Светлана Алешина - Потенциальная жертва

Он помрачнел. Правда, скорее из-за первой части моего выступления, чем из-за второй. Красавчик страдал нарциссизмом.

— Я и сам с этим управлюсь, — пообещал он, целясь прямо мне в лоб.

Я вздохнула. Я не люблю стрелять в людей.

Явил бы ты, господи, чудо, а?

— Мне тебя жаль, детка, — прошипел Лео. — Ты куда симпатичнее этой французской киски Этти. Но сейчас тебя не будет… Понимаешь, Этти я бы никогда не тронул. Просто получил бы то, что мне принадлежит по праву. Потом я отпустил бы ее на все четыре стороны, — потому что женщины, самонадеянные малышки, меня никогда не интересовали. Картины дали бы мне деньги и право существовать так, как я этого заслуживаю. Но ты… Ты попыталась их у меня отнять, мои картины. И мне пришлось соврать Мальперу, что ты знаешь про маленьких мальчиков и девочек, которые стоят все-таки побольше, чем картины! В мире так много грубых людей! Зачем ты посягнула на мои картины, а, Александра?

Выстрел прогремел так внезапно, что на одно мгновение мне показалось, что это у меня не выдержали нервы и я нечаянно, чисто рефлекторно нажала на курок.

Лео упал.

— Ай-й!

Тихие всхлипывания Мальпера начали действовать мне на нервы.

Я с удивлением увидела, как из проема арки появилась еще одна фигура.

Незнакомец с видимым сожалением посмотрел на мертвого Жабу, потом на меня и почему-то развел руками.

— Не вышло, — сказал он. — А я ведь целился этому паразиту в ноги!

— Да вы и попали в ноги, — сказала я, с любопытством рассматривая своего избавителя. — Посмотрите сами… Этот придурок просто, по-моему, хлопнулся в обморок.

— Я не про него, — поморщился он. — Я про второго… Надеюсь, с вами все в порядке?

Я кивнула.

— Что же вам довелось пережить, — вздохнул он. — Представляю — почти сутки пробыть в обществе Жабы!

— Жабы? — переспросила я. — Он пытался меня спасти от этих…

Я показала на Лео и на Мальпера. Кстати, его в тот момент арестовывали.

— Игорь! — раздался женский голос, и из темноты вышла еще одна фигурка. — Все получилось так, как ты хотел?

— Да, вы подъехали вовремя, — сказал мой спаситель. — Я оказался не так хитер, как думал. Человеку свойственно ошибаться. Только вот девушка, похоже, не совсем в порядке. Она что-то странное говорит… Будто Жаба… Нет, это бред.

Нет.

Со мной было все в порядке, хотела я возразить ему. Просто мне почему-то ужасно жалко Жабу.

Ужасно жаль.

Они подвезли меня домой.

— Спасибо, — сказала я и вошла в подъезд.

Сейчас я чувствовала себя уставшей. Такой уставшей, что не могла шевелить ногами.

— Саша, опять? — гневно спросила мама с порога, но, заметив, какое у меня лицо, побледнела.

— Что-то случилось, Саша?

— Ничего, — сказала я, проходя на кухню. — Просто работа… Пожалуйста, налей мне чаю.

— Знала бы ты, Саша, как мне надоела твоя работа!

Мама вздохнула. Я ее понимала. Ее жизнь благодаря мне была чересчур «волнительной»…

— Ах, ма… Мне она и самой надоела, — устало сказала я.

Но куда же я от нее денусь?

— Леша Шехтер был соседом Лушина по квартире, — рассказывала Лена нам с Ларчиком. — Как-то раз Лушин сказал ему, что он хотел бы поделить эти картины между детьми, которых он любит… А потом картины пропали. Мать Лео, Елизавета Фридриховна, узнала, что картины перекочевали в руки Смирновых. Вторых соседей… Я уже работала у Мальпера и знала о картинах Лушина, но… Я не придавала этому значения — Смирнов продавал лушинские картины как законный владелец. Так, по крайней мере, мне говорили. И тут появился Лео, очаровательный, с великолепным знанием французского… Он все прислушивался, присматривался, а потом мы съездили во Францию. Вот тогда он очень изменился. Я-то подумала, что это потому, что он познакомился с Этти и влюбился в нее, но на самом деле именно тогда в его голове родился план, как завладеть тем, что, как он считал, принадлежит ему по праву. Мне кажется, он хотел, чтобы за Этти ему отдали картины…

— Но ведь потом он вошел в альянс с Мальпером!

— Да, когда появилась Саша. Лео подумал, что Саша все поняла.

Я не стала разубеждать ее в том, что Саша поняла далеко не все. Проницательность Саши, увы, в данный момент подкачала! Я только начала что-то понимать, но не успела свести концы с концами. Во всяком случае, Лео я подозревала меньше всего.

Да и многое осталось тайной.

Например, почему Лео убивал своих «соратников»?

— Наверное, — предположила Лена, — он не хотел делиться с ними прибылью?

— Нет, для Лео это банально… — поморщилась я.

И остановилась на половине фразы.

Я же сама говорила Жабе, что люди часто совсем не таковы, какими хотят казаться! И Лео, может быть, именно он банален до тошноты?

Пока наш Лео молчит — но следствие идет, и, как говорится, именно оно все покажет.

Я надеюсь, что когда-нибудь и Лео, и Мальперу объяснят одну простую вещь.

Есть вещи, которые не могут принадлежать одному человеку. Потому что созданы они для всех. Чтобы мы, глядя на картины Лушина, не стали такими вот пошлыми обывателями, как Лео и господин Мальпер.

Господи, как только я вспомню, на что он тратил деньги, вырученные от продажи первых картин, мне хочется закричать! Ведь именно на эти самые баксы он выкупал малолеток…

Ладно, Сашка! Сегодня день и так был «потрясным» в буквальном смысле слова. Слишком горько и грустно об этом думать!

Мы прощались с Этти.

— Можно, я заплачу тебе вместо отца? — спросила она меня.

Я задумалась.

Мы сидели с ней в тот последний вечер в доме Мальперов, и я посмотрела на свой портрет.

— Заплати, — согласилась я. — Только я не хочу денег.

Она недоуменно вскинула брови.

— А…

— Подари мне этот портрет, — попросила я. — Пожалуйста.

Она поняла и рассмеялась. Сняв картину со стены, смахнула с нее пыль и протянула мне.

— Это — единственное, что мне принадлежит, — сказала она. — Поэтому возьми.

— Кстати, — спросила я. — Как тебе понравилась русская зима?

— Смертельная, — развела руками Этти. — Она слишком многое изменила в моей жизни. И я пока не знаю, как мне к этому относиться!

Вот и вся история.

Картина теперь висит у меня в комнате. Я смотрю на нее и вспоминаю тот осенний парк. Когда еще были живы папа и странный художник, ставший впоследствии национальным достоянием. Светка открывает его выставку — наконец-то!

Иногда я хожу на наше Новое кладбище. Одна могила там вся заполнена цветами. «Андрей Лушин» — написано на гранитной плите, и судя по возрасту, он был совсем молодым, а мне тогда казался таким взрослым!

А если пройти вглубь…

Туда, похоже, прихожу только я. Цветов там почти нет — только мои.

Наверное, это справедливо — ведь я единственный человек, которому Жаба попытался сделать добро.

«Смерти нет — это всем известно, повторять это стало пресно».

Почему-то именно эти строчки приходят мне на ум, когда я возвращаюсь с кладбища.

В такие дни я прихожу домой, запираюсь в комнате, включаю Баха и начинаю плакать.

Потому что, хотя смерти и нет, я больше никогда не увижу некоторых людей, а — жаль!

Даже Жабу.