Ничто не стоит так дорого - Екатерина Николаевна Островская
– Это шантаж?
– Это не шантаж, потому что я не требую от вас какой-то выгоды для себя, не выдвигаю финансовых претензий, не рассчитываю на какие-либо услуги с вашей стороны. Я хочу лишь одного – сохранить вашу замечательную семью, потому что первым, кто получит это фото, будет ваш муж – уважаемый предприниматель, так много сделавший для нашего города и для губернатора лично.
– Я подумаю над вашим предложением.
– Подумайте, потому что покрывать убийцу двух женщин – как-то не очень хорошо. Не говоря уже о том, что вы могли стать третьей жертвой этого маньяка. И я обещаю, что вы никаким боком не будете задеты следствием, если скажете мне, кому звонили в Москву. – Не получив ответа, подполковник продолжил: – Неужели моему старому другу Вите? Ведь вы хорошо с ним знакомы – не так ли? Потому что он самый преданный поклонник женской красоты, особенно любит блондинок.
– Я не знаю, о ком вы говорите, и никуда я не звонила… И вообще, не надо со мной впредь как с девочкой глупой. Звонков больше не будет, хотя я не в курсе, кто их мог организовать. Прощайте, надеюсь, что мы не увидимся больше…
– Очень бы хотелось с вами больше не встречаться, – ответил Игорь, но его уже не услышали: из трубки вылетали гудки.
– Завидую я тебе, – снова вздохнул Жаворонков, – так просто взял и решил проблему. А вот я совсем не умею с большими людьми разговаривать. А кто эта женщина, которую в честь немецкой актрисы назвали?
– Дурочка одна, которая поверила в свое всемогущество. А назвали ее не в честь актрисы Марлен Дитрих, а, скорее всего, в честь Маркса и Ленина – была такая мода лет сто назад, когда на свет появлялись имена Октябрина, Нинель, то есть Ленин наоборот, Гертруда – героиня труда и даже Берстрева – Берия страж революции… А еще…
– Не надо, я сейчас все равно ничего не воспринимаю. Надо же – собирался за стол садиться, как сюда вызвали… Кстати, – вспомнил Жаворонков, – с утра заглянула к нам Лидия: почему-то она искала тебя у нас. Сказала, что вчерашний разговор с тобой не окончен и она кое-что еще хочет сообщить. – Алексей Иванович покачал головой и с восхищением произнес: – Ну ты даешь, Игорь, вчера ты с ней у нее дома еще и разговаривал! Сколько же силы в тебе, если можешь еще и поговорить! Но мы всем коллективом за вас вчера порадовались.
– Там только разговоры и были, – махнул рукой Гончаров, – просто она хорошо знала одного человека, который очень интересует меня в последнее время. Вернее, не он сам интересует, а обстоятельства его убийства.
– В нашем районе его убили?
– В Тверской области.
– Тогда зачем он тебе: убили и убили. Пускай другие этим занимаются: у нас и своих дел невпроворот. А нераскрытых убийств нет, спасибо тебе и всему твоему отделу… то есть твоему бывшему отделу. – Алексей Иванович снова провел ладонью по влажному лбу. – Все-таки рано ты вчера улизнул от нас. Мы же еще песни пели… В банде была Мурка, звали ее Баба… Как-то так. Мы с тестем пели, а теща с моей женой пальцами у виска крутили. Хорошо посидели… А ты беседами занимался. А вообще, соседка сегодня доложила, что почти не помнит вчерашнего разговора, но какой-то забытый ею вчера факт вертится у нее в голове. Лидия даже сказала, что только сейчас поняла, как это важно для следствия.
Полковник открыл портфельчик и достал из него плоскую бутылочку.
– Не знаю даже, зачем я вообще сегодня сюда приехал. Мог бы и по телефону с тобой. – Жаворонков показал глазами на плоскую бутылочку. – М-м?
Гончаров покачал головой, и начальник РУВД, убрав бутылку обратно в портфельчик, продолжил:
– Но меня мучает один вопрос относительно тебя. Ты объяснить мне можешь, а то который день общаемся и ты молчишь… К нам в РУВД примчалась взбудораженная начальница пресс-центра ГУВД – эта полковник или полковница, на грудь которой даже смотреть страшно, сколько там орденов и медалей висят… то есть не висят, а лежат… Ворвалась ко мне в кабинет, а у меня как раз совещание шло на тему, как с тобой поступать, ведь везде передавали, что ты оказался оборотнем в погонах и при этом убил какую-то женщину в Омске… Стрелял при этом в сотрудников полиции… Как на такое можно реагировать?
– Ни в кого я не стрелял и не убивал. Просто узнал, что в омском изоляторе без суда и без предъявления обвинения содержится наш земляк – заслуженный человек, профессор, отмеченный государственными наградами… Вы ведь понимаете, что его не могли в СИЗО отправлять как заслуженного человека, работавшего по закрытым тематикам, наконец, как пожилого, имеющего хронические заболевания… Тем более что и брали его не наши местные сотрудники, а омские, которые должны были согласовать свои действия с руководством нашего ГУВД… Я нашел свидетельницу, которая знала всю подоплеку событий, полетел к ней в Омск, но опоздал… Пришел к ней и обнаружил ее убитой, а рядом с ней увидел киллера. Второй страховал его на площадке… Чудом удалось уйти – благо, что второй этаж был. Вслед мне стреляли… А потом пошла информация, что киллер – это я. Но омские ребята разобрались во всем. Правда, киллеров живыми взять не удалось…
– Я понял теперь, почему вместо меня по ящику выступил Витя Корнеев. Так ты думаешь, это он дал санкцию на арест этого профессора?
Гончаров кивнул:
– Кроме него некому, тем более что он лично знаком с некоторыми фигурантами.
– Трудно поверить, чтобы Виктор Николаевич на такое пошел…
– А мне другое непонятно: когда-то я был для вас просто Игорешей, им и остался, а Витек Корнеев, с которым я делил кабинет, стал вдруг многоуважаемым Виктором Николаевичем. Почему-то никого не удивляет, что у генерала полиции в собственности «БМВ-8», которая стоит больше ста его месячных зарплат, загородный дом ценой в десять таких «восьмерок»…
– Так у его жены есть какой-то бизнес.
– И тесть в Генеральной прокуратуре, и еще кто-то в суде… Алексей Иванович, бизнес его жены – сдача в аренду торговых площадей, которые неизвестно как у нее появились.
– Но это их личная жизнь.
– У генерала полиции не может быть личной жизни, он должен быть прозрачнее стекла, к которому ничего не прилипает. Коля Грицай его не любил, но терпел, но
