Екатерина Лесина - Крест мертвых богов
Данилу ждали. Ярик в новенькой форме, чужой какой-то, неприятный, неприветливый. И еще один, видно, из тех, которых недавно приняли.
– Привет, Дан. Там это, Ратмир велел сразу, как явишься, к нему, – Ярик старательно отводил взгляд. – Ты это, ну, знаешь куда.
Данила знал. В клубе ничего-то не изменилось: грязно, темно, прохладно, дом старый, выкупленный Ратмиром и подремонтированный, но все равно какой-то полузаброшенный, что ли. Мусор, кружки грязные, пластиковые стаканчики, пакеты, чьи-то носки в коридоре, берцы с налипшими на подошву комками грязи. Прежде все это казалось нормальным и даже добавляло прелести относительно независимого существования.
Народу было немного, кто-то здоровался с Данилой – он отвечал, кто-то о чем-то спрашивал и даже пытался шутить… дверь в Ратмиров кабинет была приоткрыта, стучать Данила не стал.
– А, явился наконец, – Ратмир оскалился улыбкой. – Я уж думал, что за тобой посылать придется. Что молчишь?
Данила пожал плечами. О чем говорить?
– Ну, рассказывай давай, с чего это вдруг на малую родину потянуло, я уж решил, что ты совсем москвичом стал, – Ратмир сидел, поставив локти на стол, на левой руке шрам, на правой – татуировка. – Хорошо. Давай начистоту. Значит, медалек ты не нашел, верно?
Данила кивнул.
– И теперь полагаешь, будто я убил твою мать. Да, я знаю, что случилось, и поэтому хотел поговорить с тобой. Видишь, я безоружен, хотя, зная тебя, предполагаю, что явился ты отнюдь не с добрыми намерениями.
Такого Ратмира прежде видеть не доводилось. И дело даже не в том спокойном деловитом тоне, с которым он говорил, и не в отсутствии оружия – Ратмир по умолчанию сильнее, справится и без оружия. Дело в том, что все это – татуировка, бритый наголо череп, камуфляж, орел и свастика на черной майке показались вдруг до невозможности нелепыми. Как если бы Ратмир на карнавал собрался.
– Во-первых, ты, конечно, извини, но у меня причин не было тебя трогать.
Как это не было причин? А посылка, которую Данила якобы потерял?
– Это была подстава, или, если хочешь знать, проверка своего рода, не для тебя, Данила, для партнеров моих московских, люди новые, пусть и с рекомендациями, но в бизнесе недавно, значит, ожидать можно всякого. К примеру, неприятностей с властями. Ты вез товар стоимостью около трех штук баксов, ты его довез.
– А звонок? Ты сказал, что… что я облажался! Ты угрожал! Ты…
– Я решил тебя зацепить, – спокойно ответил Ратмир. – И не ори, если хочешь разобраться. Ты ведь хочешь разобраться, верно? Понимаешь, поначалу все шло согласно плану, ты бы вернулся, получил обещанную награду, возможно, время от времени я бы пользовался твоими услугами в качестве курьера. Естественно, не бесплатно. Все были бы довольны, но после твоего отъезда поступила информация… идея, которая показалась мне достаточно интересной. Но для начала тебя нужно было привязать к нам, так привязать, чтобы в случае чего ты не то что спрыгнуть, вздохнуть без разрешения не мог. Понятно?
– Нет.
– Долг, который ты не в состоянии погасить, и дорогой человек в качестве заложника. Схема простая и поэтому надежная. Но видишь ли, без твоей матери она теряет смысл. Тебе ведь насрать на долг, верно? И на то, что я могу с тебя шкуру снять?
Данила пожал плечами, не то чтобы совсем плевать, просто… ну как-то сразу все запуталось. Он шел сюда, твердо зная, что убьет Ратмира. А теперь выходило, что убивать его не за что.
Если, конечно, все рассказанное – правда.
Ратмир, видимо, догадался, поэтому спокойно продолжил:
– С крючка ты соскочил, признаю честно. Я вообще, если ты заметил, довольно откровенен, не думай, что от страху, таких, как ты, сопляков я не боюсь. Но не люблю, знаешь ли, когда из меня козла отпущения делают. И во-вторых, вот тебе информация к размышлению – номера на той машине были московские.
– Московские?
– Московские, Данила, московские. Там ищи, не здесь. Мне трогать тебя резону не было, на крючке ты со временем принес бы мне состояние, а теперь… бесполезен.
Состояние? О чем он? У мамки если и были деньги, то никак не состояние, не то что у тетки… так дело в тетке? Ратмир хотел добраться до теткиных денег? Повесить на Данилу долг и шантажировать?
Ну и скотина!
– А теперь, если более-менее разобрались, то остается лишь сказать «до свиданья».
– До свиданья? – уходить вот так, вежливо попрощавшись? Будто и не было подставы, угроз, его страха и маминой смерти… Нет, судя по всему, в маминой смерти Ратмир и вправду не виноват, но за все остальное в морду он заслуживал.
Данила и хотел, Данила попытался дотянуться, только вот не получилось, Ратмир от удара ушел и ответил тем же. Челюсть хрустнула, в голове загудело, из носа потекло…
– Вон пошел, сопляк. – Ратмир вытер руку. – Сначала драться научись, а потом уже лезь. И еще… только в память о былой дружбе, валил бы ты отсюда, и побыстрее… ребята предательства не поймут. Обидеться могут, что променял наши идеи на теткины деньги.
Дальше Данила слушать не стал, пусть его уход и похож на бегство, просто вдруг мерзко стало, противно, и челюсть ныла.
Гейни ждала у подъезда, сидела на лавочке, мотая в воздухе ногами. Родная, знакомая и красивая. А у него из носу кровь идет, и под глазами, наверное, синяки.
– Привет, – Гейни поднялась навстречу. – Где это тебя так? Стой, не дергайся, вытереть же надо. И вообще вон сядь и голову задери. Выше, и еще. Вот так.
Она достала из кармана носовой платок и осторожно принялась вытирать уже засохшую местами кровь. Гейни никогда прежде не прикасалась к нему настолько ласково, и Данила готов был сидеть хоть час, хоть два, и даже испытал нечто вроде благодарности к Ратмиру.
Хотя нет, Ратмир – падаль.
– Холодное нужно приложить. Или полотенце мокрое, – сказала Гейни. – Пойдем к тебе.
В квартире было темно и воняло, чем – Данила не понимал, но запах был резкий, липкий и какой-то особенно неприятный.
– Фу, – Гейни прошла в комнату, – я окно открою, ты не против? И балкон тоже. А зеркала почему занавешены? Ты суеверный?
Она сдернула покрывало, Данила хотел остановить, а потом подумал, что и вправду не суеверный. И маме не понравилось бы, что дома темно, мама свет любила и свои фиалки в крошечных горшочках.
– А это в мусорное ведро, иди вынеси сразу, – Гейни собрала оставшиеся после похорон цветы в один пестрый нелепый букет, который сунула Даниле в руки. Подвявшие гвоздики похожи на тряпочки, нацепленные на зеленые прутики стеблей, пионы осыпаются розовыми лепестками, а белая лилия источает ту самую, выводящую из душевного равновесия вонь. – Я тут пока приберусь, а то вы, смотрю, совсем одичали. А ты и вправду теперь в Москве жить будешь?
– Наверное, – Данила пытался засунуть цветы в черный пакет, толстые стебли прорвали полиэтилен. – Тетка вроде говорила…
Вообще, о Москве он не думал, и о том, как будет жить, тоже, и вообще ни о чем, а теперь вот выходило, что надо в Москву. Машину найти и того урода, который маму убил.
– А я тоже в Москву собираюсь, – Гейни откинула волосы назад. – Мне поступать в следующем году, хочу присмотреться, выбрать куда. Пригласишь в гости?
Руслан
Гроза собирается, пусть на небе пока ни облачка и солнце палит вовсю, но воздух влажный, неприятный. И дышать тяжело, и думать. Мысли будто тонут в горячем асфальтовом мареве.
– То есть, выходит, нацистов убивает потомок красного комиссара из дедушкиного «нагана», причем не просто убивает, но играет в русскую рулетку и метит дедушкиным же крестом, который достался дедушке от расстрелянного им же отца, в смысле прадедушки? И вместе с проклятием достался, так? – Гаврик почесал подбородок. – Хрень какая-то…
С этим определением Руслан был совершенно согласен. Хрень, полная хрень.
– Нет, ну а тогда почему нацистов? Если бы дедушка воевал, тогда еще понятно, но он же до войны преставился, если этому твоему историку верить.
– До войны.
– И собаки тогда, выходит, ни при чем?
– Выходит.
И собаки, и Эльза с ее клиникой и подпольным тотализатором. Значит, можно приезжать в гости… или пригласить куда-нибудь… разговаривать, шутить, случайно прикасаться, продолжая начатую ненароком игру в любовь.
– Не понимаю. Нет, ну не понимаю, и все тут. – Гаврик подошел к окну и подергал за ручку, скорее самоуспокоения ради, чем и вправду надеясь открыть. Окно не открывалось никогда, ни при каких обстоятельствах: рамы хрупкие, стекла мутные, не мытые несколько лет – именно в силу хрупкости рам и опасения, что если их побеспокоить, то и вовсе развалятся. Зимой из окна тянуло холодом, летом, наоборот, кабинет превращался в душегубку, узенькая амбразура форточки совершенно не спасала.
Черт, когда ж обещанные стеклопакеты поставят-то?
– Сдохну, – вяло пообещал Гаврик. – Задохнусь и помру.
Руслан не ответил, говорить было немного тяжелее, чем просто дышать, скорей бы уж гроза прошла, глядишь, попрохладнее стало бы.
