В банде только девушки - Анна Валентиновна Михалева
— А что видно из того, чего «почти не видно»? — пискнула сестра, все еще не открывая глаза.
— Да брось ты! — возмутилась Алиса. — Это же всего-навсего покойник. Чего его бояться?
Лине так не казалось. Ее сотрясала крупная нервная дрожь. Она обхватила плечи руками и, плотно прижав подбородок к груди, похоже, не намеревалась менять этой позы до скончания века. Или, по крайней мере, до утра.
— Послушай, — Алиса легонько толкнула ее в бок, — сама ведь говорила, что Джеф побежит в милицию. И, скорее всего, он уже успел добежать. Нужно спешить.
— Я вот все думаю, — Лина наконец открыла глаза и посмотрела на сестру, — похож этот покойник на Кевина Костнера или нет?
Алиса на это только плечами пожала. Потом, глядя на озадаченную физиономию Лины, нахмурилась:
— Какая тебе разница?
— Ну… — туманно изрекла та, — может, посмотришь?
— Я не понимаю, чем отличается покойник, похожий на Кевина Костнера, от любого другого. — Алиса порывисто вздохнула. Ей тоже не хотелось заглядывать в багажник. — Покойник — он и в Африке покойник.
— Разве ты не помнишь? Бычок говорил, что похож на Кевина Костнера…
— Да мало ли что он о себе наговорил. Ты же сама смеялась, что себе он кажется Кевином Костнером, а на самом деле может оказаться чмом болотным.
— Тогда давай посмотрим, похож ли он хотя бы на чмо болотное, — принялась настаивать Лина.
— Да зачем?!
— Как зачем?! Что же мы, закопаем человека, так и не посмотрев на него как следует?
— Может быть, еще и сфотографировать, чтобы любоваться потом долгими зимними вечерами. Ты совсем с ума от страху сошла, — возмутилась Алиса.
— И, между прочим, совершенно не стыжусь этого! Я действительно боюсь до обморока. — Лина перешла на истеричный крик: — Я боюсь! А ты нет?!
— Я тоже боюсь, дура ты набитая! — взвизгнула Алиса и всхлипнула. — Я боюсь прикасаться к нему, я боюсь закапывать его, но еще больше я боюсь, что он примется являться ко мне в страшных снах, как все покойники. Знаешь ведь, что рассказывают… Надо нам было отвезти его в милицию. Нашли бы его родственников, похоронили по-человечески, а не так, как зверя какого-то. В лесу, без памятника. Вообще не на кладбище…
Лина к концу прерывистой и хлюпающей речи Алисы уже пустила слезу.
Обе они почувствовали себя несчастными жертвами, загнанными в угол судьбы. Выхода никто не предлагал. Они стояли в этом углу и ревели. Обе они ощущали, что с этой минуты начинается для них иная жизнь: ни на одной вечеринке они не смогут забыться, ни один парень не сможет рассмешить их до слез, и даже любимый сериал «Беверли-Хилз» уже не казался им таким уж замечательным. Дальнейшая жизнь представилась чередой тусклых дней, наполненных сознанием вины перед незнакомым Бычком, и длинных, кошмарных ночей, утыканных иголками страха. Повинуясь порыву, сестры бросились друг к другу, обнялись и огласили лес дуэтом неуемных рыданий.
И вдруг в их двухголосые стенания влилось нечто третье. Они не сразу поняли, кто им подвывает, а когда осознали, было слишком поздно. Их «девятка» удалялась, набирая скорость. А они так и стояли, все еще обнимаясь, тупо глядя на уменьшающиеся красные огоньки габаритов.
* * *
Принц совершенно не представлял, где он. Мимо проплывали незнакомые ему пейзажи: лес сменялся пролеском, который в свою очередь снова превращался в лес. Иногда Принцу казалось, что он ездит по кругу. Он упрямо сворачивал то направо, то налево, он даже вспотел, пытаясь отыскать знакомую трассу, словно не на машине ехал, а брел пешком. Потом он окончательно сбился с пути и разозлился. Сначала он материл тупых подчиненных — Кудрявого и Беку, которые оставили его одного. Потом он клял судьбу за ниспосланные испытания. Потом поминал недобрым словом двух девчонок, которые увезли в багажнике своей машины его полмиллиона баксов (не забыв, разумеется, прибавить пару жестких эпитетов, метко характеризующих образ мышления все тех же Беки и Кудрявого, которые засунули его кейс в чужую «девятку»).
Когда он уже не смог вспомнить ни одного не произнесенного ругательства, душа его наполнилась тихой, пустой печалью, и он признался себе, может быть, впервые в жизни, что виноват сам. Нет, не во всем содеянном за сегодняшний длинный день. Такое он не готов был признать даже на страшном суде. Он виноват, но лишь в том, что столь необдуманно лишил себя подручных. Теперь он чувствовал себя Наполеоном, удрученным поражением при Ватерлоо. Но Наполеон в тот кошмарный для него день, по мнению Принца, такой похожий на его собственный, сегодняшний, хотя бы не блуждал по сумеречным лесам Подмосковья. Он не чувствовал себя полным идиотом от того, что никак не может найти выход из лабиринта дорог. Он устал и готов был простить своих тупоголовых последователей, лишь бы разбавить свое одиночество. Он — лидер. Прирожденный лидер. А такому человеку очень тяжело одному ехать в машине, да еще в неизвестном направлении. Даже наорать не на кого.
Можно представить, как же он обрадовался, когда в просвете между темными стволами деревьев сверкнули жалкие огоньки какого-то поселения. Он совсем по-мальчишечьи хохотнул и надавил на педаль газа. «Девятка» взревела и, подпрыгивая на дорожных ухабах, понеслась навстречу хилой цивилизации.
* * *
Иннокентий Валерианович вздохнул и в который раз за сегодняшний день подбросил на руке кости. И снова результат выпал малоутешительный — два и пять. Он перевел хмурый взгляд на тихого с момента своего лесного приключения Сашу Косолапых. Парень сидел съежившись, неотрывно пялясь в боковое окошко машины. За целый час он не произнес ни слова. По лицу его скользили тени пережитого. Он то сдвигал брови, то шевелил бледными губами, а то принимался тяжело сопеть.
Шофер сосредоточенно вел «Лексус» по неровной дороге и тоже молчал. Пауза становилась тягостней с каждой минутой.
— Ты пробовал связаться с курьером? — наконец не выдержал шеф.
— Все время пробую, — скупо ответил Саша.
— И?
— Не отвечает.
— Может быть, он заныкал наш товар и отключил телефон?
— Зачем ему этот товар? — Косолапых, не поворачиваясь, пожал плечами. — Я бы на его месте избавился от него как можно быстрее. Мало ли чего… образец-то опытный. К тому же, когда телефон отключен, нет гудков. А тут гудки есть.
— Может быть, он потерял телефон. — Иннокентий Валерианович раздул хищные ноздри своего аристократического носа. — Или случилось самое страшное?
— Если бы случилось самое страшное, не было бы не только гудков, но и нас с вами.
— Поверить не могу, — с тихой яростью проговорил шеф. — Пять миллионов долларов доверить сопляку. Практически
