Дело Марины Мнишек - Михаил Исаакович Роговой
— Верно, все просматривается. — Он передал бинокль Валентине. — Взгляните.
Валентина уже знала, что здание, в котором они находятся, расположено как раз напротив дома Серафимы Павловны Бурак — сестры погибшего на шоссе Александра Павловича Бурака, старушки-библиотекарши, — и что здесь ожидаются важные события. Об этом сказал Валентине полковник еще в машине, но подробнее объяснять не стал, а Валентина не расспрашивала, понимая, что если полковник больше ничего не говорит, значит — так надо, может быть, не считает нужным входить в подробности при шофере.
Валентина направила бинокль — он оказался и правда тяжелым — она не ошиблась, когда взглянула на него.
Дом Серафимы Павловны Бурак стоял в глубине двора — одноэтажный, деревянный, с потемневшим крылечком и двумя окошками по обе стороны крылечка. От улицы двор был отгорожен невысоким штакетником, от соседнего двора — ветхим забором и кустами малины. Во дворе росли две старые яблони, на грядках под окнами — цветы. От калитки тянулась посыпанная желтым песком дорожка к крылечку. Мощные линзы бинокля приближали крылечко так близко, что казалось, только шагни — и можно будет толкнуть рукой дверь с облупившейся краской. В доме, вероятно, никого не было, на дорожке, посыпанной песком, хорошо видны следы, ведущие к калитке.
— В доме никого нет? — спросила Валентина.
— Старушка на работу ушла, — ответил Митько.
Валентина передала ему бинокль, отошла к полковнику. Он сидел теперь у чертежного столика вместе с Пахомовым, Волынским и следователем прокуратуры. Лица у всех были веселые.
— Согласен, согласен, майор. Явно, не дают мне твои лавры покоя, — смеялся полковник.
— Не надо было уходить в большое начальство. Оставался бы в следственном.
— Ох! — Полковник притворно вздохнул. — Все, последний раз на задании — все!.. Нет, ты мне скажи, Пахомов: я детектив или не детектив?.. Скажи ты, Волынский?
— Детектив, товарищ полковник. Так точно.
— Слышал? А Волынский ни за что не польстит, сам знаешь. Так чего же ты хочешь?.. Но я сказал: сегодня последний раз!
— Не вытерпите, товарищ полковник. Это как батя-генерал, врачи давно запретили, а он все равно каждый день летает. Мать ему говорит: «Ты злоупотребляешь служебным положением!»
— Волынский, Волынский! — полковник притворно насупился.
— Волынский! — позвал Митько.
— В чем дело?..
Все умолкли, насторожились.
— Ничего, товарищ полковник. Это я Волынского…
Волынский отошел к окну.
— Что вы так далеко сели, Валентина, пересаживайтесь поближе, — пригласил Пахомов, показывая на освободившийся стул. — Вы сегодня такая красивая. Цыганочка!
— Смотрите, что делается! Без очков, а разглядел! — воскликнул полковник. — Я в теснинах раздумья и на путях смущения.
Валентина почувствовала жар в щеках.
— Что это вы всегда цитируете, Булат Искакович?
— А-а!.. Старые восточные летописи, Валентина Дмитриевна. Пристрастился читать их, вот и застревают в памяти… — Полковник на мгновение прищурил глаза и процитировал: «В этот день на небе могущества и силы взошла луна счастья, на горизонте твердости и счастья засверкала звезда победы, благовестник судьбы и счастья принес радостную весть о достижении великой цели и получении предмета больших желаний».
— Красиво.
— Красиво… — Полковник помолчал. — «Взошла луна счастья» — это, Валентина Дмитриевна, значит, что одному хану удалось отрубить голову своему мятежному вассалу, — хан получил наконец «предмет больших желаний…» А слова подобраны красивые.
— У убийц такое бывает! — подтвердил Пахомов. — И слова они не прочь украсть.
Полковник взглянул на часы, как будто невзначай, но все заметили.
— Бывает, — повторил Пахомов.
— Ждать и догонять — хуже нет, — сказал следователь прокуратуры.
Валентина встала, подошла к окну.
— Все это литература! — говорил Волынский Митько. — Литература, Сашенька, литература, дорогой мой Сандро.
— Я тебе давно хотела задать такой вопрос, Евгений! За что ты так не любишь литературу? — спросила Валентина.
— Не люблю?.. Митько, я не люблю литературу?.. Я не люблю литературу? Чтение научной фантастики, например, уважаемая Валечка, я считаю самым лучшим отдыхом для детектива.
Последнюю фразу он сказал совсем серьезно. Но Валентина знала Волынского.
— А если без шуточек, Женечка?
— А он не шутит, Валентина Дмитриевна, — неожиданно ответил за Волынского Митько. — Он ведь рассказы пишет, научно-фантастические. Еще с института.
— Рассказы?!
(Потом он несколько раз обещал мне дать почитать их, но не дал. А когда случилась беда… и полковник принес мне оставшиеся после него рукописи, я прочла в его дневнике, что дать почитать рассказы он стеснялся. Волынский — стеснялся!.. Рассказы его я тоже тогда прочитала).
— Внимание. Появился!.. — негромко, но внятно произнес Митько: и разговаривая, он не переставал наблюдать за улицей.
В комнате наступила тишина, все подошли к окнам. По противоположной стороне улицы шел Ушаков. Он шел медленно, не глядя по сторонам, словно задумавшись. Он прошел мимо дома Серафимы Павловны, дошел до конца квартала и завернул за угол.
Некоторое время улица была пуста.
Потом прямо под окном, из которого наблюдала Валентина, появился какой-то мужчина в сером пиджаке, пересек улицу, открыл калитку во двор Серафимы Павловны, быстро прошел по посыпанной песком дорожке и поднялся на крылечко.
«Таинственный x, — подумала Валентина. — Таинственный x!» Когда анализировали версии, предполагалось, что, возможно, был еще некто x. Значит, он все-таки был!
(В тишине неторопливо стрекотала кинокамера: Митько, зажмурив один глаз, снимал происходящее за окном).
— Таинственный x, — сказала вслух Валентина. — Помните? А где Ушаков? — спросила Валентина.
— Ушаков вон, — показал в конец квартала Пахомов.
— На карауле?
Никто не ответил, зато полковник передал Валентине протянутый ему бинокль.
Теперь Валентина видела, чем занят таинственный x: он нагнулся, пошарил рукой у перил. В руках у него оказался ключ. Он выпрямился, шагнул к двери, стал отпирать. Он стоял к Валентине спиной, среднего роста, довольно плотный. Наконец, его усилия, как видно, увенчались успехом. Он быстро оглянулся и открыл дверь.
Он оглянулся лишь на мгновение, но Валентина узнала его! Короткая густая борода…
— Булат Искакович, это же начальник цеха… из типографии!
— Сирота, Иван Иванович. Он самый.
Сирота скрылся в доме.
Ушаков продолжал стоять. Потом так же медленно, как в первый раз, пошел по улице. Дойдя до калитки, Ушаков вошел в нее, поднялся на крылечко, толкнул дверь. Тоже вошел в дом.
(После — минута за минутой — Валентина восстановила все, что произошло в доме).
— Это я, не боись! — негромко предупредил Ушаков, входя на кухню. За стеной что-то упало, и в двери, ведущей в спальню, выросла плотная фигура Сироты. Бородатое лицо его было искажено гневом.
— Чего явился? — спросил он глухо, явно сдерживаясь. — Кто будет на стреме?!
Ушаков сделал шаг навстречу.
— Стой… — Сирота прятал руку за дверью, теперь он показал ее: он держал в руке пистолет. — Чего явился, спрашиваю?
— Спрячь пушку, — сказал Ушаков, но остановился. — Я хотел узнать, что тебе здесь н у ж н о в э т о м доме? Зачем сюда полез? Я должен
