Ханс Кирст - Немецкий детектив
— Рад вам помочь, если вы не против.
— Значит, вы собираетесь продолжать вчерашний допрос?
— Нет, — дружелюбно улыбнулся Кребс, — надеюсь, вы все расскажете сами.
Хелен покачала головой и решительно заявила:
— Вам я верю, а себе — нет. Не верю, что есть смысл жить дальше.
— Вы боитесь?
— И это тоже, — тихо созналась она. — Вчера вечером боялась смертельно. А сегодня испытываю только безнадежность, безысходность и унижение. И одно-единственное я знаю точно: я не могу так больше. Хочу покончить с этим и стереть все из памяти.
— Знаете, по-человечески я вас понимаю, — задумчиво произнес Кребс, — но я-то полицейский. И потому не могу оставаться в стороне. Я должен вам помочь — даже если вы этого не хотите.
* * *Из рапорта генерального прокурора доктора юриспруденции Гляйхера:
«Взаимодействие между прокуратурой и полицией можно оценить как вполне удовлетворительное. Это в первую очередь заслуга прокуратуры, оказывающей полиции полное доверие на основании убеждения, что та в своей повседневной деятельности полностью чтит требования закона и действует в интересах порядка и закона.
Полагаю, однако, и на основе своего богатого опыта сотрудничества с полицией имею на это право, что это взаимодействие было бы гораздо эффективнее, будь расследование важнейших дел в большей степени сосредоточено в одних руках. Чтобы не случилось, как в случае смерти журналиста Хорстмана, где расследование вели параллельно несколько групп, и только позднее, в этом случае даже слишком поздно, дошло до координации их деятельности. Это привело в результате к прискорбным последствиям».
* * *Анатоль Шмельц в то утро вернулся в «Гранд-отель», сказав портье:
— Кто бы меня ни спрашивал, меня нет. И вы не знаете, где я. Но если захотят что-то передать — пожалуйста, только все запишите.
Как следует отоспавшись, он уже за полдень заказал в номер обильный завтрак: овсянку, яичницу с ветчиной, жареные колбаски, тушеные почки, джем, печеные груши, тосты и чай. Обслуживал его Хансик Хесслер.
Шмельц, накинув длинный халат из черного шелка, в тишине и покое отдал завтраку должное. Лицо его дышало покоем. Приступая к почкам, он вдруг заявил:
— Разумеется, его смерть потрясла меня. Но, с другой стороны, кто бы мог подумать, что именно он, для кого я столько сделал, отблагодарит меня тем, что начнет собирать компрометирующие меня материалы?
— Ничего страшного, людям свойственна неблагодарность, — констатировал Хансик, преданно взирая на Шмельца. — Но, по счастью, он вовремя умер. Я считаю, он это заслужил. Вам не кажется?
* * *Мартин Циммерман добрался домой в половине первого. Он всегда по мере сил пытался хотя бы два часа воскресного обеда проводить с семьей. Часто это удавалось при весьма драматических обстоятельствах, иногда — ив интервале между двумя убийствами.
Жена его Маргот и сын Манфред поздоровались с ним довольно холодно. Циммерман сделал вид, что не замечает этого, старательно пытаясь играть роль главы семьи. Он даже изобразил удивление, когда из кухни вынесли жаровню со свиной печенкой, хотя и ел ее по очереди с клецками дважды в месяц.
— Ты что-то неважно выглядишь, — с отцовской заботой заметил он сыну.
— Ну ты тоже не похож на отдыхающего, — ответил тем же Манфред.
— Работы выше головы, — пояснил Циммерман. — А как у тебя дела? Ты, видно, очень занят, раз дома почти не показываешься? Завел подружку?
— Дружка.
— Тоже неплохо, — не поперхнулся Циммерман. — У вас общие интересы?
— Я же сказал, — подчеркнул Манфред, — что завел друга.
— А я все слышал и понял, — все еще сдерживал себя Циммерман. — И чем вы заняты еще, кроме вашей дружбы?
— Стараемся по мере сил не упустить ничего.
— Что именно?
— Все, что следует пережить в нашем возрасте, — сказал Манфред. — Знаешь, отец, мы поняли, что темп жизни изменился, что изменилось все на свете, что жить, как вчера, сегодня не годится.
— Ну тут я с тобой не согласен! — возразил Циммерман, наливая пиво себе и сыну. — Вполне возможно, что мир меняется снаружи, что шар земной еще гуще зарастает сплетениями дорог, что башни из бетона и стекла совсем закроют горизонт, что полчища автомобилей заполнят все уголки планеты. Но разве изменится человек? Станет ли он другим? Что будет с ним, со всеми его сильными и слабыми сторонами?
— Придется тоже измениться, научиться иначе мыслить и действовать, если захочет выжить — придется без разговоров подчиняться прогрессу, и вообще…
— Люди не меняются, — грустно заметил Циммерман. — Их не изменили три тысячелетия нашей цивилизации. По своей работе я знаю одно: в любые времена люди убивали друг друга по все тем же причинам и все с той же жестокостью.
— Ты мыслишь только с точки зрения преступлений и трупов и иначе уже не способен. — Сын сказал это почти сочувственно.
— Трупы, мой милый, — это та реальность, которая больше всего доказывает абсурдность жизни в нашем мире. Ведь убийства — результат поступков людей, живущих среди нас.
— Это мнение полицейского, — презрительно и непреклонно заявил Манфред, — которое я не могу принять, хотя этот полицейский — мой отец.
* * *Петер Вардайнер поглощал устрицы, поставленные фирмой «Боттнер», — отборные экземпляры, не слишком крупные, но чудные на вкус. Не то чтобы он слишком наслаждался лакомством — его меню составляла фрау Сузанна, следившая, чтобы он не растолстел и не перегружал сердце. А устрицы, она считала, прекрасно усваиваются, содержат много фосфора и улучшают кровообращение.
— Иногда я себя спрашиваю, почему ты со мной так позишься? Особенно последнее время?
— Можешь выбрать любое объяснение, например, что я тебя люблю.
— Если бы я мог все объяснить этим… — с некоторым усилием усмехнулся Вардайнер. — Только что-то мне мешает. Был же некий Хайнц Хорстман…
— Но, Петер, он-то тут при чем?
— При том, что смог собрать множество материалов, Сузи, и о тебе тоже. В связи со Шмельцем. Ты об этом не знала?
* * *Воскресным утром редактор Лотар никак не мог расстаться с секретаршей Марией Антонией Бауэр. Весьма скудно одетые, они сидели, прижавшись друг к другу, в огромном кресле, наслаждаясь завтраком, который любовно приготовил Лотар.
Мария Антония, она же Тони, попивала убийственной крепости кофе.
— Боюсь, он наделает нам неприятностей.
— Ну, тут и мы можем задать им жару. Они даже понятия не имеют как!
— Но у них больше возможностей!
— Это только так кажется, — беззаботно махнул рукой Лотар. — Просто они воспользуются тем, что мы на них работаем. Но выгнать нас можно только раз, да и то вряд ли они решатся.
— Ну да, надейся, — скептически фыркнула Тони.
— Знаешь, этот Вольрих, как охотничий пес, должен был пронюхать, где бумаги, которые собрал Хорстман. Думали, они у меня. Но где они на самом деле — моя забота. Что касается тебя, стой на своем: Хорстмана ты практически не знала, его у меня никогда не видела и даже не знала, что мы были друзьями. Ты просто спишь со мной — и все. Ни слова больше. Остальное я беру на себя.
* * *Беседа ассистента фон Готы с греческим журналистом Василисом В., происшедшая во время командировки фон Готы в Афины:
Василис В.: Я говорю немного по-немецки, поэтому время от времени подрабатываю гидом с немецкими туристами. Одним из них был и Хорстман. Но он оставил неприятное впечатление. Совсем не интересовался, как остальные, нашими памятниками истории и культуры, не замечал успехов, которых наши власти добились в последнее время. Зато с удовольствием раскапывал отдельные недостатки, хотя, понятно, это были единичные и нетипичные явления. Поскольку я в известной мере отвечал за его поведение, меня, конечно, беспокоил его подход к изучению Греции.
Фон Гота: Вы сообщали об этом куда-нибудь?
Василис В.: Ну что вы! Я только предупреждал Хорстмана. Еще я высказал свое беспокойство доктору Шмельцу, начальнику Хорстмана, который в то время совершенно случайно тоже оказался в Афинах. Но он, в отличие от Хорстмана, находился у нас по чисто личным мотивам.
Фон Гота: Таким мотивом, очевидно, была Мария К.?
Василис В.: На это и вам ответить не могу. Но уверяю, Хорстман сумел за короткий срок устроить жуткий скандал.
Фон Гота: Хорстмана арестовала ваша полиция… Кто ее вызвал?
Василис В.: Во всяком случае, не я.
Фон Гота: А кто тогда? Мария К. или сам доктор Шмельц?
Василис В.: Не знаю.
