Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры
– Я не верю, что она на них донесла, – твердо сказала Маша. – Понимаете, из всего того, что рассказала нам об этой старушке Тамара Зазовна, из того, что узнали мы сами… Она потеряла на войне мужа, дочь, внучку. Пережила в городе всю блокаду…
– Страданиями душа да возвысится? – улыбнулся Игорь, снял, протер салфеткой очки.
– Если хочешь, – кивнула Маша. – Ты выяснил, что ее мужа до войны направляли в Германию в командировку.
– Да! В очень любопытную, замечу. Вы же знаете о пакте Молотова – Риббентропа?
Маша с Ксенией кивнули. Ксения – не очень уверенно.
– Конечно. Чего вы, девушки, не знаете, так это того, что по хозяйственной, так сказать, части соглашения в Германию выехали специалисты: изучать технические достижения немецкой авиации. Достижения нашу сторону, похоже, впечатлили, и потому было решено закупить партию самолетов на заводах Юнкерс, Мессершмит и Хеншель. Заказ был крупным, и контролировать его отправилась целая делегация: и директора наших заводов, и специалисты там разные по двигателям, и летчики. Муж Ксении Лазаревны был как раз из них. Братание и обмен опытом происходили сначала в Германии, а потом и у нас. Это был март 1940 года.
– Понятно, почему он сразу же отправился на войну. Летать его уже не взяли – по возрасту. Пошел в ополчение. Хотел, наверное, искупить кровью факт братания… – Ксения придвинула к себе увеличенную фотографию: красивое волевое лицо, летная форма. По тогдашним меркам – уже совсем немолодой человек, лет пятидесяти.
– Вот тебе еще доказательство, – пожала плечами Маша, мельком взглянув на фото. – Не стала бы Ксения Лазаревна, сама изрядно натерпевшаяся от высоких политических игр, выдавать немца Коняева.
– И дезертира не стала бы? – прищурился Игорь.
– И дезертира. Не судите, и не судимы будете, – кивнула Маша. – Это же касается голубой связи между Бенидзе и его другом-танцовщиком…
– А может, она была женщина высоких моральных правил? – улыбнулась Ксюша.
– Она была открыта новым знаниям, обожала читать. Не тип это закостеневшей в морализаторстве старушенции, – покачала головой Маша. – Кроме того, ее молодость пришлась на десятые годы прошлого века – а они, кроме заката эпохи модерна, характеризовались вполне свободными нравами.
– Это точно, – улыбнулся Игорь. – У вас в Москве на Бульварном кольце тот еще вертеп был, да и у нас в Питере не лучше: сидели в «Кафе де Пари», кофейне в Пассаже и на катки ходили – высматривать кадетов, чтобы потом вести в нумера. Кстати, после 1917 года советская власть поначалу посчитала гомосексуалистов «угнетенной царизмом прослойкой» и очень к ним благоволила…
– Я хочу сказать, – прервала его разглагольствования Маша, – что для человека ее происхождения и возраста это не было таким уж культурным шоком.
– Главное правило воспитанного человека – не заглядывать в постель к другому воспитанному человеку, если то, что там происходит, свершается со взаимного согласия и по достижении обеими сторонами совершеннолетия, – кивнула Ксения. – Это я уже свою бабушку цитирую.
– Значит, надо искать дальше? – улыбнулся Игорь. – Нарытые тайны вас не устраивают?
– Дело не в том, что кого не устраивает, – Маша оставалась серьезной. – Старушку могли убить и за них – как быть стопроцентно уверенными в ее молчании? А тайны для того времени все-таки подсудные. Но, мне кажется, нужно продолжать копать, не все еще мы вытянули на поверхность в этой коммуналке.
Маша перевела взгляд с Игоря на Ксению. Ксения отвела глаза: она, похоже, уже вся была в новом романе и думала о более приятных вещах. А Игорь хмыкнул и неспешно начал собирать документы в портфель. Ему явно наскучило рыться в этой старой истории. Кому интересно грязное белье полувековой давности?
«Почему же так получилось, – думала не без иронии Маша, – что мне теперь больше всех нужно? И ответила себе же: потому что ты нащупала одну нить. Хотя куда она заведет, совершенно неясно».
* * *Дело в том, что втайне от Ксении (дабы не всполошить раньше времени тонкую музыкальную натуру) Маша пару раз сходила в консерваторию – опросить тамошнюю музыкальную братию на предмет, не видел ли кто столкнувшего на лестнице Ксению неизвестного или просто – неизвестного, околачивающегося близ Консы. Повезло ей не в первый и не во второй раз. Только вчера утром она случайно застала выходящую с черного хода южную женщину в немаркой куртке – уборщицу. Женщину звали Анзурат, и работала она полулегально, в ночное время. Усадив ее на скамейку в Театральном сквере, Маша, просительно заглядывая в непроницаемые черные глаза, долго объясняла, зачем она здесь и чего ищет. И совсем уж было отчаялась – достала свой мобильник, чтобы воспользоваться онлайн переводчиком, как Анзурат кивнула и полезла во внутренний карман куртки.
– Вот, – протянула она Маше нечто блестящее: маленький, сантиметр на сантиметр, золотой квадратик. А на нем чей-то профиль.
Маша осторожно взяла его в руки: это была запонка. Не бог весть какая ценность. Дешевая позолота кое-где слезла, обнажив металлическую суть.
– Вы уверены, – повернулась она к Анзурат, – что ее не могли обронить раньше?
Женщина покачала головой: нет.
– Я могу оставить ее пока у себя?
Она увидела сомнение на лице уборщицы, широкие брови сдвинулись, но Анзурат кивнула и встала со скамейки.
– До свидания, – сказала она на чистейшем русском и быстрым шагом пошла прочь.
А Маша, проводив ее глазами, вновь взглянула на запонку в своей ладони: этот профиль напомнил ей английские монеты. Но не современные – с долгоиграющей королевой Елизаветой. Нет. С другой долго царствовавшей особой. Маша поворачивала профиль то так, то эдак. А потом положила в карман и вот сейчас задумчиво смотрела на своих собеседников: поделиться ли находкой с товарищами по раскопкам коммунального прошлого? Или пока ничего не говорить о внезапном появлении в деле королевы Виктории?
Ксения
Первым звонок в дверь услышал Эдик, и он же пошел открывать. А когда Ксения дохромала до прихожей, то застала следующую картину: в дверях стояла припорошенная снегом Тамара Зазовна, и Эдик уже любезно приглашал ее войти.
– Давайте я за вами поухаживаю, – снимал он с округлых плеч зимнее пальто.
– Мы знакомы? – близоруко сощурилась Бенидзе.
– Вряд ли, – он сцепил руки за спиной и склонил голову набок. – Я дизайнер данной квартиры. Ну, и по совместительству – бригадир-строитель.
– А я – одна из бывших обитательниц. – Ксении показалось или Эдик при этих словах вздрогнул?
Тамара Зазовна улыбнулась ему своей теплой улыбкой, поправила на ощупь, так и не найдя зеркала, уложенную короной косу на голове.
– Тамара Зазовна, – окликнула Ксения, – пойдемте-ка чай пить и беседовать.
Разговор за чаем зашел, понятное дело, о коммунальных обитателях. Между делом, чуть смущаясь, Тамара Зазовна сообщила, что встречалась с Алексеем Ивановичем. Им ведь есть что вспомнить!
Она улыбнулась, а Маша отвела взгляд – ей показалось, что она против воли подглядела чужую тайну. Ни к какому убийству тайна не имела никакого отношения, но, боже мой, как это было грустно – затерянное во времени, никому не нужное, но верное и чистое чувство!
– Вместе перебирали фотографии – вот, нашла для вас несколько карточек, заблудившихся в более поздних альбомах. Посмотрели на себя молодых, поахали. Он ведь, знаете, в тот год очень изменился… – Тамара Зазовна покачала головой. – Во-первых, стал модно одеваться и отрастил себе волосы, вот здесь, – она показала на лоб. – Длина смешная по нынешним временам, но в школе его гоняли и за эти несколько сантиметров. Занялся подпольным выпуском самопальных пластинок на костях – ну, это вы уже знаете. Даже мне давал как-то послушать свои рок-н-ролльные дела. Я тогда ему не призналась, но мне не понравилось – я ведь была советская девочка, отличница, взращенная на опере, в крайнем случае – Шульженко и Бернес. Меня эдакий ритм просто испугал, – она усмехнулась. – А от музыки он естественным путем перешел к литературе.
– К литературе? – переглянулся с Машей Игорь. – Самиздат?
– Солженицына хранил с Шаламовым? – задержала дыхание Ксения.
– Что вы! Никаких Шаламовых, только Серебряный век – так ведь и он у нас был запрещен! Гумилев, Булгаков, Волошин.
– Но это же все равно считалось антисоветчиной, – вмешался Игорь. – 58-я статья?
– Наверное, – пожала плечами Тамара Зазовна. – Но Алешу не поймали. А не пойман…
– Не посажен, – подхватил Игорь.
– А Ксения Лазаревна, – задала Маша вопрос, крутившийся на языке у всех троих, – могла знать о Лешином увлечении?
– Бог ты мой, деточка, конечно! – всплеснула руками Бенидзе. – И не только знала, а делилась с ним книгами из своей библиотеки. У нее же сохранились еще дореволюционные издания: опальных Мандельштама, Пастернака, Ахматовой! Так что она стала, можно сказать, его литературным поставщиком. И тут уж я, конечно, не могла остаться в стороне – читала втайне от матери и «Камень», и «Кипарисовый ларец», а уж Ксения Лазаревна знала их наизусть!
