ему полагалось покончить с собой. Если же он не решался на это, то все равно погибал «от ножа, огня или петли».

– Жестоко.

Астра стянула лайковую перчатку, и на ее ладошку опустились несколько снежных хлопьев, чтобы сразу растаять.

– Зима плачет! – сказала она. – Не хочет уходить, покидать людей, с которыми она провела три веселых месяца. Сначала ей радовались, а теперь гонят. Где же справедливость? Где милосердие? Где благодарность?

Он взял ее руку, поцеловал. На губах остались холодные капли. Слезы зимы…

– Глебов говорил, что видел в квартире маску Арлекина – в ванной, на зеркале.

Слова Астры разрушили чары этого мгновения, полного снега и вспыхнувшей страсти. Женщина-сыщик – что может быть ужаснее?

– Ты продолжаешь ему верить? – вздохнул Матвей.

– Старичок намекнул, что Арлекин – вовсе не безобидный персонаж, не тот «неунывающий простофиля из Бергамо», которым его привыкли считать. Происхождение самой маски со зловещими чертами отсылает нас к одному из демонов дантовского «Ада» – Alichino. Или к старинным французским легендам, где Эллекен – «мрачный предводитель сонма дьяволов»…

Николай Казаринов ничем не походил на Ван Гога – ни внешностью, ни манерой живописи. Высокий, худощавый, с усами и бородкой клинышком, подчеркнуто вежливый, со следами бессонницы на интеллигентном лице – он скорее напоминал Дон Кихота.

Его картины занимали все стены тесной мастерской. Ничего лишнего: удобное рабочее место с компьютером, книжный стеллаж, несгораемый шкаф, комод с выдвижными ящиками, мольберт. Он смущенно показывал гостье пейзажи, все в одном ключе: сельская идиллия. Девочки, плетущие венки на лугу; влюбленные на лодке посреди заросшего лилиями пруда; стайка берез на холме; деревянный мостик, перекинутый через ручей; рыбак с удочками в камышах…

– Вот мои работы, – волнуясь, произнес он, скрывая мучительное ожидание похвалы.

– Потрясающе! – воскликнула Астра. – Чудо, как хороши!

Дабы это прозвучало убедительно, ей пришлось призвать свои актерские навыки. Казаринов был кем угодно, только не талантливым художником. Тем более не «вторым Ван Гогом». Никакой болезненной напряженности, экспрессии, порыва – мазок слишком аккуратный, заглаженный. Ничего общего с «Ночным кафе» или «Пейзажем в Овере после дождя».[14] Разве что обилие желтого цвета. Астра основательно подготовилась, прежде чем позвонить Казаринову и договориться о встрече. Если не удастся подобрать к нему ключик, он не расскажет о Магде.

– Пожалуй, я куплю у вас пару картин – для начала. Пруд и… березки. Обожаю деревенскую тишину, мягкие краски рассвета. А что-нибудь весеннее есть?

Николай расплылся в блаженной улыбке.

– «Подснежники», – с готовностью сказал он, подводя покупательницу к маленькому полотну без рамки. На фоне окна, за которым теплится серый промозглый мартовский день, стоят в стакане нежные зеленовато-белые цветы. – Нравится?

– Очень!

Она почти не притворялась. По сравнению с остальными «шедеврами» эта работа поражала трогательной простотой и достоверностью.

– Это я вчера написал. Меня посетила муза…

Похоже, она поторопилась, отказывая Казаринову в таланте. Искру в него Бог заронил, а разжечь ее некому. Бывает капризный огонь – не хочет гореть, хоть тресни. Не всякие дрова ему подходят.

Астра, не торгуясь, попросила его упаковать все три картины. Правда, цену художник назвал умеренную. Его глаза светились восторгом. Еще бы! Продать сразу несколько вещей удается редко. К тому же он заметил, что покупательница не торопится уходить.

– Чай, кофе? – предложил он. – У меня здесь электрочайник.

– Не откажусь.

Чашки и сахарница стояли на комоде. Николай достал банку с хорошим кофе.

– Мне без сахара.

– Я тоже люблю черный! – обрадовался он.

Хозяин мастерской проникся к Астре симпатией и признательностью. Не каждый день его полотна хвалят, тем более покупают. С таким человеком поговорить не грех и знакомство свести не помешает.

– Я занимаюсь адвокатурой, – заявила она. – Алла дала мне ваш телефон.

– Жена?

Казаринов застыл с чайником в руке. Похоже, он ничего не знает про ее разговор с Аллой. Так даже лучше.

– У меня – частный дом. Хочу устроить там небольшую картинную галерею. Ваши пейзажи положат начало.

– Лестно слышать. – Он подал ей чашку с дымящимся кофе. – Кстати… Третьяковка, кажется, начиналась с пейзажа.

Казаринов вошел в роль радушного хозяина, обязанного развлекать гостью.

– Серьезно? Да это… прямо знак судьбы.

Астра выражала радостное изумление. Если бы еще Казаринов сам заговорил о Магде…

– Будучи студентами, мы частенько ездили в Братцево на этюды. Там чудесные виды… А сам дом! Эти боковые полуротонды с кариатидами, балконы, купол, интерьеры, расписанные итальянцем Скотти. С этой усадьбой связаны самые блестящие фамилии, в ней бывали князья Голицыны и Трубецкие…

Астра не могла поверить, что все идет как по маслу, и искала в этом какой-то подвох. Должно быть, Алла предупредила мужа… и теперь тот ведет ловкую игру.

– Парк запущенный, но прелестный, – дождавшись паузы, вставила она. – Особенно осенью.

– Вы там бывали? Наверное, живете в Тушино.

– Нет, просто люблю это место.

– Братцевская усадьба не очень популярна у москвичей, – сказал Казаринов. – К счастью для тех, кто предпочитает поэтическое уединение. Там столько живописных уголков! Я открыл их для себя благодаря Магде Левашовой.

– Она тоже художница?

Лицо Казаринова неуловимо изменилось. Глаза чуть прищурились, подбородок дрогнул.

– Когда-то была. Мы учились вместе. Потом у нее случилось несчастье – погибли родители. Она все забросила, заперлась в квартире. Это был последний курс. Я помогал ей делать кое-какие работы – как раз навеянные прогулками в Братцеве. У меня сохранились эскизы. Хотите взглянуть?

Конечно, она хотела.

– Вот. Я их держу в отдельной папке.

Он достал пару картонов, написанных акварелью. Каменный мостик через овраг, который Астра и Матвей вчера видели, деревья в золотой осенней дымке, все усыпано опавшей листвой, пронизано грустью.

– Как точно передано настроение, – искренне похвалила она. – Столько оттенков желтого…

– А Магда забраковала.

– Почему?

– Она хотела добавить тумана над мостом и две человеческие фигуры в карнавальных костюмах. Как будто бы хозяева усадьбы затеяли бал-маскарад, а эти двое сбежали, чтобы целоваться и обниматься вдали от всех. Я ее убеждал: люди здесь будут лишними, но она заупрямилась.

– И вы добавили?

Николай кивнул.

– Я никогда с ней не спорю. Увидев новый эскиз, она вспыхнула, вышла из себя и… В общем, мне не удалось ей угодить.

– Это были Коломбина и Арлекин?

Художник прижал длинные пальцы к вискам, сделал несколько круговых движений.

– Как вы догадались? Да, именно Коломбина и Арлекин. Странно, что они пришли вам в голову.

Астра пожала плечами.

– По-моему, ничуть. Это ведь самые распространенные персонажи маскарада.

– Да, пожалуй…

Кофе остыл – ни Казаринов, ни гостья не прикасались к нему. За окнами капало. Она взяла в руки второй картон – тот же мостик, та же золотая листва, только чуть гуще деревья и больше зеленоватой тени.

– А где… тот эскиз?

Художник понял, о чем она спрашивает.

– Магда разорвала его, прямо у меня на глазах. Печально, да? Она называла меня Ван Гогом за мою любовь к желтому цвету. С тех пор я больше не слышал этого из ее уст.

Он долго молчал, поглаживая бородку.

– Моя жена злилась на Магду за то, что она так говорила. У Ван Гога ведь случались приступы душевной болезни, и он покончил с собой. Знаете, какими были его последние слова? «Печаль будет длиться вечно…»

Глава 17

Воинственный непоседа Генрих IV, которому Марго спасла жизнь в Варфоломеевскую ночь, все же не избежал гибели. То была лишь отсрочка. Екатерина Медичи давно скончалась, но ее проклятие настигло ненавистного «замараху» Наваррского спустя двадцать лет. Католический фанатик Равальяк на ходу вскочил в раззолоченную карету короля и нанес тому смертельный удар ножом…