Евгения Грановская - Код Рублева

– Ну с голоду пока не умерли, – с улыбкой ответил Миронов.

– Ясно. Харчами платят али как?

– Когда как. Иногда харчами.

– А в городе, наверное, и деньгой звонкой случается получить?

– Иногда случается, – сказал Миронов. Но тут же, смущаясь, добавил: – Впрочем, редко. Весьма редко.

– Да-а, – протянул мужик. – В наше время много не заработаешь. Скоро своим трудом зарабатывать совсем разучатся. Будут только друг у дружки отбирать. У кого ружье, за тем и правда. Так ведь?

Евгений Александрович вздохнул:

– Вы правы. Тяжелое время. Античеловеческое.

Зеленый Картуз обернулся и посмотрел на рыжебородого. Тот незаметно кивнул.

– Тут неподалеку ручей, – сказал рыжебородый. – Надо бы лошадь напоить. Вы как, не шибко торопитесь?

– Нет, – ответил Миронов.

– Тогда свернем ненадолго. Заодно и сами передохнем.

Держа лошадь под уздцы, рыжебородый свернул подводу на едва заметную лесную тропу. Минут пять шли молча.

– Тпру! – сказал вдруг мужик в зеленом картузе.

Лошадка остановилась.

– Что случилось? – встревожился Алеша.

– В самом деле, почему встали? – спросил, утирая пот с толстого, усталого лица, Пирогов. Он повертел головой и недовольно добавил: – Я что-то не вижу тут никакого ручья.

– А его тута нема, – сказал мужик в зеленом картузе.

– Как нема? А где же он?

– А нигде.

Щербато усмехнувшись, мужик достал из-под полы обрез и наставил его на Пирогова. Рыжебородый последовал его примеру, и теперь уже два обреза смотрели воронеными дулами на путешественников. Артист потихоньку полез рукой в карман, но рыжебородый приметил это.

– А ну, вынай руку из кармана! И подойди к другим. Живо!

Артист повиновался.

– Господа, – жалобно заговорил Миронов. – Но это же глупо. Нам с вами нечего делить. Я взываю к вашему разуму!

– Тебя забыли спросить. А ну, господа хорошие, выворачивай карманы! – Зеленый Картуз направил обрез на артиста. – Ты первый, шляпа!

Артист вынул из кармана револьвер и положил его на телегу. Рыжебородый присвистнул.

– Таперича отойди! – прикрикнул он.

Артист отошел. Мужик взял револьвер и взвесил его на ладони.

– Добрый «маузер», – одобрительно сказал он. Откинул барабан, посмотрел на медные головки патронов и защелкнул его обратно. – Добрый «маузер», – повторил он. – С полным барабаном. – Мужик ткнул револьвером в сторону Пирогова. – Теперь ты.

Пирогов вынул из кармана амбарный ключ и сморщенную маленькую картофелину и положил все это на телегу.

– Одежу тоже сымай, – приказал мужик.

– Не понял.

– Сымай, говорю, одежу.

Пирогов насупился; нехотя стянул с себя бархатный камзол и положил его на подводу, оставшись в грязной белой рубашке.

– Теперь ты, хлопчик.

Алеша выложил из карманов носовой платок, огрызок яблока, несколько медных монеток.

– Шо? Это все?

– Все, – кивнул Алеша.

– Фуражку клади.

Алеша снял фуражку и положил на дерюгу.

Зеленый Картуз покосился на кучку вещей, лежащих на дерюге, и дернул уголком рта:

– Негусто. Что ж вы такие бедные, господа артисты? А еще говорили, что вам звонкой монетой платят.

Артист и Пирогов посмотрели на Миронова. Евгений Александрович покраснел и дрогнувшей рукой поправил очки.

– Друзья, это я так, к слову… – промямлил он.

– «К слову», – передразнил его мужик. – Надо ж понимать, чего можно говорить, а чего нельзя. Ну что нам теперь с вами делать?

– В самом деле, – хмуро и тихо сказал Миронову Пирогов. – До седых волос дожили, а не знаете, что за свои слова нужно отвечать.

Евгений Александрович потупился. Он выглядел совершенно несчастным.

– Ну ладно, ребята, – забасил Пирогов. – Вы забрали все, что у нас было, – это ваш улов. У нас возражений нет. Теперь мы можем идти?

– Нет, не можете. Стойте здесь, а нам с кумом надо перекинуться парой словечек.

Рыжебородый подошел к Зеленому Картузу и стал тихо с ним переговариваться. Однако, несмотря на предосторожности мужиков, путешественникам было слышно каждое их слово.

– Что будем с ними делать? – спросил рыжебородый.

– Отпускать нельзя, – ответил Зеленый Картуз. – Паны из благородных, офицерам пожалуются.

– Пожалуются, – подтвердил рыжебородый. Он покосился на путешественников и сказал: – Придется здесь оставить.

– Да. Придется, видать.

Рыжебородый повернулся к путешественникам.

– А ну-ка, господа хорошие, встаньте кучней.

– Друзья мои, вы совершаете ошибку! – дрогнувшим голосом воскликнул Евгений Александрович. – Мы вам не враги!

– Да я ж с тобой, пан, и не спорю, – добродушно сказал рыжебородый. – Ты, может, и хороший человек, но время нынче такое.

– Идальго, сделайте что-нибудь, – в отчаянии проговорил Алеша. – Они ведь нас убьют.

– Похоже на то, – ответил артист.

– Эй! – прикрикнул Зеленый Картуз. – А ну, кончай шептать!

Алеша повернулся к Пирогову:

– Пирогов, а вы-то что стоите?

– А что я могу сделать? – развел руками тот. – У них оружие.

– Свечку-то хоть за нас в церкви поставите? – громко спросил у мужиков артист.

– Будьте уверены, – с ухмылкой ответил ему Зеленый Картуз. – За упокой, как и полагается. Ну прощевайте, господа.

Мужик вскинул обрез. В тот же миг что-то просвистело, и мужик хрипло выдохнул: «Кхах!».

Артист одним прыжком перемахнул через подводу и оказался за спиной у рыжебородого. В его руке блеснул нож. Рыжебородый дернулся, выронил обрез и схватился руками за горло. Между его судорожно сжатыми пальцами показалась кровь. Артист оттолкнул мужика от себя, и тот упал ничком в траву.

Зеленый Картуз по-прежнему стоял возле телеги, опустив ружье, и изумленно таращился на белую рукоять ножа, торчащую у него из груди. Вокруг рукояти ножа расползалось темное пятно.

– Это что же… – тихо проговорил Зеленый Картуз и поднял взгляд на артиста: – Ты что же… меня убил?

Мужик покачнулся, загреб рукой воздух и, не удержав равновесия, тяжело повалился на землю. Несколько секунд из его открытого рта вырывались хриплые вздохи, потом он затих.

Артист вытер нож об одежду рыжебородого, обернулся и коротко сказал:

– Надо спрятать тела.

– Они мертвы? – с ужасом прошептал Евгений Александрович.

– Надеюсь, что да, – ответил артист.

– Вы их… убили? – не то спросил, не то констатировал Алеша.

– Вы удивительно прозорливы. – Артист наклонился, схватил рыжебородого за ноги и, пятясь задом, потащил его в кусты. – Пирогов, берите второго! Да смотрите, не испачкайтесь кровью.

Пирогов не двинулся с места. Он стоял, ошеломленно глядя на мужика, из груди которого торчала белая рукоять ножа.

– Черт бы вас побрал, Пирогов! – яростно крикнул артист. – Да беритесь же!

Пирогов вышел наконец из оцепенения и двинулся к лежащему на траве телу.

– Это было ужасно, – тихо проговорил Миронов. – И эта кровь… Как много в человеке крови…

– Да, немало, – также тихо ответил ему Пирогов. Он покосился на артиста и сказал: – А идальго молодец. Ловко управился.

– Дождался, значит, благодарности-то? – с усмешкой произнес артист. – А то небось в звери меня записали.

– Что вы, идальго, мы же понимаем… – Алеша встретился с ним взглядом и тут же отвел глаза. – Вы себя нормально чувствуете?

– Для того, кто только что убил двоих человек, вполне прилично, – ответил артист. – Почему вы так на меня посмотрели?

– Просто… Вы сделали это так, как будто и раньше… – Алеша запнулся.

– Убивал людей? – договорил за него артист. – Нет. Я никогда прежде не убивал людей. Это в первый раз. Теперь вам спокойней?

Алеша сглотнул слюну и тихо произнес:

– Вы не должны себя ни в чем винить, господин Браккато. Это была вынужденная мера.

– Они бы нас точно жалеть не стали, – неуверенно поддакнул Евгений Александрович.

– Полно вам о них говорить, – поморщился Пирогов. – Умоляю, господа, выберите для разговора другую тему, от этой уже тошно. Вы знаете, когда-то, лет пять назад, будучи в Париже, я влюбился в артистку кабаре. Я увидел ее на сцене и буквально потерял голову. Я послал ей корзину белых роз и… – Пирогов осекся. – Что с вами, господин Берсенев? Вы плачете?

Алеша вытер рукавом глаза.

– Нет, вам показалось.

Далеко впереди послышался топот копыт.

– Черт, – с досадой проговорил Пирогов. – И спрятаться-то некуда. Что будем делать, идальго?

– Остановите лошадь, – сказал артист.

Пирогов натянул вожжи, и лошадка встала.

– Что теперь?

– Полезайте под дерюгу и ведите себя тихо. Так, будто вы покойник. Вы, Миронов, берите в руки вожжи. Алеша – прочь с телеги.

Когда ватага всадников приблизилась, Пирогов смирно лежал под дерюгой, а прочие стояли рядом с телегой, напустив на себя печальный вид. Атаман в сбитой набок черной папахе осадил коня.

– Что везете? – хрипло крикнул атаман.

– Тела убитых солдат, – сказал артист, сняв шляпу и смиренно прижав ее к груди. – Везем на родину хоронить.