Полина Дашкова - Херувим (Том 2)
— Я боюсь оставлять ее одну дома.
— Перестаньте. Мои люди дежурят у вашего подъезда круглосуточно, дверь в квартиру стальная. Вообще, Юлия Николаевна, не надо паниковать. Вы сами виноваты. Вам следовало давным-давно объяснить ребенку, что нельзя садиться в машины к чужим дядям.
Юля чувствовала сильное раздражение в его голосе и с тоской подумала, что ситуация вырвалась из-под его контроля. Поэтому он бесится. Он, полковник ФСБ, со всей своей мощной агентурой, аппаратурой и полномочиями, столько времени не может поймать террориста. Он не нашел ничего лучшего, как сотворить с ее помощью наживку, насадить на крючок живого человека вместо червяка. Но бандит пока не клюнул, а возможно, и вообще не клюнет, потому что он не безмозглый голодный карась.
Именно с этого она и начала разговор с полковником. Они встретились в маленьком подвальном ресторане неподалеку от клиники. Райский уже ждал ее за столиком, сверкая очками в полумраке.
— Объясните мне, почему этот ваш бандит творит, что хочет, а вы, такой умный и сильный, обвиняете в собственных проколах меня и моего ребенка? — спросила она, усевшись за столик.
— Здравствуйте, Юлия Николаевна. Что вы будете есть? — Он улыбнулся, снял очки, потер переносицу. — Здесь неплохо готовят свинину на вертеле. Очень рекомендую.
— Спасибо. Я не ем мясо на ночь, — сердито рявкнула Юля и достала сигареты, — и вообще я пришла не ужинать, а выслушать ваши объяснения.
— Ну в таком случае предлагаю стейк из семги, — Райский щелкнул зажигалкой, — я, честно говоря, страшно проголодался и с вашего позволения поем, — он кивнул официанту, заказал для себя свинину, для Юли семгу и еще кучу всяких закусок и салатов.
— Как дела у моего пациента? — спросила Юля.
— Нормально. А что конкретно вас беспокоит?
— Все! — Юля уставилась на полковника в упор, не моргая.
— Нет уж, давайте, пожалуйста, конкретней, — он растянул губы в неприятной улыбке.
Юля смутилась, почувствовала, что краснеет. Она собиралась говорить вовсе не об этом, вопрос о Сергее просто сорвался с языка, и реакция Райского ей совсем не понравилось. Хорошо, что в ресторане был полумрак и он не заметил, как запылали ее щеки.
«Дура! — рявкнула она про себя. — Быстро снимай тему. И больше с этим не лезь!»
— Я обычно держу своих пациентов под контролем в течение полугода, особенно после таких серьезных операций, — поспешно объяснила она. — А вообще, должна признаться, с тех пор как я познакомилась с вами, Михаил Евгеньевич, меня беспокоит все. Вы с удивительной легкостью манипулируете людьми, словно это не люди, а какая-нибудь аппаратура. Но за аппаратуру вы хотя бы несете материальную ответственность.
— Не несу, — Райский помотал головой и улыбнулся, уже нормальной, спокойной улыбкой, — я не несу ответственности. На это есть технический отдел. А вот за людей, которые задействованы в моей работе, я отвечаю. И за вас, Юлия Николаевна, и за вашего ребенка.
— О, это радует, — Юля загасила сигарету и тут же взяла следующую, особенно радует, что в вашей работе задействован мой ребенок.
Официант принес закуски и пока он расставлял их, они молчали. Райский нацепил свои очки и сквозь них жег взглядом Юлю.
— Держите себя в руках, Юлия Николаевна, — произнес он чуть слышно, когда удалился официант, — у вас нет никаких оснований для паники. Просто вашей дочери не следовало садиться в машину к незнакомому человеку. Это азбука. У меня двое детей, мальчики, и я учил их подобным вещам лет с четырех. Еще раз повторяю, вам и вашему ребенку совершенно ничего не угрожает. Вот, попробуйте этот салат из каракатицы, давайте я положу вам. И успокойтесь, успокойтесь наконец. Я все держу под контролем.
— Но как же вы держите под контролем, если не можете его поймать?
— Да, нам очень сложно его поймать, — кивнул Райский и принялся за салат. Наша структура довольно серьезно изменилась за последние десять лет. Наши спецподразделения разогнали в девяностом. В девяносто втором наши секретные архивы были разгромлены дудаевцами, мы лишились всей своей агентуры на территории Чечни. Мы практически безоружны. Внутри структуры несусветный бардак, лучшие наши офицеры уходят в частный охранный бизнес, а те, что остаются, становятся слабыми и ненадежными, поскольку получают мало.
— Ох, бедненькие, — покачала головой Юля, — так что же вы тогда беретесь за непосильный труд? Разве вы можете отвечать за свои действия в такой тяжелой ситуации?
— А некому больше, — вздохнул Райский и промокнул губы салфеткой, — кроме нас некому. Ладно, хватит. Ешьте салат. И не надо на меня бочку катить. Сами виноваты. Если бы вы более подробно посвящали меня в ваши задушевные беседы с Анжелой, мне было значительно легче оградить вас от неприятностей.
Юля отложила вилку и рассмеялась. Смех получился нехороший. Почти истерика. Райский подождал немного, потом протянул ей стакан воды. Она благодарно кивнула, выпила залпом и успокоилась.
— Вы же и так все слушаете, — произнесла она хрипло, — мы разговаривали в ее палате и в моей машине. Не сомневаюсь, что записано каждое слово. Или ваши «жучки» в таком же плачевном состоянии, как вся ваша система?
— Почему вы не сказали мне, что вам стало известно имя объекта «А»? — спросил он так тихо, что она не услышала, но поняла по губам.
Прежде чем ответить, она отправила в рот вилку с салатом из каракатицы, долго, старательно жевала, потом глотнула воды, промокнула губы.
— Видите ли, Михаил Евгеньевич, я предупреждала вас, что храню тайну исповеди, если мои пациенты делятся со мной своими переживаниями. Когда я стала свидетелем телефонного разговора Анжелы и мне показалось, что говорит она с преступником, который ее избил, я тут же вам сообщила об этом. Верно?
— Да. Вы сообщили. И очень мне этим помогли, — процедил Райский сквозь зубы, — но позвольте мне самому определять степень важности той информации, которую вы получаете от Анжелы.
— Как! Михаил Евгеньевич! Разве имя объекта «А» было для вас тайной? — широко улыбнулась Юля.
— Не надо, — он сморщился, как от зубной боли, — не надо придуриваться, Юлия Николаевна. Простите за резкость, но мы с вами не в игры играем. Вы должны сообщать мне все, абсолютно все, что узнаете от Анжелы. Тогда я могу гарантировать безопасность вам и вашему ребенку. В противном случае я ничего гарантировать не могу. Поймите наконец, сейчас вы — единственный мой источник. Только с вами Анжела бывает откровенна. Только с вами. Уж не знаю, как вам удалось этого добиться. С ней работали такие профессионалы, до которых вам, уж извините, далеко.
Подошел официант с горячим. Райский тут же набросился на свинину, Юля ковырнула вилкой семгу. Было, правда, очень вкусно, но есть ей совершенно расхотелось.
— Я просто пожалела ее, — задумчиво произнесла она и достала очередную сигарету.
— Смешно, честное слово, — покачал головой Райский, — вы думаете, специалисты, которые с ней работали, были безжалостны?
— Думаю, да. Я не сомневаюсь в их профессионализме, сыграть они могут что угодно. Но есть вещи, которые человек чувствует кожей, печенью.
Несколько секунд Райский молча жевал. Потом щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.
— Вот и отлично, Юлия Николаевна, — произнес он наконец, — я очень рад, что у вас с Анжелой такое глубокое взаимопонимание. Когда вы планируете очередной осмотр?
— В пятницу. В двенадцать.
— Я надеюсь услышать от вас самый подробный отчет. Мы можем встретиться здесь же, часов в девять.
Принесли кофе. Юля, медленно помешивая сахар, не поднимая глаз, тихо спросила:
— Михаил Евгеньевич, а нельзя ли как-нибудь обойтись без меня в этой вашей сложной игре?
Он улыбнулся, накрыл ее руку своей сухой теплой ладонью и ответил так же тихо:
— Ну как же мы без вас, Юлия Николаевна? Вы уж потерпите, немного осталось, — он убрал руку, подозвал официанта, попросил счет.
Их машины стояли рядом. Некоторое время он ехал вслед за Юлиной «Шкодой», проверял, нет ли каких-нибудь постоянных попутчиков. Вместе они выехали на Садовое кольцо. Убедившись, что все нормально, Райский поравнялся с ее машиной, махнул рукой из окна и свернул к Сретенке.
Глава тридцать третья
Стас Герасимов носился по дому и крушил все на своем пути. Сдирал шторы с окон и топтал их. Швырял на пол посуду, хрусталь, опрокидывал мебель. Домработница Оксана забилась в угол и тихо плакала. Николай сидел на бортике ванной, прижимал мокрое полотенце к разбитой скуле, сплевывал кровь и смотрел на собственный зуб, валявшийся на дне раковины.
— Симпатические чернила! — рычал Стас, измельчая подметками фарфоровые осколки очередного блюда на мраморном кухонном полу. — Эта сука писала симпатическими чернилами! Придушить гадов! Ненавижу!
