Александр Смирнов - Вавилонская башня
Наверное, только в грёзах, можно увидеть и даже ощутить состояние полной гармонии. На то они и грёзы, чтобы человек мог хоть немного передохнуть от непосильных задач, наваленных на него судьбой, набраться сил, решить все эти задачи, да ещё и ближнему помочь, подставляя под его проблемы хотя и девичье, но всё-таки плечо. Увы, но как бы не хотелось оставаться в плену этих сладких грёз, они заканчиваются. В гармонию уюта и блаженства неожиданно стали вмешиваться какие-то голоса:
— … То есть, как это выдать? На основании чего? — говорил незнакомый голос.
— А вот так вот, взять и выдать. На основании вашего революционного сознания.
— Ну, ты загнул Макар! Эти времена давно прошли. Теперь на всё нужен документ. А какой у неё документ?
— А у тебя какой документ был, когда тебя практически мёртвого ко мне принесли?
— Так ведь война.
— Это она у тебя кончилась, а у неё нет. Да и насчёт революционного сознания я что-то не понял. Схожу сегодня в райком партии, пусть мне старику растолкуют.
— Что растолкуют?
— Пусть растолкуют, когда оно кончилось.
— Ты это брось, Макар, я ведь это так сказал.
— Короче выписывай на неё и мальца ордер и всё тут. А то и вправду в райком пойду.
— Чёрт с тобой, дед. Твоя взяла. Пусть приходит, выпишу ей ордер.
— Это с тобой чёрт, а со мной Бог, — заворчал Макар. — Я вот ещё что хотел сказать: вы на меня два участка навалили, так вот мне помощник полагается, её и оформишь.
Голоса стихли, но гармония была уже разрушена, глаза открылись.
Время, как известно, течёт быстро, меняя всё на своём пути. И вот уже не Макар, а Маша метёт два двора. Сашенька уже пошёл в школу, а старый дед уже не выходит на улицу. Радостные возгласы соседей, встречающих своих мужчин с фронта, становились всё реже и вскоре совсем прекратились. Все, кто выжил, вернулись домой. И только одно осталось неизменным: маленькая женская фигурка каждый вечер стояла на набережной реки Фонтанка у дома 53 и ждала своего мужа. Рядом всегда крутился мальчик. Перед тем, как женщине уйти, он всегда заглядывал ей в глаза и спрашивал:
— Мама, а почему папа сегодня опять не пришел?
— Скоро придёт, Сашенька. Вот закончит свою войну и придёт.
Однако время меняет всё. Эта процедура, казавшаяся вечной, не выдержала испытанием времени и была изменена. Однажды на свой вопрос мальчик услышал не мамин, а мужской голос. Это был голос того самого парня, Мишки, от которого дед Макар в своё время предостерегал Машу.
— Да никогда он не вернётся!
— Почему? — спросил мальчик.
— Потому, что твоя мать ППЖ.
Машины губы задрожали. Она опустилась на колени и разрыдалась.
— Ты, что сделал!? — закричал Сашенька на незнакомого дядю.
— Да ничего я не делал. Я же не виноват, что твоя мать чокнутая.
Ребёнок затрясся в ярости. Он схватил палку, валявшуюся на земле и ткнул ей дядьку прямо в глаз. Тот не ожидал такого от ребёнка и поэтому не сумел отразить удар. Почувствовав сильную боль и осознав, что глаза больше нет, парень заорал так, как будто в городе снова объявили воздушную тревогу.
В отделении милиции дежурный долго не мог составить протокол. Описав происшествие, милиционер, перечитывал своё сочинение и рвал бумагу.
— Что ты мучаешься? — спросил милиционера офицер, вошедший в дежурную часть.
— Не знаю, как лучше написать.
— А что она натворила?
— Не она, а мальчик. Потерпевший обозвал его мать походно полевой женой, а ребёнок таким образом защитил честь своей матери.
— Жаль, — сказал офицер.
— Конечно, жаль. Доктор сказал, что глаз потерян.
— Жаль, что этому гаду два не выкололи, — уточнил офицер.
Дело по этому происшествию замяли, но Сашеньку на учёт в детскую комнату милиции поставили.
Дед Макар редко поднимался с кровати. Иногда он собирался с силами, вставал и обходил свои владения. Вот и на этот раз, шаркая ногами, он обошёл свои апартаменты, вышел в коридор и открыл двери в комнату Маши.
В дальнем углу, напротив комода на котором стояли фарфоровые слоники и раньше были расставлены фотографии деда Макара, на коленях стояла Маша и, глядя на икону богоматери, усердно крестилась. До слуха Макара донёсся нежный голосок его названой внучки.
— Господи, боже наш милостивый, и ты пресвятая дева Мария, верни мне мужа моего, раба твоего Николая. Если погиб он за Родину нашу, воскресите мужа для жены, а отца для сына. Услышьте меня, ибо нет, кроме вас, у меня на земле боле заступников.
Маша наклонила свою голову к комоду, коснулась лбом иконы и зарыдала. Макар, молча, отошёл от комнаты и тихо прикрыл дверь. Шаркая своими тапками, которые больше походили на лапти, он снова направился к себе.
— Ну вот и ладненько, — бубнил он себе под нос, — вот теперь всё правильно. Стало быть, теперь он точно к ней вернётся.
Макар обошёл свою комнатку, расставил все вещи на свои места и подошёл к иконе.
— Ну вот и всё, — сказал он себе, крестясь. — Стало быть, теперь всё сделал.
Он снова лёг в постель, укрыл своё тело одеялом, перекрестил лоб, что-то прошептал и умер.
Глава 8
Кузьма не просыхал уже неделю. После того, как по радио объявили, что война кончилась, весь отдел НКВД во главе со своим начальником, видимо решил выиграть войну у зелёного змея. Уничтожив все запасы спирта у себя, чекисты вынуждены были отступить в расположения армейских частей, где спиртное было не только своё, но и трофейное. Противник, видимо, не собирался сдаваться, и офицеры решили вырвать победу штурмом. Они уничтожали спиртное везде, где только могли его видеть. Никто не сомневается, что зелёный змей наверняка выиграл бы эту схватку, он уже находился в одном шаге от победы, но командиры, которые неизвестно каким чудом умудрились сами выйти из этого пьяного штопора, положили конец этой нечеловеческой братоубийственной бойне. Солдаты растащили офицеров по подвалам и отпаивали их там рассолом, не давая встречаться друг с другом до тех пор, пока они полностью не протрезвеют.
— Товарищ подполковник, — обратился сержант к Кузьме, — вас генерал к себе вызывает.
— Какой генерал?
— Ваш начальник, какой же ещё?
— Когда вызывает?
— Уже третий день, как вызывает.
— Тогда надо идти.
Кузьма постарался привести себя в порядок, но видя, что опухшее лицо никуда не денешь, махнул рукой и, качаясь, вышел из подвала.
Генерал долго ходил вокруг подполковника и рассматривал его опухшую физиономию.
— Да, товарищ подполковник, вы прямо как после боя.
— Так точно! — выкрикнул Кузьма, не понимая, хвалит его начальник или ругает.
— Что, так точно?
— Виноват. Служу трудовому народу!
— Да ты я вижу, ещё не протрезвел.
— Так точно, товарищ генерал!
— Что так точно?
Подполковник подозрительным взглядом осмотрел кабинет генерала, подошёл к шефу ближе, и тоном с которым обычно нищие выпрашивают у церкви на пропитание, проскулил:
— Иван Петрович, миленький, всего сто грамм. Говорить не могу, челюсть трясётся, зубы лязгают.
Генерал укоризненно покачал головой, открыл сейф и достал бутылку с мутной жидкостью. Он наполовину заполнил ей стакан и пододвинул его подполковнику.
— Ты уж извини, у меня только самогонка. Спирт ещё вчера закончился.
Кузьма опрокинул стакан. Его взгляд моментально стал сосредоточенным, а руки перестали трястись.
— Спасибо, товарищ генерал. Жизнь мне спасли, не меньше.
— Это ты в точку попал, Кузьма. Я действительно вызвал тебя, чтобы жизнь твою спасти.
Кузьма сразу кончил шутить и стал серьёзным.
— Ты помнишь вашего командира партизанского отряда, Вронского?
— Конечно, помню.
— Ты ведь в отряде его правой рукой был?
— Было дело. Мы тогда с ним большие дела делали!
— Я бы не советовал сейчас вспоминать о ваших делах.
— А что случилось? Я ведь после соединения отряда с нашими, был направлен в управление и ничего не знаю о командире.
— Вот только не надо этого. Никакой он тебе не командир.
— Да что же случилось?
— Случилось то, что Вронский дезертировал из своего полка.
— То есть, как это дезертировал? Зачем ему это надо?
— Значит, было надо. Ты знал, что он бывший белый офицер?
— Это все знали. Он и не скрывал это. Лично я в этом не вижу ничего предосудительного. До революции не было Красной армии. К тому же воевал он хорошо. Правительство даже присвоило ему звание полковника.
— Против немцев воевал хорошо. Но кроме них есть ещё американцы и англичане.
— Вы хотите сказать, что он перебежал к ним?
— Не знаю я куда он перебежал. Против него заведено дело. Он обвиняется в антисоветской агитации и пропаганде.
— Он!?
— Да причём тут он? Никуда он не денется. Если дело завели, значит сядет. Дело в тебе, а не в нём.
