Патриция Хайсмит - Игра на выживание
Рамон встал со стула. Он был аккуратно одет и гладко выбрит, как если бы собирался куда-то.
— Привет, Тео.
— Здравствуй, Рамон. Хорошо выглядишь. — Он подошел к Рамону и протянул ему руку.
Рамон учтиво пожал её.
— Ему сейчас чуть получше. Он очень устал. Но на этот раз его не били. Даже ни разу не ударили, — сообщил Артуро, нервно сцепляя свои короткие толстые пальцы в замок.
Теодор видел, что это было лишь кажущееся улучшение. Рамон осунулся и похудел.
— Иносенса передает тебе большой привет.
Рамон ничего не сказал.
— Он ещё никуда не выходил из дома. Со вчерашнего дня, — доложил Артуро, ставя швабру в угол рядом с плитой.
В комнате было непривычно чисто и прибрано.
— Черт возьми, Рамон, я забыл принести твою птичку! Твой попугай чувствует себя вполне хорошо, но я не хотел, чтобы ты подумал, что я украл его у тебя.
— Так моя птичка у тебя? — удивленно переспросил Рамон. — А я думал, что её украл дворник!
— А разве Саусас не сказал тебе? Все это время она жила у меня.
Рамон растерянно улыбнулся и провел рукой по волосам.
— У дворника есть ключ. Я подумал, что он отдал её этим мальчишкам... — Рамон махнул рукой в сторону двери. — Ну мальчишкам, что здесь живут.
— Нет, Рамон. С птичкой все в порядке. — Теодор знал, что вечно чумазые, неуправляемые местные детишки раздражали Рамона и действовали ему на нервы, главным образом потому, что в душе ему все же было их жалко. Но они постоянно устраивали какие-то дурацкие розыгрыши и издевались над Рамоном, и, наверное, не только над ним, но и над другими обитателями этого дома.
— Вот видишь, Рамон? — с улыбкой подхватил Артуро, стараясь сделать так, чтобы Рамон извлек как можно больше положительных эмоций из того факта, что его птичка, оказывается, жива и невредима.
— Артуро, в последнее время ты проводишь здесь много времени, заметил Теодор. — А как идут дела в мастерской?
— Да так и идут, — вздохнул Артуро, выразительно махнув рукой, печально улыбнувшись и всем своим видом давая понять, что ему совсем не хочется говорить об этом.
Работники в мастерской Артуро часто сменялись, но и новые мало чем отличались от прежних: обыкновенные бездельники, работавшие спустя рукава и целыми днями обсуждавшие друг с другом достоинства своих подружек. Было время, когда Теодор изредка наведывался в мастерскую, где неизменно заставал одну и ту же картину: Рамон работал, не покладая рук над починкой какого-нибудь кресла или ножки стола, а Артуро обычно сидел на стареньком диванчике, которые кто-то когда-то сдал в починку и с той поры так и не потрудился востребовать назад, и читал газету. Артуро был мастером своего дела, но как и полагается настоящему мастеру, работать он не любил, предпочитая учить Рамона, в чем, нужно сказать, он действительно преуспел, начав с самых азов, когда года три или четыре назад Рамон пришел к нему в поисках работы. Тогда у Рамона не было совершенно никаких навыков, но зато он обладал завидным упорством и трудолюбием, и это Артуро ценил в нем больше всего. Теодор знал, что после своей смерти Артуро намеревался завещать свою мастерскую Рамону. Поначалу Теодор удивлялся тому, что такой симпатичный и сообразительный молодой человек, как Рамон выбрал себе подобный род занятий. И только теперь он понял, что это было сделано специально, чтобы сделать жизнь ещё мучительней.
Рамон стоял у кровати, гордо вскинув голову и глядя на него. На низком столике у изголовья кровати лежала Библия в черном переплете с золоченым обрезом.
— Что ж, Рамон, я рад узнать, что в полиции тебя не обижали, — сказал Теодор.
— Ну что ты, нет, ни сколечки, — с едва уловимым сарказмом отозвался Рамон.
— Я звонил несколько раз, чтобы узнать, как у тебя дела.
Рамон потупился.
— Они... они мне просто не поверили.
Теодор подумал о том, стоит ли рассказывать Рамону о своей встрече с одним из психиатров. И в конце концов решил не делать этого. Он перевел взгляд на Артуро, глядевшего на него с тревогой и недоумением. Из коридора донесся звук спускаемой в туалете воды. Теодор слегка обернулся, и его взгляд уперся в серую унылую стену, находящуюся всего в каких-нибудь четырех футах от узенького оконца комнаты Рамона.
— Ну, Рамон, каковы твои планы на будущее? — спросил Теодор, решительно отворачиваясь от окна. — Собираешься вернуться на работу?
— Еще не знаю.
— Рамон, может быть, я тебя задерживаю. Ты куда-нибудь собирался уходить? — поинтересовался Теодор.
— Ну что вы, нет, конечно же нет! — воскликнул Артуро. Присаживайтесь, дон Теодоро. Присаживайтесь, пожалуйста.
Теодор сел на кровать, но обстановка комнаты и царившая в ней напряженная атмосфера действовали ему на нервы, и ему снова захотелось встать.
— Дон Артуро, а как поживают ваша дочь и внучка?
— Очень хорошо, большое спасибо. Да уж... у малышки уже режутся зубки! — Артуро щелкнул указательным пальцем по своим собственным зубам. Затем он спохватился и одернул на себе жилетку. — Что ж, мне пора. Нет-нет, ну что вы, дон Теодоро, это не из-за вас. Просто в двенадцать часов ко мне должен прийти заказчик, а время уже поджимает.
Рамон как будто хотел что-то возразить на это, но в целом он воспринял эту новость довольно спокойно — хотя Теодор и не был уверен в том, что он не заявит, что идет вместе с Артуро, пока тот не попрощался с компаньоном у порога и не закрыл за ним дверь.
— Я очень рад, что у тебя есть такой хороший друг, — с улыбкой сказал Теодор.
Теодор равнодушно глядел на него.
— Рамон, ты что, не умеешь ценить друзей?
— Ты перестал быть моим другом, когда решил, что это я убил её.
— А что, по-твоему, мне оставалось? Разве ты остался мои другом, если бы все подозрения пали на меня?
— Нет.
— Вот и я о том же. Рамон, я прошу меня извинить. Мы были оба не в себе, сбиты с толку. Да и разве могло быть иначе?
Рамон молчал, разочарованно глядя на него.
Ну что, может быть пришло уже время сказать? Откладывать этот разговор не было никакого смысла, Теодор просто не знал, как дальше вести себя с Рамоном.
— Рамон, я не верю, что это ты убил её. Я допускаю, что ты можешь считать себя убийцей — но не более того. Вчера вечером у меня был разговор с одним из врачей. Я встречался с доктором Рохасом.
— Рохас, — с идиотской улыбкой пробормотал Рамон и нервно потушил только что закуренную сигарету.
Теодор не сводил с него глаз, в то время, как он принялся медленно расхаживать по комнате. Даже походка Рамона теперь казалась другой, и то, как он при этом прижимал локти к туловищу, и то, как держал голову.
— Рамон, ну и что ты собираешься делать?
Рамон продолжал медленно расхаживать из угла в угол.
— Слушай, а чего это ты так волнуешься за меня? Не утруждай себя, не надо. Город останется таким, как прежде, и люди, и улицы тоже, и даже в полиции ничего не изменится, как будто совсем ничего не произошло. И ты тоже останешься прежним — хотя, признаться, я никак не ожидал, что и ты тоже останешься тем милым, добрым и наивным Тео, которого мне приходилось защищать от мошенника, торгующего на улице поддельными побрякушками из фальшивого серебра! — со смехом заключил Рамон.
Теодор тоже улыбнулся.
Рамон опустился на свою кровать.
— Рамон, я беспокоюсь о тебе, потому что ты мне небезразличен, и потому что несмотря ни на что ты был и остаешься моим другом.
И тогда, глядя ему в глаза, Рамон спокойно сказал:
— Но ведь я убил ее... и больше я небе не друг.
Теодор не шелохнулся. Ему стало тревожно от того, с какой убежденностью сказал об этом Рамон. В некотором смысле это было сродни тому, как неожиданно потерять позиции, оказавшись сраженным наповал веским аргументом. А что если это и в самом деле сделал он? Что если он действовал в состоянии аффекта, который вроде бы как принято считать смягчающим обстоятельством при совершении преступления? Сможет ли он тогда понять и простить его? В принципе, Теодор был не прочь простить Рамона. Но он просто понятия не имел, что думать о Рамоне в данном, конкретном случае. Он не был ни в чем уверен. Теодор подошел к изголовью кровати Рамона, взял со столика Библию и протянул её Рамону, который тоже вскочил на ноги.
— А если бы я попросил тебя поклясться, что это ты убил её — ты поклянешься в этом, а, Рамон?
Рамон взглянул на Библию и сказал:
— О таких вещах не клянутся на Библии!
— Но ты бы поклялся?
— Клянусь, это сделал я. Я не желаю касаться Библии, но я клянусь тебе, — упрямо проговорил Рамон.
— Тогда я тебе не верю.
— А мне плевать, веришь ты мне или нет!
— Это твое дело! — запальчиво сказал Теодор.
Рамон внезапно схватился за Библию.
— Вот! Видишь? Я клянусь! Это я убил ее! — Он затравленно глядел на Теодора, а затем выпустил Библию из рук.
