Фридрих Незнанский - Перебежчик
– Вроде того, – промямлил я. – Ни минуты свободной.
– Ты теперь адвокат, если не ошибаюсь, – напомнила она. – Так что не ври. Мы с тобой не муж и жена, ты не обязан передо мной оправдываться, но я имею право хотя бы знать, что с тобой ничего не случилось?
– Конечно…
– Да что с тобой?
– Ничего, но ты прекрасно знаешь, что я не могу говорить по телефону. И даже не могу спросить, где ты сейчас находишься.
Зря я это сказал. Телефон великолепно передает интонацию, о чем я иногда забываю.
– Что все-таки случилось? – спросила она после паузы. – Я же чувствую! Твой Райский утешал меня, как мог. Намекнул, что это делается во имя моей же безопасности… Юра, что происходит? Я понимаю, у тебя сейчас другая девушка, как ты говорил, чтобы отвлечь их от меня… Да? Неужели ради достоверности и правдоподобия ты пошел на все?
Я не знал, что и сказать. Сказать «да» – одни последствия. Сказать «нет» – другие. И все это просто невозможно просчитать в считанные мгновения. Бросить трубку? Еще хуже.
К тому же во время паузы мне показалось, будто в трубке появился характерный фон, едва заметный, но довольно мне знакомый, как правило, присущий подслушивающей аппаратуре.
– Послушай, это не телефонный разговор. У нас произошли неприятности, о которых я не имею права рассказывать. Можно отложить до завтра?
Это прозвучало довольно раздраженно и вызвало совсем другую реакцию, чем я рассчитывал.
– Хотя бы скажи… – умоляюще протянула она. – Все остается по-старому, да? Как прежде?
Что я мог ей сказать, если я должен был одновременно думать, какое впечатление это произведет на нее и на тех, кто нас слушает.
Телефон – страшная штука. Все мои неприятности – в основном через телефон. Я всегда это знал, ибо не раз предоставлялась возможность в этом убедиться. Телефон может убить человека, пусть морально, но иногда это убийство страшнее, чем от ножа или пули.
– Все в порядке, – сказал я ей, вернее, сам себе. – Все остается по-старому. Как ты вообще могла что-то такое подумать?
– Значит, могла, – сказала она, не скрывая облегчения. – Ты же как со мной познакомился? Только раз увидел и уже пристал…
– И ты говоришь это при мамочке? – спросил я, невольно прислушиваясь к злополучному фону. Будь что будет, в конце концов. Не мальчик, пора бы знать – не следует мешать водку с пивом, а работу с интимными отношениями. А тут теперь сам черт не разберет, где заканчивается одно и начинается другое.
– Успокойся, она давно спит, – ответила Катя. – Очень, кстати, переживала вместе со мной, что там с тобой случилось. А как же, говорит, все-таки зять, представляешь?
– Передай ей привет, – и чуть не добавил: ну все?
Наташа не такая. Она бы меня не доставала на ночь глядя со своей мамочкой… Похоже, сегодня у Кати на работе не было никаких презентаций. После них обычно она валится с ног. А тут столько нерастраченных сил и эмоций… Решила, что ли, именно сегодня отдохнуть?
– Я, конечно, заканчиваю, но все равно ты сегодня какой-то странный, – сказала она напоследок.
– Вот это с мамой завтра обсудишь, – сказал я, не удержавшись. – Спокойной ночи.
И положил трубку сам, не дожидаясь, пока она прокомментирует это мое заявление.
Усталость сковала меня. Я замертво свалился на диван, не раздеваясь, едва до него дотащившись. Но как только раздался новый звонок, тут же вскочил, чтобы выдернуть вилку аппарата из розетки. Даже не хотелось думать, кто бы это мог быть. А хоть бы и те, кто подслушивают, с просьбой говорить погромче и помедленнее, ибо их устаревшая аппаратура не успевает. Отсюда, кстати, этот фон…
Наташа звонить не могла, когда я уходил, она безумно хотела спать. Кто еще? Похоже, об этом я уже никогда не узнаю.
Но сон, как ни странно, не шел. Глаза слипались, но заснуть не мог.
Как связаться с Лекарским? Надо бы выяснить до конца, кто похитил Олю Реброву, кто, в конце концов, хотел похитить Катю. Или Аркадия Валерьяновича лучше пока не трогать, пока не объявится сам? И то только в крайнем случае. Когда это будет нужно…
Наташа права, хорошо бы спросить напрямую об этом самого Бахметьева.
Это – обязательно. Завтра же, и не откладывая. Что еще?.. Все-таки надо бы сначала подумать вместе с Вадиком, зачем кому-то понадобилось похищать Олю Реброву.
На первый взгляд, все понятно. Если потерпевшая станет на суде выгораживать обвиняемого, его будет невозможно посадить. А значит, кое-что у кое-кого сорвется. Например, сорвется торг. Ведь Игорь – самое слабое место своего отца, точно так же как Катя – мое слабое место. Сплошные шахматы. Только в слабое место, сволочи, и бьют… Особенно когда затевается некая крупная игра, в которой Бах – один из ведущих игроков одной стороны.
Представляю, как сегодня ночью или завтра утром те, кто нас подслушивали, будут ломать голову над расшифровкой нашего разговора…
Хотя что там теперь ломать… Катя, по существу, рассказала им про то, что мы с Александром Борисовичем затеяли. Я – почти все подтвердил. А что я мог поделать? Чем больше я мямлил, тем сильнее это подтверждало ее наихудшие подозрения. Не могу же я потом кому-то сказать, что это не в счет, ибо я не мог, не хватило духу сказать девушке правду, потому что нас подслушивали. А вилять, обманывать – только хуже. Она это сразу почувствует. Представляю, как забавлялись эти козлы, которые нас подслушивали…
Хотя пора бы уже научиться изрекать ложь во спасение, если собираюсь стать адвокатом.
Вот с этой жизнеутверждающей мыслью я наконец заснул.
Утром, чуть свет, мы встретились с Вадимом в консультации. И оттуда же позвонили Бахметьеву.
Бах выразил готовность принять нас тотчас же. Сказал, что высылает за нами охрану.
Теперь это был не боевой джип, а скромный «вольво» с тонированными стеклами. И вел ее все тот же вездесущий Волоха.
Я начал подозревать, что он ко мне специально приставлен, дабы давить на мою психику напоминанием о безвременной и невосполнимой утрате друга Лехи, лучшего игрока в «сику» всех времен и народов и намеками на ожидающую кое-кого расплату.
На этот раз нас провели без особых церемоний прямо наверх. Я обратил внимание на то, что здешний мажордом был в тех же белых перчатках, поскольку теперь они были не первой свежести, какие-то запятнанные и надеты, похоже, впопыхах, поскольку с прошлого раза о них не вспоминали и напялили наспех, в нашу честь.
– Уж эти мне наши доморощенные аристократы, – шепнул мне Вадик, когда мы поднимались по лестнице. Непонятно, что он при этом имел в виду. Возможно, те же перчатки.
Докладывать о гостях этого домоуправителя так и не научили. Да если и провозгласить: адвокат такой-то, не звучит. Не графья, перебьемся и так.
Александр Николаевич Бахметьев сидел один, с недовольным видом потягивая трубку. Вадиму на этот раз он ничего не предложил. И Вадим спокойно, не спрашивая разрешения, раскурил свою.
Вот так они некоторое время молча меня обкуривали, состязаясь в количестве колец, пущенных к потолку. Вадим, на мой взгляд, имел численное преимущество, хотя выступать ему пришлось на чужом поле.
– Ну как, все нормально? – сочувственно спросил наконец Бахметьев, обращаясь ко мне.
– Что вы имеете в виду? – откликнулся я как можно беспечнее.
– Я говорю о вечере, проведенном в «Фее», – пояснил Бах. – Замечательные, однако, девушки вам попадаются, – сказал он не без зависти. – Одна лучше другой. И как вы с ними со всеми справляетесь? Ведь столько кругом завистников, которые захотят отбить.
Краем глаза я видел, как напрягся, посмотрев на меня с негодованием, Вадим.
– Вы и там следили за мной? – спросил я.
– А как же? – Бах приподнял брови. – Вы адвокат моего сына, которому грозит тюрьма, кого, как не вас, мне оберегать?
– Быть может, нападение на нас было тоже вами инсценировано? – спросил я.
– Нет, – улыбнулся он. – Этот ночной клуб мы не контролируем. Там – чужая сфера интересов.
– Которая при разделе вам не досталась? – не удержался Вадим от колкости.
– Игорный бизнес меня не привлекает, – проворчал Бах.
– Давайте начистоту, – сказал я. – Мы не можем работать в обстановке недоверия и подозрительности, а также воздействия на нас запугиванием.
– Так оно и было, пока вы не согласились защищать моего сына. – Бах подмигнул Вадиму. Тот смутился, потом нахмурился.
– Договоримся раз и навсегда, чтобы больше к этому не возвращаться! – сказал Вадим. – Мы взялись защищать вашего сына не только потому, что уступили вашему давлению, но главным образом потому, что стали сомневаться в его виновности.
– А раньше они там в прокуратуре не сомневались, – лицо Баха потемнело. – Не кажется ли вам, что задачей Савельева было не найти насильников, а посадить моего сына?
– Мне ничего не кажется, я верю только фактам, – сказал я. – И данным экспертизы.
– А что, результат экспертизы трудно сфальсифицировать? – спросил Бах.
