Наталья Солнцева - Мантия с золотыми пчелами

– Монастырские постройки – трапезные, башни, надвратные храмы…

– Выполнял строительные работы? – разочарованно протянул Матвей. – Да, кирпичи коллекционерам не продашь. Но у него могли быть связи с другими реставраторами.

– Скажи еще про интернет-аукционы! Судя по всему, у погибшего не было дома компьютера, и он не умел с ним обращаться. Выйдя на пенсию, бывший реставратор подрабатывал смотрителем в каком-то музее…

– В каком?

– Приедем в Суздаль, выясним. Борисов созвонился со знакомым оперативником из местного отделения милиции. Тот готов оказать нам посильную помощь. Разумеется, за конфиденциальность придется доплатить.

– Деньги клиента экономить не стоит, – улыбнулся Матвей. – Пусть он сполна прочувствует собственную расточительность. Детектив с даром ясновидения – это услуга высшего качества.

– Хватит зубоскалить, – фыркнула Астра. – Кто смеялся, когда мне приснились пчелы? И пожалуйста, вот они, наяву…

– Слушай, может, Василий Тарханин собирался обзавестись пасекой? И ему прислали образцы пчел?

– Мертвых? Даже Игорь и Люси заподозрили неладное, обнаружив конверт с таким «подарком»…

Макарий был уже не рад открывшемуся дару проникать взглядом сквозь завесу времени. Призрак Авеля перестал вызывать у него безотчетный ужас. Почивший монах-прорицатель сросся с молодым иноком: тот уже не мог отделить его от себя, разобраться, где глаголет Авель, а где он сам становится участником воображаемых событий, попадает в водоворот чужих страстей, борьбы и смертоносных интриг…

Одному он продолжал следовать неукоснительно: старательно записывал свои видения на бумагу. Так ему было легче. Он как бы сбрасывал свой груз, вкладывал мысли и чувства в слова и строчки, отсоединялся от непосильного бремени знаний, которые не имели применения. Его мозг изнемогал. Макарий понял, как люди сходят с ума. Теперь ему также стало ясно, почему Авель записывал свои пророчества…

До него дошел и смысл известного выражения: «Богу богово, а кесарю кесарево». Не каждому по плечу дар Всевышнего! Не каждый способен нести бремя прозрения. Вот почему сильные мира сего, услышав от Авеля предсказание судьбы, гневались и прогоняли монаха, а то и заточали в темницу. Страшна не прикрытая угодничеством и лестью истина! Не хочется в нее верить…

– Что ты давеча про пчел говорил? – вспомнил Феодосий. – Запамятовал небось?

Макарий обиженно покосился на старика:

– Они охраняют покой великого короля! Но не все… Некоторые сюда прилетели, к нам… Их заморский принц привез.

– Для разводу?

– Для власти… и для любви… В подарок красавице невесте! Только у тех пчел смертельный укус… Кто их зря потревожит, тому конец! Принц умер… не суждено было сыграть свадебку царской дочери…

Феодосий изумленно воззрился на инока, осенил себя крестным знамением.

Они возвращались в кельи после вечернего богослужения. Близилась зима. Начало подмораживать, первый тонкий ледок похрустывал под ногами.

– Холодно, брат… – поежился молодой инок. – Зябко! Ночью зубы стучат. Вот бы печурку затопить!

– Надобно не токмо дух укреплять, но и плоть.

Макарию казалось, что он совладал с плотью. В миру он, кроме прочего, пережил безответную любовь – отчасти сердечная рана подтолкнула его к чтению книг и духовным исканиям. Он желал избавиться от страданий раз и навсегда, научиться вести существование, которое оградило бы его от подобных болезненных ударов. Женщины стали для него строжайшим табу… он почти обуздал волнение крови. И тут дар провидения безжалостно бросил его в пучину соблазна.

Сие не было соблазном непосредственным, ибо монашеским уставом возбранялось активное общение с противоположным полом. Изредка выходя из обители, Макарий, как и другие братья, мог созерцать на улицах старозаветного Суздаля и крестьянок, и дам иного сословия: почтенных матрон, юных барышень, монахинь из женского монастыря. Ничто в его душе не отзывалось при их виде, не будило в памяти вожделенный образ. Былая любовь к женщине истаяла в свете любви к Господу, словно снег от ярких лучей солнца. Мужчина, казалось, навсегда умер в иноке Макарии…

Но то, что было подавлено в реальной жизни, неожиданно обернулось пророческим безумием. В картинах прошлого молодые красавицы – одна прекраснее другой – обступали монаха, являясь ему в разных воплощениях: от разодетых в шелка царских наложниц до гордых и печальных царевен, от юных царских невест до надменных цариц в торжественных уборах. Сцены венчаний, коронаций, праздничных шествий и дворцовых увеселений сменялись откровенными альковными, кои вызывали на щеках Макария краску жгучего стыда. Раскаяние и неподдельный ужас терзали его: а не диавол ли принимает сии прелестные обличья, пытаясь уловить неокрепшую душу в силки разврата и похоти?

Закончив свои писания, инок порой едва дышал и мгновенно забывался сном. Наутро, весь в холодном поту, он замаливал ночные грехи, не разбирая, свои или чужие. Господу виднее, кто в чем провинился.

Особенно яркими были сцены, связанные с местом пребывания царственных затворниц – Покровским женским монастырем. Безутешная Соломония, роняющая слезы на свое вышивание, ослепительная Ксения Годунова, доживающая в обители последние дни, не смирившаяся, продолжающая плести заговоры Евдокия Лопухина…

– Эгей, брат! – тормошил его за рукав Феодосий. – Ты не оглох, часом?

Макарий вздрогнул и оглянулся вокруг. Оказывается, он вовсе не в темной келейке бывшей царицы, а под открытым черным небом, откуда медленно опускаются белые снежинки, предвестницы зимы. Рядом семенит старик в монашеской рясе…

– Ты? – удивился Макарий, проводя ладонью по взмокшему лбу.

– Знамо дело, я! Кому ж еще быть-то? А ты, гляжу, совсем плох…

– Простыл, видать. Согреюсь, и все образуется.

– Я трав целебных насушил для такого случая. Заварю и принесу, – пообещал Феодосий. – Ты ложись, брат, укрывайся потеплее.

Когда через полчаса он заглянул к молодому иноку, тот лежал на боку, накрывшись с головой овечьим одеялом. От железной кружки с травяным напитком шел пар. Феодосий, обжегшись, пока нес кружку, дул на пальцы.

– Проснись, Макарий, выпить надобно…

Инок открыл воспаленные глаза, с укоризной прошептал:

– Оставь меня, дай соснуть часок…

– Выпей и спи! Не то игумену доложу, он тебя в больницу определит…

Макарий неохотно потянулся к кружке, сделал глоток.

– Горько, будто яд… Что за травы-то?

– Липа, душица, полынь… Ты пей, пей.

Макарий со стоном закрыл глаза. Перед ним сразу закружились золотые пчелы. З-з-ззз-ззз… ж-жжж-ж…

– Жужжат… – пробормотал он.

– Бредишь, брат… – уплывая в даль, отозвался Феодосий. – То хворь твоя говорит…

Глава 16

В гостинице «Подворье» оказались отличные номера. Матвей еще в Москве забронировал двухкомнатный с камином и видом на Покровский монастырь.

– Настоящий уездный городок, – сказала Астра, любуясь живописным пейзажем с монастырской стеной и выступающими над ней церковными маковками. – Как будто здесь жизнь остановилась несколько веков назад. Зачарованный мир!

Матвей разбирал сумку и складывал вещи в шкаф.

– Хочу посмотреть Кремль, потом Гостиный двор, потом…

– Не забывай, зачем мы сюда приехали, – обернулся он. – Сначала дело. Куда пойдем в первую очередь?

– На Березовую улицу… Поговорим с соседями, с новым хозяином. Представимся сотрудниками общества охраны памятников архитектуры.

– Не слишком мудрено?

– Для обывателей сойдет. Люди уважают громоздкие названия.

Они приняли душ, пообедали в гостиничном ресторане и отправились на прогулку. Астра надела легкое платье и шляпу с полями. Матвей захватил с собой туристическую карту. Суздаль входил в Золотое кольцо России и в список мирового наследия ЮНЕСКО.

Было тепло. Тенистая улочка обогнула исторический центр, и Астра с Матвеем не заметили, как оказались на возвышенности. Склоны поросли боярышником и бузиной. Внизу петляла извилистая речка Каменка. Над крышами одноэтажных домов повсюду, куда ни бросишь взгляд, луковки храмов, шатры колоколен и бескрайнее синее небо.

– Это, наверное, какой-то древний вал, по которому мы идем, – предположила Астра. – Ой, смотри!

На прибрежном лугу паслись коровы. Буренки так же жевали траву много веков назад, потом шли к реке на водопой…