Лоуренс Блок - После первой смерти

— Слишком светло, слишком светло.

Я прошел и выключил все лампы.

Немного спустя она сказала:

— Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?

— Да.

— Я там никогда не была. Там хорошо?

— Да.

— Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.

Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.

— Мы любили друг друга, — сказала она.

Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.

— Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?

— Да.

— Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?

— Нет.

— А откуда?

— Из Огайо.

— Там хорошо?

— Обычно.

— Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.

Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:

— Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?

— Понимаю.

— Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.

Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.

Она сказала:

— Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.

Она открыла глаза.

— Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?

— Мне нужно было узнать, как...

— Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?

— Ты была самая красивая.

Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ты очень хороший, Алекс.

Я растерянно взглянул на нее.

— Да, Алекс, — очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. — Мне очень хочется этого.

И я поцеловал ее.

Она целовалась жадно, самозабвенно, как влюбленная школьница в припаркованной машине. Ее губы были влажными и горячими, ее руки крепко обвивали мою шею. Ее губы были мягкими и сладкими, и я проводил пальцами по ее шее и гладил ее, как испуганного котенка.

Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.

— Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?

— Тсс...

— Алекс...

Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.

Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:

— Ну же, милый, иди ко мне.

Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.

Она вернулась из ванной. Я не шевелился и не открывал глаз. Она забралась в кровать рядом со мной и сказала:

— Тебе не нужно беспокоиться, я не больна.

— Я и не беспокоюсь.

— А зря.

— Нет.

— У меня три раза был триппер. Не повезло.

Ее голос звучал ровно.

— Кем я только не была, чего у меня только не было. Черт возьми, как хочется быть кем-то другим.

— Не нужно.

— Я проснусь, а ты уже ушел.

— Нет.

— В своем военном мундирчике.

— Нет.

— Обними меня, Алекс. Мне холодно.

Я обнял ее и снова почувствовал, какая она маленькая и мягкая. Я поцеловал ее. Она на мгновение открыла глаза, потом снова закрыла и расслабилась. Я дал сомкнуться своим векам и тут только понял, как устал. Наступал спасительный покой, и я ждал этого.

Она сказала:

— Часы и бумажник. И сумочка Робин.

— А?

— Завтра.

— Я не понимаю тебя.

Она говорила с усилием, выдавливая из себя слова.

— Человек, который их убил. У меня появилась идея. Завтра. Сначала — спать.

Мы заснули, обнимая друг друга.

Глава 19

Когда ближе к полудню я проснулся, Джеки принесла мне чашку кофе и сладкую булочку.

— Я обычно завтракаю в кафе на углу, — сказала она. — Но чем меньше ты будешь выходить на улицу и появляться среди людей, тем лучше. Булочка сойдет?

— Более чем.

— Я купила тебе носки и нижнее белье. Надеюсь, размер тот. Из сэконд-хэнда на Коламбус-авеню, но вещи чистые.

Я оделся. Носки и нижнее белье были моего размера. Снова надевая форму, я чувствовал себя как-то по-дурацки, но она по-прежнему казалась удачной маскировкой. Я прошел на кухню, налил еще одну чашку кофе и прошел с ней в гостиную.

Мы курили и пили кофе. Судя по ее виду, она приняла дозу около часа назад. Движения ее были медлительны и как бы заучены, но ее состояние не так бросалось в глаза, как накануне вечером. Ее лицо, чистое и свежее, выглядело очень ранимым.

Она время от времени бросала на меня быстрые взгляды, а потом переводила глаза на сигарету и кофе.

Потом я сказал:

— Ну, мне, наверное, пора.

— Это кто сказал?

— Слушай, я...

Она отвернулась.

— Иди, если хочешь. Не нужно оставаться ради меня.

Я отложил сигарету и поставил пустую чашку на журнальный столик, но не вставал с дивана. Я не читал сценария и не знал своей роли. Она была шлюха, а я — клиент, она была ангел милосердия, а я — человек, попавший в беду, она была Джейн, а я — Тарзан и так далее. Я не знал, как мне себя вести.

Не глядя на меня, она сказала:

— Помнишь, о чем я начала говорить вчера ночью? Часы, бумажник и сумочка?

Я забыл.

— Дело в том, что они не вписываются в общую картину, — продолжала она. — Я подумала, что если зайти с этого конца, можно продвинуться вперед. Понимаешь, к чему я?

— Мне так не кажется.

— Послушай, Алекс, что стало с твоими часами и бумажником?

— Наверное, их украли.

— А сумочку Робин?

— Я не помню, чтобы у нее была сумочка.

— У нее всегда была с собой сумочка. Как и у меня. Как только я зашла в комнату с парнем, я сразу должна получить деньги. Потом сверху сумки я кладу плащ или еще что-нибудь. Ну там на стул или на туалетный столик. Я точно знаю, что и Робин всегда делала так.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Со временем мне делалось все сложнее сосредоточиться на событиях того вечера. Сейчас мне казалось, что я помню сумочку, как она взяла у меня деньги и спрятала их в сумочку, но, возможно, мне это только казалось.

— Может быть, у нее и была сумочка. Не знаю.

— Алекс, я просто уверена, что была. Многие цветные девушки не носят сумки. Им больше нравится оставаться в лифчике. Туда они и засовывают купюры. Но большинству клиентов это не нравится — ну, когда девушки не снимают лифчика.

— Ага.

— В общем, сумка у нее должна была быть. А у тебя были часы и бумажник, так?

— Я об этом почти не думал. Я просто решил, что их украли раньше.

— Но они у тебя были, когда ты пришел с Робин.

— Разве?

Она всплеснула своими маленькими руками.

— Ну это же ясно. Ты заплатил Робин, ведь так? Ты дал ей деньги?

— Двадцать долларов.

— Ты должен был дать ей деньги — за любовь. Значит, когда ты пришел с ней в номер, у тебя были часы и бумажник.