Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим
— Чья сотрудница?
— Моего батьки! Головко Борис Дмитриевич мой батька. Президент будущей незалежной Украины. Вы… не с ним?
Это прозвучало как-то уж совсем двусмысленно, и от этой двусмысленности, недосказанности, недавних рыданий Лиды Поклонной, а отчасти, может, и от жары, Маша покраснела, и волосы на виске у нее стали влажными.
— Мы приехали по приглашению госпожи Цуганг-Степченко и ее супруга, — отчеканила она. — Я работаю с Аркадием Воздвиженским. Он…
— Та-та-та! — странным образом воскликнул молодой человек. — Это тот, который детективы пишет?
— Да.
Прохладной, сухой и очень властной рукой он взял Машину ладонь. Маша скосила на нее глаза. Рука, как и все остальное, у молодого человека была совершенна — длинные пальцы, блестящие ногти, гладкая кожа. Маша отвернулась.
— Познакомьте меня с ним, — вдруг попросил молодой человек с придыханием. — Я даже не знал, что он здесь будет! Думал, опять скукота смертная! Он ведь придумал модель идеального преступления, да? Он же гений!
Маша даже растерялась немного.
То есть всем давно и хорошо известно, что Воздвиженский гений, большой русский писатель и почти бородатый прозаик, но все же редко молодые люди, вроде этого самого Стаса Головко, с таким энтузиазмом восклицают, что мечтают с ним познакомиться!
— А он бывший мент, да? — не унимался Стас. — Или, может, юрист?
Вернее он произнес «юрыст».
— Да нет, — ответила Маша и осторожно вытащила у него из руки свою ладонь.
— Но служил, конечно, да?
— И не служил.
— Как?! — поразился Стас Головко. — Он придумал идеальную схему убийства и даже не мент?!
Час от часу не легче.
Родионов то и дело придумывал всякие разные схемы, запутывал следы и терял трупы, и Маша находила их в недрах его компьютера, и он не знал, кто именно превратил того или иного персонажа в труп, и приходил от этого в негодование или, наоборот, в бурное веселье. Но, насколько было известно Маше, он никогда не задавался целью придумать какие-то «идеальные» убийства, о которых Стас говорил сейчас с таким пылом!
— Я читал все, и по много раз! Я даже нарисовал ту схему, которую он предлагает, и повесил ее над письменным столом! Я пытался найти прокол в ней и не нашел! — Тут он захохотал и откинул со щеки волосы, и Маша стороной, с опаской, посмотрела на него. — Я не нашел ни единого изъяна! Если действовать по схеме, которую он предлагает, никто и никогда не догадается, кто совершил преступление. Вы понимаете, да?
Маша пожала плечами. Соглашаться или не соглашаться не имело никакого смысла. Стас Головко ничего не слышал. Глаза у него горели, и волосы летели по ветру, как у Мцыри со старинной иллюстрации, которая была в книге у Сильвестра.
Сильвестр рассматривал романтического героя и осведомлялся, почему тот такой лохматый, как Маугли!
— И никто ничего не сможет доказать, даже если догадается! Я пытался понять, в чем фокус, где он надувает, и не смог, вы представляете?! Как вас зовут?
— Мария Петровна Вепренцева.
— Я же понимаю, что это фокус, ловкость рук, потому что не бывает идеальных убийств! Ну, вроде кролика из шляпы, и не могу, не могу понять, в чем дело! Он гениальный злодей, ваш Воздвиженский!
Маша была слегка напугана его напором и верой в то, что писатель Аркадий Воздвиженский каким-то особым образом придумывает схемы идеальных убийств! Он хороший детективщик, и ему интересно запутывать читателя и запутываться самому, но не до такой степени, чтобы юнцы вроде Стаса Головко отображали его затеи на плакатах, развешивали по стенам и затем придирчиво изучали их на предмет логических дыр и провалов!
Одно во всем этом было просто замечательно. Разглагольствуя об убийствах, Стас позабыл о том, что Маша пряталась от него за деревом.
— Вы не представляете, как я рад, что он здесь, — продолжал Стас. — Я и не мечтал об этом, думал — опять будет скукотень и глупость, мамаша с папашей станут реверансы делать и ливоруч и праворуч сладости рассыпать, тошниловка одна, а о Воздвиженском я даже не знал!
Маша растерянно покивала. Что означают эти «ливоруч и праворуч»?! И вообще?…
Издалека послышался вопль ее сына, а в кармане опять грянул марш.
— Мама! Ма-ам!!
Маша бегло улыбнулась молодому человеку:
— Алло!
— Маш, ты где?!
— Я сейчас буду, Дмитрий Андреевич!
— Да где ты сейчас будешь?!
— У вас.
— Куда ты девалась-то?! В Москву на велосипеде уехала?!
— Дмитрий Андреевич, — с тихим нажимом повторила Маша. — Я сейчас буду.
— Идеальное убийство в принципе придумал, конечно, не Воздвиженский, — громко говорил рядом Стас, — но он придумал современное идеальное убийство! А до него все считали, что идеально убить может только киллер!
— Господи помилуй, — пробормотал в трубке Родионов, — кто это там?…
— Я вам потом все объясню, Дмитрий Андреевич.
— Мама!!
— Я сейчас приду, — в трубку сказала Маша, захлопнула крышечку телефона, чтобы Воздвиженский не приставал, и улыбнулась Стасу приторной улыбкой.
Дом уже показался в зелени деревьев, и откуда-то потянуло запахом жареного мяса, и от этого запаха, и от воздуха, который словно тек между соснами со стороны Днепра, от солнечного света, который щекотал затылок, Маше вдруг пришла в голову удивительная мысль.
Жизнь прекрасна, вот какая это была мысль!
— Простите меня, — сказала она Стасу, — мне нужно найти своего сына.
— У вас есть сын?! — вдруг удивился молодой человек, как будто она заявила, что у нее есть слон.
— У меня есть сын, и он здесь, — решительно сказала Маша. — Извините меня.
Она свернула с дорожки, оставив молодого человека в искреннем недоумении, поднырнула под низкие ветки и оказалась на лужайке напротив бассейна.
Ее сын Сильвестр, сгорбив голую худосочную спину, сидел на бортике, свесив голые худосочные ноги, и болтал ими. Спина была белая, немного в синеву, с цепочкой выступающих острых позвонков.
— Сильвестр!
Он оглянулся, как ей показалось, с неудовольствием.
— Мама! Ну где ты?! Ты принесла мне плавки?!
Батюшки, про плавки-то она и забыла!
— Я сейчас принесу, сыночек, я… отвлеклась.
— Вот ты всегда отвлекаешься и забываешь про родного сына!
— Да я уже принесла две пары. Пусть в этих купается! — Это вступила в разговор Катерина Кольцова. — Подумаешь, фунт изюму!…
— Они с меня упадут!
— Они не упадут. Они на веревочке. Подтянешь веревочку, и готово дело!
Сильвестр Иевлев вопросительно посмотрел на мать, а она на него. Катерина вышла из-за клумбы, где нюхала розы, подошла к ним и села в шезлонг. Михаил Кольцов уже вовсю плескался в бассейне, брызгался и фыркал, как морж.
— Ма-ам, ну можно мне в бассейн?!
— Да, — решительно сказала Маша, — давай я подержу полотенце, а ты переоденешься.
Сильвестр моментально вскочил, готовый переодеваться, побежал, как жеребенок, к горке махровых простыней, выхватил одну, принес и посмотрел вопросительно.
Маша перепоясала его чресла и отвернулась — из деликатности. Сильвестр переодевал трусы. От спешки его качало из стороны в сторону, так что он чуть не падал.
Веревочку он старательно затянул, завязал двойным узлом и еще подергал, проверяя, не свалятся ли плавки.
После чего разбежался и сиганул в воду. Раздался шумный плеск, потом визг, и из бассейна на две стороны выметнулся веер брызг.
— Ура-а-а!!!
— Садитесь, — предложила Катерина Кольцова. — Позагораем.
— Я не могу, — тут же отказалась Маша Вепренцева, — меня ждет шеф. Вы посмотрите за ними?…
Катерина подняла на лоб дорогущие солнцезащитные очки. Оправа полыхнула бриллиантами, а может, рубинами или изумрудами. Впрочем, быть может, бриллиантами, рубинами и изумрудами вместе. Кто их знает, этих жен олигархов.
— Посмотрю. Хотя они уже достаточно большие парни!…
Из бассейна неслись вопли и визги.
— Кать, чего тут у вас?
Голос был низкий и неспешный, как будто тяжелый, очень знакомый, много раз слышанный, и Маша оглянулась.
В метре от нее, зацепив указательным пальцем перекинутый через плечо пиджак, стоял промышленник, политик, олигарх, губернатор, владелец заводов, газет, пароходов, банков, страховых компаний, судоверфей, автомобильных гигантов и свечных заводиков, лесопилок, фабрик, телеканалов и еще бог весть чего, Тимофей Ильич Кольцов.
— Здравствуйте, — пробормотала Маша, и он коротко глянул в ее сторону.
Вблизи этот человек наводил первобытный гипнотический ужас, как удав Каа на бандерлогов. Огромный, широченный, почти наголо бритый, с равнодушной шаманской физиономией, он попирал лакированными башмаками газон, и казалось, что в ту самую секунду, как он появился на этом газоне, весь мир дрогнул и перекувырнулся, и теперь крутится в другую сторону, и центр вращения именно он — Тимофей Кольцов.
— Тим, — сказала его жена, — познакомьтесь, это Маша, она работает с Аркадием Воздвиженским. В бассейне с Михой ее сын Сильвестр. А это мой муж Тимофей.
