Аркадий Адамов - Болотная трава
— Кого ж там напугаешь, — проворчал Шухмин. — Теперь все смелые стали.
— Да, кстати, Федор Кузьмич, забыл вам доложить, — вдруг вспомнил Лосев. — В пятницу тут корреспондент из газеты был. Интересовался последним убийством.
— Еще не хватает незаконченное дело ему давать, — сердито ответил Цветков. — Пусть обращается к руководству.
— Вот и я ему так сказал. А потом спросил, почему его именно убийство интересует. А он знаете что мне сказал? Слишком, говорит, много убийств в Москве стало.
Все заулыбались, даже хмурый Откаленко. «Опять он стал хмурым», — отметил про себя Виталий и продолжал:
— Ну, я его спрашиваю, что значит «слишком»? И сколько, по его мнению, их должно быть? А он так ехидно-ехидно улыбается и отвечает: «Вы сначала скажите, сколько их есть сейчас и, допустим, за первое полугодие и какова, мол, тут динамика?»
Чего захотел! — возмутился Шухмин. — Так все ему и скажи. Они и без того черт знает что про милицию пишут. Из всех щелей выколупывают всякую дрянь.
— Ну, я ему сказал, — продолжал Лосев, никак не прореагировав на реплику Шухмина, — что сообщить не имею права, цифра секретная. А он: где, мол, гласность? Цифр нет, а слухи ходят хуже любых цифр.
— Тут, кстати, резон есть, — согласился Откаленко.
— Не наше дело решать, — хмурясь, возразил Цветков.
— А если бы вам это поручили, как бы вы, Федор Кузьмич, решили? — засмеялся Лосев.
— Слава богу, не поручат, — ухмыльнулся Цветков, явно, однако, не желая влезать в дискуссию.
— Рано еще оглашать, — безапелляционно заявил Шухмин. — Незрелый пока у нас народ. Только навредим.
— А главное, сразу обнаружится, как до сих пор врали, — добавил Лосев. — «Преступность неуклонно снижается из года в год», — процитировал он какой-то незримый документ и горячо заключил: — Да если бы все эти снижения сложить, у нас бы преступности давно вообще не было. Вот так мне этот корреспондент приблизительно и сказал.
— Ну-ну, Лосев, — сердито вмешался Цветков. — Никто по этому поводу не врал. Слова-то выбирай, что ты, в самом деле! Были по отдельным видам и снижения, были, сам знаешь.
— Но речь-то идет о статистике, Федор Кузьмич.
— А статистика, между прочим, дело сложное и путаное, — неожиданно вмешался Валя Денисов. — В ней не каждый-то специалист разберется, тем более в уголовной статистике, если хочешь знать. Так что Петр прав.
Валя сказал, кажется, вдвое больше, чем обычно говорил по своей воле за один раз.
— Ладно, милые мои, — решительно и властно объявил Цветков. — Поговорили, и хватит. Опять ты нас, Лосев, в философию затянул. Что мне с тобой делать, не знаю. И воскресенье уже кончается. Словом, завтра все намеченные дела продолжим. Главное, Лосев, изучай дорогу. Откуда все идет. Уверен. А насчет твоего предчувствия, так у нас с Виктором Анатольевичем оно тоже имеется.
Виктор Анатольевич был один из старейших следователей Московской прокуратуры, начинавший много лет назад одновременно с Цветковым. С тех пор и сложилась у них тяга к совместной работе, и оба радовались, когда это время от времени случалось. К мнению и распоряжениям Виктора Анатольевича все в отделе Цветкова относились с уважением. И сейчас, сославшись на мнение следователя, Федор Кузьмич как бы особо подчеркнул сложность дела, которым они занимаются. И все мысленно согласились с этим.
А следующий день принес неожиданные осложнения. Недаром, видимо, говорят, что понедельник — день тяжелый.
Утром Лосеву позвонил Олег Семенович Буланов и в панике сообщил, что исчезла Марина.
— Как так исчезла? — ошеломленно переспросил Виталий. — Мы же с вами только вчера вечером говорили, и она была…
— Да сегодня, сегодня! — прокричал в трубку Олег Семенович. — Два часа назад. Пошла в молочную и не вернулась. Эта дурища опять с ним снюхалась, ручаюсь вам.
— Вы с работы говорите?
— Да. Вот только что жена позвонила. О господи! Что делать? Ну что делать, Виталий Павлович? Голова кругом идет.
Виталий задумался. В самом деле, что делать? Где искать эту паршивую девчонку? И черт бы с ней, если бы рядом не было этого Гарика, преступника и убийцы, на этот счет почти нет сомнений. Где же она сейчас, эта пара? Но, может быть, они пока и не встретились?
— Вот что, Олег Семенович, — сказал он наконец в трубку. — Я хотел бы сейчас заехать к вам домой, побеседовать с… простите, как зовут вашу супругу?
— Вероника Сергеевна. Только, ради бога, об этом типе…
— Да-да. Я понимаю, — торопливо перебил Лосев. — Но побеседовать с Вероникой Сергеевной необходимо. Тут каждая подробность важна.
— Ну, конечно, я понимаю, — упавшим голосом произнес Олег Семенович. — Ведь она последние дни из дома не выходила совершенно. Только сегодня. И по телефону не говорила. Как же она могла? Ведь ее никто не звал! — в отчаянии произнес он. — Или она сама помчалась? Какую же бесстыжую дочь мне судьба подарила! За что, за что?
— А как она себя вела эти дни?
— Ласкалась, как кошка. Тиха, мила, покорна. Просто трогательно себя вела. Если она захочет, она кого угодно может обворожить. И вообще-то она добрая девочка. О господи!.. — В голосе Олега Семеновича послышались слезы, он справился с ними и заговорил жестко, словно сердясь на самого себя: — Но чаще она бывает отпетой хамкой. И никаких моральных запретов! Решительно никаких!
— Это могло продолжаться до бесконечности — воспоминания, стенания, жалобы, и Лосев решительно сказал:
— Ну все, Олег Семенович. Я поехал. Времени терять нельзя, как вы понимаете. Так что извините. Потом созвонимся.
— Да-да, конечно, — сконфуженно пролепетал Олег Семенович.
Через пятнадцать минут Лосев уже был в одном из переулков возле улицы Герцена и, отыскав нужный дом, вошел в полутемный гулкий подъезд с лепными украшениями под потолком, большим лифтом за фигурной решеткой и широкими, стертыми посередине ступенями очень, видимо, старой лестницы. На втором этаже возле высокой резной двери было всего два звонка, в отличие от других дверей, мимо которых прошел Виталий, где звонков было куда больше. В этой же квартире жили всего две семьи.
Виталий позвонил.
Дверь открыла высокая, статная женщина с красными от слез глазами. Это первое, что увидел Виталий. Потом он уже разглядел пышные светлые волосы с заметной сединой, тонкое, какое-то одухотворенное лицо и большие выразительные, сейчас грустные глаза.
Виталий вежливо, даже осторожно представился, в голосе его звучали сочувственные нотки, и добавил, чтобы объяснить свой приход:
— Нам позвонил Олег Семенович.
— Проходите, пожалуйста, — сказала женщина. — Марина только что звонила.
Ее глаза снова наполнились слезами.
Тем временем Виталий из просторной передней попал в большую, красиво и тесно обставленную комнату. Среди старых гнутых кресел с высокими спинками, высокого, тоже старого буфета с застекленными дверцами, большого обеденного стола и полок, заваленных книгами, покорно, как в тесном стойле, разместился необъятный черный рояль.
— Что же она вам сказала? — спросил Виталий, заходя в комнату.
— Она мне сказала… — начала Вероника Сергеевна, входя следом за ним, но тут же, спохватившись, перебила сама себя: — Вы садитесь, пожалуйста, — и указала на ближайшее кресло возле стола. — Она сказала, чтобы я не беспокоилась, она завтра будет дома. А сегодня… — голос Вероники Сергеевны задрожал. — Сегодня ей надо проводить… какого-то друга. Но я… я велела ей немедленно приезжать домой. А она… Ну, словом, она сказала, что сама взрослый человек и как хочет, так и поступает и… и… что я могу плакать, сколько пожелаю.
Она не выдержала и, достав из рукава платок, приложила его к глазам.
— Давайте спокойно разберемся в ситуации, Вероника Сергеевна, — подчеркнуто сухо и твердо сказал Виталий, по опыту зная, что сочувствие вызовет лишь новые слезы. — Давайте спокойно разберемся, — повторил он. — Значит, с пятницы Марина не выходила из дома и ни с кем не говорила по телефону, так?
— Да. Мы не могли допустить…
— Я понимаю, — не очень вежливо и все так же сухо перебил Виталий. — А вспомните, Марине не звонили подруги, знакомые вам подруги?
— Мы всем отвечали, что ее нет дома.
— А к вам в дом никто за это время не приходил?
— Никто, никто, я вас уверяю.
— Так. Значит, об отъезде этого друга она знала раньше, в четверг или в пятницу, — констатировал как бы про себя Лосев. — А куда этот друг едет, вы не знаете?
— Марина ничего нам не говорит. Мы хуже чужих для нее.
— Но как его зовут, она вам по крайней мере, сказала?
— Ах, случайно проговорилась во время ссоры. Его зовут Гарик. И еще, что она его, видите ли, любит.
— Так-так, — усмехнулся Виталий. — А где он живет, этот Гарик, вы случайно не знаете?
