Анна Михалева - Мечты серой мыши
Следователь Свиридов опасливо покосился на меня, но присел на краешек соседнего стула. Илья из нас из всех оказался самым вменяемым. Он быстро завязал непринужденный диалог с Кокселем, выявив прекрасное знание итальянского, в чем я его уже подозревала. Ну да и черт с ним, с его итальянским! Мало ли что еще умеет такой парень. Знали бы вы, как он целуется! В общем, до того, как подали горячее, мы с Николаем Павловичем имели возможность передохнуть, поручив нашего радушного хозяина заботам моего кавалера.
— Вы понимаете, что сильно рискуете, сбегая от меня? — обиженным тоном прошептал мне следователь. — Я должен вас оберегать. Но это невыполнимая миссия при вашем столь легкомысленном к ней отношении.
— Да полноте, Николай Павлович, — утешила его я. — Я и не думала сбегать от вас. Просто обстоятельства были таковы, что… в общем, в аэропорту я встретила свою маму и тетю.
— Да?! — его брови взметнулись вверх, как две испуганные чайки.
— Именно. Представляете наш теперешний ужин, если бы я вовремя не сбежала?
— С трудом.
— А я представляю, к сожалению. Поверьте мне на слово, господин Коксель уже давно бы поседел. Да и все мы тоже.
— И все-таки, Амалия, дорогая, — он положил свою ладонь на мою, — не стоит так стремительно покидать меня. Ради всего святого, помните, я тут для вашей безопасности. Молодой человек Илья — это замечательная партия. Но он не телохранитель.
Он всего лишь хороший парень. Не подвергайте его и себя ненужной опасности.
— Думаете, все так серьезно? — мне стало холодно, и я залпом осушила стакан вина.
— Уверен, — следователи могут быть безжалостными. — Меня вели от Римини до самого отеля. И заметьте, делали это настоящие профессионалы. Три машины меняли друг друга. Я с такими делами мало-мальски знаком, а потому все-таки их вычислил.
— Может ли быть, что и за нами следили? — не понимаю, почему в ресторанах вино подают в бокалах. Мне требовалось сейчас не меньше бутылки.
— Я думаю, что да. Просто вы их не заметили.
— Ну и как же быть?
— Не знаю… Может быть, нам держаться вместе? Во всяком случае, пока мы не поймем, к чему все это ведет.
— Да бросьте. — Я сделала над собой усилие и отмахнулась. — Что может случиться с нами в закрытом номере? Мы никого туда не впустим до утра.
— Амалия, я не навязывался бы к вам в соседи, не будь я так взволнован.
— И все-таки я думаю, что подобные меры — это уж чересчур. — Я представила себе ухмылочку Ильи, когда он узнает, что следующую ночь мы проведем в компании «моего коллеги по работе».
— Как знаете…
На секунду мне стало жаль Николая Павловича. Господи боже! Столько лет проработать на Петровке и не научиться скрывать своих чувств. Вот как теперь — пожал плечами, напустил на себя равнодушный вид, но ведь, к гадалке не ходи, расстроился, словно корову в покер проиграл. Сгорбился весь, губу нижнюю выпятил. Мне даже захотелось погладить его по лысеющей голове, но я вовремя сдержалась, поскольку сообразила, что сердечность моя некоторыми присутствующими за столом будет воспринята, прямо скажем, неадекватно. Илья и так уже косится на меня. И ноздри начал раздувать. Ну его к лешему, следователя этого. Пусть дуется себе на здоровье.
Чтобы избежать дальнейших объяснений со Свиридовым, который сопел рядом так надсадно, словно я только что отказалась идти с ним под венец, я решила ретироваться в туалет. Так что я преспокойно поднялась, намереваясь удалиться. Ох уж эта Италия! Даже наших мужиков заставляет быть галантными кавалерами. Что вы думаете произошло, когда я оторвалась от стула? Все трое подскочили! Да с такой суетливой поспешностью, что несчастный господин Коксель опрокинул на себя соусник.
— Ах, какая досада! — заявил он и одарил меня знаменитой сицилийской улыбочкой. Такой, что я сразу почувствовала себя неудачливой героиней американского боевика, из которой главарь мафии собирается вытрясти душу. Ноги у меня стали ватными.
А Коксель подхватил меня под руку и, промурлыкав: «Теперь нам, кажется, по пути», потащил в холл.
— Так вы работаете вместе с Амалией? — услыхала я за спиной бодрый баритон Ильи и обмерла, понимая, что сейчас у них произойдет первый в истории диалог, который будет проходить без моего руководства, и только бог знает, что они могут друг другу наговорить.
Пока я боролась с желанием бросить Кокселя и вернуться к столу, чтобы помешать и тому, и другому проколоться, я не заметила, как мы вышли в холл. Тут произошло совсем уж невероятное. Кок-сель пылко сжал мой локоть и зашептал, не переставая слащаво улыбаться:
— Амалия, мне нужно с вами серьезно поговорить.
— Да? — изумилась я.
— Именно! Речь идет о жизни и смерти!
Я видела предпринимателей и более чокнутых на своей предпринимательской деятельности. С одним я монтировала ролик его дурацких супов целый месяц. Он извел всех, даже нашего Дракона достал. Но и тот чокнутый суполюб не так бледнел, доказывая, что героиня ролика, съев дурацкий суп, «должна кричать «ку-ка-ре-ку» не как недорезанная курица, а как сексуальная несушка». Посмотрев на Кокселя, я испугалась. Губы его тряслись, от сицилийского мафиози остался только черный костюм-тройка.
— Я вся внимание, — прошептала я, решив не расстраивать его еще больше.
Я изначально была против этой поездки, подозревая нечто в таком роде. Только совершенно свихнувшийся человек станет настойчиво зазывать к себе в Италию менеджера из российского рекламного агентства. И вот, пожалуйста, господин сумасшедший производитель обуви — ешьте его с хлебом и соусом «Карри», если пожелаете.
— Omne ignotum pro magnifico est, — вдруг прошелестел он мне на ухо.
Я застыла на месте, так и не опустив занесенную ногу.
— Не нужно эмоций, — добавил Коксель.
Хорошенькое дело! Я закашлялась.
— Знакома ли вам эта фраза?
— Ну… Не то чтобы очень… — Я все никак не могла справиться с душившим меня кашлем. У меня такое случается иногда, от нервов. Я знаю, что если не успокоюсь или не выпью воды, то кашель перейдет в надрывное чихание. Последний раз это произошло со мной на госэкзамене в университете. В результате я с ног до головы обчихала профессора филологии, и мне поставили четверку в диплом. До сих пор не могу забыть того позора, знаете ли.
— Вам нехорошо? — забеспокоился бледный обувщик.
— Спасибо, что заметили.
— Нужно успокоиться.
— Это мне просто необходимо.
— Давайте пройдем в restroom.
Он потащил меня к двери в дамскую уборную.
— Помните, вам нужно бояться человека со шрамом на щеке. Ангелы разделились, и война уже началась! Вас хотят втянуть в ужасную историю. Не позволяйте им сделать этого. Если что-то случится… Спросите Исаака в кафе на площади Святого Марка. Первая скрипка. Он знает о вас. Он вам поможет. А больше не доверяйте никому.
Произнося этот бред, он впихнул меня в просторное помещение с зеркалами. Я по инерции налетела на пышногрудую даму в вечернем платье. Та ловко поймала меня и перекинула к спасительной раковине.
Только тут, прыснув водой в лицо, я начала приходить в себя.
«Похоже, итальянцев постигла страшная эпидемия, разрушающая кору головного мозга» — это было первое, что пришло мне на ум. Взять хотя бы Боккаччо, который, если верить моим сумрачным воспоминаниям, твердил мне о войне ангелов, или этого сбрендившего Кокселя. Какие ангелы в наш век?! Какая война? О чем речь?! И при чем тут я — простая русская девица, которая и в церкви-то была всего пару раз. Вот так всегда бывает: живет себе человек, ни о чем подобном и не помышляет, и вдруг на тебе — ему на голову сваливается архангел, или, как его там, словом, как святой Марии, и сообщает, что она должна убедить мужа в существовании непорочного зачатия. Тут я лихорадочно ощупала свой живот. Зачем — не знаю. Инстинктивно, наверное. Меня даже подташнивать начало. Ничего себе дела!
Не знаю, сколько времени я торчала в туалете, наверное, долго. Я все пыталась осмыслить, что со мной происходит и как мне жить дальше. Коксель, несмотря на свою явную невменяемость, умудрился меня запугать лучше всякого священника, грозящего Страшным судом. Пару раз я в ужасе оглядывалась по сторонам, и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь вычислить поблизости человека со шрамом на щеке. Но, кроме мерно урчащих бачков, я ничего подозрительного не обнаружила.
В конце концов я справилась с собой, послала подальше ненормального Кокселя с его бреднями об ангелах и, гордо распрямив плечи, вышла из уборной. Зря я это сделала. Я чувствовала, что дамский туалет в ресторане — это единственное место на земле, где пока еще царит спокойствие прошлого. Буйное и неприятное настоящее ворвалось в мою жизнь, как только я переступила порог туалета. В просторном мраморно-зеркальном холле ресторана царила настоящая паника. Люди бежали в разные стороны и на десятки возбужденных голосов орали, по большей части «Мама миа!». Среди этого гула я вдруг отчетливо услыхала отчаянный вопль Ильи: «Амалия!» — и ринулась ему навстречу.
