Наталья Борохова - Адвокат инкогнито
– Я правильно понимаю, вы никогда не были замужем?
– Никогда.
– А случались ли в вашей жизни случаи, подобные этому?
– Что вы имеете в виду? – Щеки Кисловой вспыхнули болезненным румянцем.
– Становились ли вы когда-нибудь жертвой изнасилования?
Потерпевшая выпрямилась.
– Я – порядочная женщина, смею заметить. Не пытайтесь меня оскорбить. Этот случай единичный в моей жизни. Я поплатилась за собственную мягкость и уступчивость, за то, что мне на какой-то безумный миг показалось, что, пожалев профессора Соболева, я смогу рассчитывать на что-то большее, чем просто секс. Но когда он набросился на меня в номере, когда стал требовать делать всякие вещи, я ужаснулась. Я поняла, что ошибалась, но было уже слишком поздно. Он пользовал меня, как вещь, не думая и не понимая, что причиняет мне боль. Он отнесся ко мне как к продажной женщине, которая заранее готова на все для того, чтобы угодить клиенту. Я плакала, умоляла его оставить меня, а он только больше распалялся, говорил гнусности, смеялся надо мной. Это было ужасно. Я не знаю, как пережила ту ночь. А после того, как он кинулся ко мне, пытаясь задушить, решила, что он сошел с ума. Рядом со мной был не тот профессор Соболев, который появлялся на публике, опрятный и вежливый. Рядом со мной был дикий зверь, готовый растерзать меня за то, что я стала невольным объектом его злодеяния. Не знаю, чем все могло бы закончиться, но он был сильно пьян и несколько утомлен моим отчаянным сопротивлением. Он уснул, так и не разжав пальцы на моей шее, а потом откатился в сторону и захрапел. Я полежала несколько минут рядом для того, чтобы удостовериться, что он мне уже неопасен, что не настигнет меня на полпути. Но он уже ничего не соображал. Это меня и спасло, я думаю…
Дубровская многозначительно поглядела на Соболева.
– У вас будут вопросы к потерпевшей?
– Вопросы? Да все, что тут она наговорила, есть самый настоящий бред! От начала до конца! Я не понимаю, как вы все можете делать вид, будто верите тому, что говорит вам эта женщина. Не скрою, в ту ночь я был пьян и некоторых моментов не помню до сих пор, но я не появляюсь в нетрезвом состоянии на работе, не хватаю лаборанток за грудь, не пристаю к уборщицам и не угрожаю студенткам. Потерпевшая оговаривает меня с какой-то непонятной мне целью…
– С какой же целью? – сверкнула глазами Кислова.
– О, я пока не знаю! Но обещаю, если мне удастся…
– Ну, вот и отлично, – остановил душевные излияния Аркадия Александровича следователь. – Значит, так и запишем: «Каждая из сторон настаивает на ранее данных показаниях». А вам, господин Соболев, я хочу еще раз повторить расхожую фразу: чистосердечное признание смягчает наказание. Подумайте об этом на досуге. Может быть, тогда, когда вы с вашим адвокатом начнете фантазировать на тему, почему Кислова Софья оговаривает вас.
Соболев встал, чувствуя себя так, словно кто-то засветил ему в челюсть. Перед его глазами плыли белые пятна, и одно такое пятно, на котором, если всмотреться, были видны глаза, нос и губы ненавистной ему женщины, качалось где-то на уровне его глаз. Но внезапно словно кто-то навел резкость, и Аркадий увидел ее лицо четко. Софья в тот момент вставала со стула, поправляя юбку. На какую-то долю секунды их глаза встретились. Уголок ее рта пополз вниз, словно усмехаясь, а один глаз дернулся, будто подмигивая ему. Соболев остановился как вкопанный, пораженный тем, что произошло: на мгновение маска плачущей женщины спала, и он увидел то, что представляла собой Софья Кислова на самом деле…
Глава 14
– Я вам говорю, она подмигнула мне! – горячо говорил Аркадий после того, как они с адвокатом вышли в коридор. – Она смотрела на меня и сделала вот так…
Соболев попытался воспроизвести, что именно делала Софья Кислова, но Дубровская только покачала головой.
– Вам могло показаться.
– Что я, по-вашему, пьян? Я видел, она точно подмигнула мне! Она насмехалась надо мной! Вы не могли не видеть!
– Сожалею, но я собирала бумаги. Мне кажется, и следователь Чирков был погружен в изучение протокола. Но что вы кипятитесь? Что бы я могла сделать, если бы увидела ее усмешку?
– Как – что? Конечно же, сообщить следователю. Может, есть смысл вернуться и сейчас же все ему рассказать?
– Аркадий Александрович, в том нет сейчас никакого резона. Во-первых, Чирков уже ясно дал нам понять, чьим показаниям он доверяет. Ваши личные наблюдения он воспринял бы как очередную попытку заморочить ему голову. Во-вторых, улыбки и усмешки к делу не подошьешь. Нам нужны факты, доказывающие, что Софья Кислова оговаривает вас. К сожалению, с такими фактами у нас пока негусто. Ее показания против вас звучали убедительно.
– Убедительно? Да вы смеетесь надо мной!
– Ни в коем случае. Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы слова Кисловой выглядели как ложь, от начала до конца. Если бы у нее были истеричные выпады, преувеличенные высказывания, мы могли бы все это обратить в свою пользу. Но она держалась просто блестяще. Скажу вам по правде, Аркадий Александрович: наша, простите за выражение, жертва – виртуозный игрок. Она ведет свою партию так, словно заранее уверена в том, что суд встанет на ее сторону. Не знаю, что там Софья Кислова делала у вас в университете, мыла полы или протирала вольтметры, но ума ей не занимать. Как, впрочем, и артистических данных. Если, конечно, она лжет…
– Что вы хотите сказать? – оторопел Соболев. – Что значит «если она лжет»? Она именно лжет. Это же очевидно! Неужели вы думаете, что лгу я?
– Она довольно четко описала историю ваших отношений.
– Да не было у нас никаких отношений!
– Однако суд может ей поверить. Откуда она взяла случай на защите Романова, историю со студенткой Клюкой… Это что, вымышленные персонажи?
– Нет. Романов и Клюка – люди реальные. Но ничего подобного в жизни не происходило. Я хорошо помню защиту Романова, тему его диссертации и даже то, какие вопросы ему задавал. Но я не лапал никаких женщин и тем более, убейте меня, но я не помню, чтобы там присутствовала эта стерва. Что касается той самой Клюки, то действительно, такая студентка у нас есть. Самое удивительное, она и вправду не сдала мне экзамен, но это случилось не по причине ее неземной красоты, а из-за банальной безалаберности и незнания предмета. Никаких разговоров с Кисловой у меня по ее поводу не было. Еще смешнее выглядит ультиматум, который я ей якобы поставил, – провести со мной ночь. Да вы посмотрите на нее! Как она вам? Я имею в виду внешне.
Дубровская пожала плечами.
– Обычная женщина. Но, на мой взгляд, не выдерживает сравнения с вашей женой. Виктория Соболева – просто красавица!
– А я про что говорю! – обрадовался Аркадий. – Теперь вы понимаете абсурдность ее доводов. Провести с ней ночь! Да она в своем уме? Кому она нужна, толстая белобрысая корова?
Дубровская смущенно кашлянула.
– Простите, Елизавета Германовна, – опомнился Соболев. – Обычно я веду себя с женщинами более корректно. Просто я никогда не находился в таком положении.
– Смею заметить, Аркадий Александрович, но во влагалище этой «коровы», как вы сейчас выразились, обнаружена ваша сперма. Значит, как ни верти, но в какой-то момент своей жизни вы посчитали ее достаточно привлекательной для того, чтобы провести с ней ночь.
– Я просто очень много выпил. В том все и дело.
– Нет, не все, – упрямо качнула головой адвокат. – Вы и в самом деле вели с ней разговоры о холодности вашей жены?
– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете?
– Но с ее слов все выглядело довольно убедительно. Кстати, как вы можете знать, что она говорит неправду? Вы же ничего дельного про тот вечер вспомнить так и не смогли?
– Я не мог такое сказать о Виктории, и точка!
– А как насчет родителей вашей жены, которые якобы устроили вашу научную карьеру? Тоже неправда?
– Абсолютно! – выпалил он. – Всего, что я имею, я добился своим умом, своими стараниями. Старики Андриевские, конечно, признанные авторитеты, но это же в конечном счете ничего не значит. Не они стояли на кафедре, когда я защищался. Не они писали за меня научные труды. Мне помогала сама атмосфера их дома, их кабинеты, заполненные книгами, дружеские посиделки с корифеями нашей науки. Но я никогда не злоупотреблял своим родством, с детства усвоив, что всего в жизни нужно добиваться самостоятельно. Мои родители, к несчастью, уже умерли, но именно от них я получил свои самые главные жизненные уроки.
– Хорошо, если так, – кивнула головой адвокат. – Однако повторюсь: показания потерпевшей звучали убедительно именно из-за обилия таких мелких деталей, которые она не смогла бы узнать, не сообщи вы ей их сами. Не могла же она настолько изучить вашу жизнь, ваши отношения в семье и с близкими родственниками, чтобы казаться такой сведущей во всем, что касалось вас? Вот для нас эта особа – по-прежнему закрытая книга. Кто она? Чем живет? Чего добивается?
