Нина Васина - Правило крысолова
Первой моей мыслью, пока Павел, постанывая, поднимался с пола, было — поскорее одеться. Бабушкин рецепт сработал, это уже понятно, но, может быть, если я оденусь, моего запаха станет меньше? Пока Павел занялся пакетом кефира из холодильника, разодрав его уголок зубами, я незаметно отползла к двери и бросилась в спальню.
— Очень хочется есть, — заявил он, входя в комнату. — Что с тобой?
— Ничего… Пирожки есть не надо. Не надо! Они холодные и невкусные… — Я дрожащими руками застегиваю нижние пуговицы толстой шерстяной кофты. Легкие брюки остались незастегнутыми, черт с ними, но вот голые ступни…
Именно на них и уставился, тяжело дыша, совсем изнемогший от эротического буйства и выпитого литра кефира мужчина.
— Инга, я — дурак, — заявляет Павел, садясь рядом на пол и обхватив мои ступни ладонями. — Понимаешь, к сорока пяти накатывает вдруг понимание прожитой жизни… — Он поднял мою правую ступню вверх и прижал ее к лицу, я уцепилась за стул, чтобы не свалиться. — Что мы ищем, чего добиваемся? Счастье — рядом, нужно только осознать, понимаешь? — Задумавшись, он укусил меня за пятку.
— А… разве тебе уже сорок пять? — честно удивилась я, осторожно дергая ногой. Пока бабушка не сообщила о моем жизненном предназначении, мне в голову как-то не приходило незаметно заглянуть в паспорт близкого мужчины, поинтересоваться, в конце концов, его возрастом! Я даже вспомнила, что узнала фамилию Павла только на второй месяц знакомства. Меня укусили за пятку сильней. Я вскрикнула.
— Я хочу тебя съесть, понимаешь? Что-то произошло, я вдруг понял, что ты — единственно важная вещь. Вообще…
— Я не вещь.
— Кстати, о вещах! — радостно отвлекся Павел. — У меня для тебя подарок! — Он огляделся в поисках “дипломата” и пополз к нему по полу на четвереньках.
— Неужели — кольцо? — издевательски поинтересовалась я.
— Откуда ты знаешь? — удивился он на полпути.
Открыв “дипломат”, он несколько секунд с ужасом разглядывал впопыхах забросанные туда бумаги, папки, две книжки, калькулятор, еженедельник, наушники для сотового телефона, коробочку для кольца, дорогую зажигалку, ручки и еще какую-то мелочь. И вдруг, вместо того чтобы начать выяснять, кто это злодейски все распотрошил (мой возлюбленный аккуратен до маниакальности), он просто все выкинул на пол и повернулся ко мне с умильным выражением на похотливо-глупом лице с кольцом в руке!
— Это тебе. — Пока он приближался, стуча коленками в пол, я быстро натянула второй носок.
— Спасибо, не надо.
— Надо! Это настоящий бриллиант, только маленький. Дай пальчик!
— Не надо! — Я отбиваюсь, Павел наваливается на меня, мы падаем со стулом на пол. Некоторое время молча боремся, потом он издает вопль победителя — он ухватил мой безымянный палец и, скорей всего, если быстро не расслабиться, сломает его. Расслабляюсь. Он тут же тащит палец в рот, посасывает его некоторое время, преданно глядя на меня сверху увлажненным собачьим взглядом. Это невыносимо. Достает изо рта мой палец, надевает на него кольцо. Велико. Ой, как мы огорчились, как мы рассердились!!
— Ничего, — успокаиваю я слезшего с меня огорченного Павла, — подаришь кому-нибудь еще, например Среде. Она старше, ей будет как раз!
— Ну почему ты такая жестокая? Не будет больше ни среды, ни пятницы, не воскресных домашних обедов, ничего не будет больше! Только субботы, сплошные субботы всю неделю!
Этого только не хватало.
В кармане горчичного пиджака на плечиках пиликает пейджер.
— Тебе пора! — Я с облегчением встаю с пола.
Павел с отрешенным лицом идет к пиджаку, достает пейджер и с размаху запускает им в стену. Вот теперь я пугаюсь.
— А что это мы так разнервничались? — осторожно интересуюсь я, отступая к двери и вспоминая инструктаж служителя зоопарка перед съемками тигра-самца. Не смотреть пристально в глаза, выдерживать твердость в голосе, настоять на своем, а потом ласково проявить голосом одобрение. — Неужели мы забыли, что я — всего лишь девочка субботы? Что нас дома ждет жена, дети? Почему, кстати, ты сегодня пришел с утра, а?
— Праздничный обед дома… В пять.
— Обе-е-ед! Пр-а-а-аздничный!
— Инга!..
— Молчать! Если хочешь меня видеть в следующую субботу, быстро одеваешься, складываешь чемоданчик и уходишь с прощальным поцелуем!
— Я остаюсь. К черту праздничный обед. Теперь — все поцелуи твои. Все, кроме прощальных.
От отчаяния и злости на саму себя — черт попутал меня с этой серебряной ложкой! — я тихонько взвыла, подошла к голому Павлу, сидящему на кровати, и залепила ему оплеуху. Я тут же испугалась и уже хотела было броситься его обнимать с извинениями, но он вдруг закрыл лицо ладонями и совершенно натурально заплакал!
— Бей меня, бей! Я — скотина! Совершенно изнемогшая, сажусь на кровать рядом и тихо интересуюсь:
— Кто это — пятница?
— Так, ерунда… Не стоит разговора. Студентка одна.
— Первокурсница? — уточняю я просто для порядка, потому что по логике для необходимого комплекта у него уже есть домохозяйка жена, умный собеседник — Среда, обученная сексуальная партнерша без комплексов — Суббота, — не хватает наивной восторженности какой-нибудь малолетки.
— Лаборантка.
— Нам нужно расстаться на время, чтобы все хорошенько обдумать.
— Я уже все обдумал.
— А я нет! — повышаю голос, потому что силы на исходе. Уговаривала? Уговаривала. Била? Била! Если сейчас не уйдет — убью!.. Нет, нельзя. Чуть не забыла, я же не воин. — Мне надо в туалет, — сообщаю я непререкаемым тоном. — Я уединюсь, а ты за это время быстро оденешься и уйдешь. Таким образом мы избавим друг друга от прощального поцелуя.
Запершись в туалете, прислушиваюсь. Хлопнула дверь. Осторожно выглядываю. Вроде никого. Оседаю в изнеможении на унитаз, потому что двинуться с места нет сил.
Звонок в дверь. Нет уж, не дождешься! Еще звонок, длинный и настойчивый. А что, если теперь у этого мужчины на меня срабатывает такое мощнейшее сексуальное влечение, что он начнет Высаживать дверь?..
Звонки прекратились, но кто-то равномерно долбит в дверь ногой. Подкрадываюсь на цыпочках и осторожно смотрю в глазок. С той стороны двери мне хорошо виден покачивающийся туда-сюда затылок. Я знаю этот затылок. Осторожно открываю замок, резко дергаю на себя дверь, и Лом, привалившийся к двери и долбящий в нее пяткой, падает в коридор. Некоторое время он лежит молча, разглядывая меня с недоверием. Потом набирает воздуха, но я успеваю первой:
— Молчи! Молчи, ничего не говори, сам виноват, какого черта долбишь ногой и ломаешь дверь!
— Я…
— Молчи! Я не могу пока разговаривать с мужчиной, вот успокоюсь немного, потом объяснишь.
Выглянув за дверь, осматриваю лестничную клетку, после чего запираю все замки.
Лом молча встал, снял куртку и поплелся в комнату. Я пошла ставить чайник. Осмотрела холодильник. Надо, надо что-то съесть… В этот момент я услыхала странное постанывание из комнаты и покрылась холодным потом. Не помню, как пробежала коридор, помню только, что я не смогла остановиться в дверях комнаты и набросилась на Лома, поедающего мои пирожки, с разбега. Мы свалились на пол (Лом сидел на подлокотнике кресла, держа в руках по пирожку), он тут же поперхнулся, а я, чуть не плача от отчаяния, пыталась одновременно постучать его по спине и выковырнуть изо его рта уже изрядно пережеванное тесто с апельсинами… маринованными персиками… лимоном и взбитыми белками!..
— Ты что?! Совсем ахинела?! — возмущенно просипел Лом, когда отполз от меня на безопасное расстояние и откашлялся.
— Извини, пожалуйста, милый Лом, прости меня, я только хотела сказать, что эти пирожки не надо есть.
Они… они холодные, и вообще… У тебя кровь на подбородке.
— Не подходи! — Лом забился в угол. — Ты порвала мне губу. Знаешь, что я думаю?
— Лом, извини…
— Я думаю, что ты ко мне неравнодушна!
— Я только хотела отнять пирожки!
— А зачем ты засовывала мне пальцы в рот, а? Ахинея, я тебя очень люблю, ты мне самый близкий друг, но придется разбить тебе сердце.
— Как это? — ничего не понимаю я, осторожно и медленно, как дикому раненому зверю, протягивая Лому салфетку.
— Короче, я пока еще не могу определиться со своей сексуальной ориентацией, понимаешь?
Я сажусь на пол и смотрю на толстого потного Лома с окровавленным ртом.
— Ладно, не надо меня щадить. — Опустив голову в колени, совершенно натурально я всхлипываю. Заплакать мне сейчас ничего не стоит, удивительно даже, что до сих пор я не свихнулась.
— Ну, в общем, у меня есть друг, который… который меня в этом отношении устраивает. — Жалостливый Лом решается, подползает ко мне и осторожно гладит по плечу. — Так что…
Кусая губы, чтобы не рассмеяться, осторожно поднимаю голову и смотрю в близкие глаза в желтых ресницах.
— Ты меня больше не боишься?
— Нет. — Он подвигается поближе. — Я вас хотел познакомить, да он стесняется.
