Сидни Шелдон - Узы крови
Она, Элизабет, лесбиянка.
Ее не интересовали мальчики, потому что ее интересовали девочки. Но не глупышки-одноклассницы, а некто явно постарше, более чувственный, более отзывчивый и сострадательный, как, например, мадемуазель Аррио. Элизабет видела себя с ней в постели, видела, как они обнимают и ласкают друг друга.
Элизабет много читала и слышала о том, как трудно быть лесбиянкой. Общество смотрело на них с укоризной. Считалось, что лесбиянство – это преступление против естественного хода вещей. Но что же противоестественного, задумывалась Элизабет, в любви к ближнему? Разве так важно, мужчина или женщина? Чем же гетеросексуальный брак не по любви лучше гомосексуального единения двух любящих сердец?
Элизабет понимала, что отец, узнав о ней правду, придет в ужас. Ну что же, это его проблема! Теперь ей придется по-новому думать о своем будущем. Она не сможет вести так называемый нормальный образ жизни, когда женщина обзаводится семьей: мужем и детьми. Теперь она вне закона, бунтарь, живущий вне общества, противостоящий ему. Вместе с мадемуазель Аррио – Шанталь! – они снимут себе где-нибудь маленькую квартирку или домик. Элизабет выкрасит их дом в нежные пастельные тона и снабдит его соответствующими принадлежностями: элегантной французской мебелью, повесит на стены чудесные картины. В этом ей поможет отец – нет, помощи от него, видимо, ждать не стоит. Скорее всего он вообще перестанет с ней общаться.
Элизабет позаботится и о своем гардеробе. Хоть она и лесбиянка, но одеваться она будет по-своему. Никаких тебе твидовых брюк и шорт, никаких купленных в розницу костюмов и вульгарных шляп мужского покроя. Эти аксессуары, словно колокольчик прокаженного, с головой выдают эмоционально ущербных женщин. Нет, она будет выглядеть счастливой, полноценной женщиной.
Элизабет решила, что выучится кулинарному искусству, чтобы готовить мадемуазель Аррио – Шанталь! – ее любимые кушанья. Ей представилось, как они вдвоем сидят за столом, украшенным свечами, в маленькой квартирке или домике, и едят приготовленный Элизабет обед. Начнут они с фруктового сока, за которым последует восхитительный салат, затем устрицы или омар, а на десерт либо «Шатобриан», либо великолепное мягкое мороженое. После обеда они сядут прямо на пол у пылающего камина и будут смотреть, как снаружи падает снег. Снег. Так это будет зимой! Элизабет спешно меняет меню. Вместо охлажденного сока она приготовит питательный луковый суп или омлет из яиц и плавленного сыра. На десерт она подаст суфле. Надо будет проследить, чтобы оно не опало до того, как его подадут на стол. Тогда они сядут на пол у пылающего камина и будут читать друг другу стихи Т.С.Эллиота или, возможно, В.Дж.Раджадона.
Время – враг любви,Вор, похищающийНаши золотые мгновения.Никогда не пойму,Почему влюбленныеИсчисляют свое счастьеДнями, ночами, месяцами.Ведь любовь измеряетсяНашими ликованиями, вздохами и слезами.
О, да, Элизабет видела, как бесконечной чередой убегали вперед месяцы и годы, как тает время в золотистом, теплом пламени.
И засыпала.
Элизабет ждала этого, но когда это произошло, оно тем не менее застало ее врасплох. Однажды ночью она проснулась от того, что кто-то осторожно вошел в ее комнату и тихо прикрыл за собой дверь. Элизабет в ужасе открыла глаза. Она увидела скользящую по полу тень, и, когда на секунду лунный свет выхватил из мрака лицо мадемуазель Аррио – Шанталь! – сердце Элизабет бешено заколотилось.
– Элизабет, – прошептала Шанталь.
И сбросила с себя ночную сорочку, под которой ничего не было. У Элизабет пересохло во рту. Она так часто думала об этом мгновении, но вот оно настало, а она ничего, кроме панического страха, не чувствует. Правда, она к тому же еще и не знала, что она должна делать. Ей не хотелось выглядеть дурочкой и неумехой перед женщиной, которую она боготворила.
– Смотри на меня, – сдавленным голосом хрипло скомандовала Шанталь.
Элизабет посмотрела. Глаза ее быстро обежали стоявшую перед ней обнаженную женщину. Во плоти Шанталь Аррио оказалась совсем не такой, какой ее себе представляла Элизабет. Груди ее были похожи на два сморщенных яблока и немного провисали. Впереди выступало небольшое брюшко, а задница – у Элизабет не нашлось другого выражения – висела, как куль.
Но все это было не важно. Главное было внутри, душа любимой женщины, ее смелость и стремление быть отличной от других, бросать вызов всему миру и непреодолимое желание разделить с Элизабет свою жизнь.
– Подвинься, mon petit ange, – зашептала мадемуазель Аррио.
Элизабет послушно отодвинулась, и учительница быстро юркнула в постель. От ее тела шел сильный, терпкий запах. Она обвила руками Элизабет и прошептала:
– O, cherie, я так мечтала об этом миге.
Она со стоном поцеловала Элизабет прямо в губы, раздвинула их своим языком и протолкнула его ей в рот. Более мерзкого ощущения Элизабет в жизни не испытывала. Оцепенев, она осталась неподвижной. Пальцы Шанталь ощупывали ее тело, стискивали ее груди, медленно двигались вдоль ее живота к бедрам. А слюнявые, как у животного, губы, не отпускали губ Элизабет.
Вот он, вот он этот волшебный миг счастья. «Слившись воедино, ты да я, мы станем вселенной, и звезды и небеса будут двигаться с нами в такт».
Руки Аррио скользили вниз, лаская бедра Элизабет, стараясь раздвинуть ей ноги. Элизабет тщетно пыталась воскресить в памяти мечты об обедах при свечах, суфле, о вечерах перед камином и всех тех годах, которые они проведут вместе. Бесполезно. Разум и плоть ее взбунтовались, ей казалось, что кто-то насильно пытается овладеть ее телом.
Мадемуазель Аррио простонала:
– O, cherie, я хочу тебя.
Единственное, что мгновенно пришло в голову Элизабет в качестве ответа, было:
– Но у одной из нас явно отсутствуют соответствующие аксессуары.
И она начала одновременно истерически смеяться и плакать, оплакивая прелестные видения при свечах и смеясь от того, что была свободным, здоровым, нормальным человеком, глубоко в этот миг осознавшим это.
На следующий день Элизабет начала экспериментировать с напором воды в душе.
13
На пасхальные каникулы во время последнего года обучения в школе, когда Элизабет исполнилось восемнадцать лет, она на десять дней приехала на виллу на Сардинию. Она научилась управлять машиной и теперь могла в свое удовольствие сама ездить, куда ей вздумается. Она надолго уезжала из виллы, колесила вдоль побережья, заглядывая по пути в маленькие рыбачьи селения. На вилле она много плавала и загорала под знойным средиземноморским солнцем, а когда по ночам дули ветры, лежала в постели и слушала завывание поющих скал. Она посетила карнавал в Темпио, куда собрались одетые в национальные костюмы почти все жители окрестных селений. Скрытые масками домино, девушки сами приглашали юношей на танцы, и все были вольны делать то, что в другое время никогда бы себе не позволили. Юноша мог думать, что переспал с какой-то определенной девушкой, но утром он уже не был так в этом уверен. Кажется, размышляла Элизабет, что все они исполняют функции статистов в пьесе «Гвардеец».
Она ездила в Пунта-Мурро и наблюдала, как сарды варили на кострах мясо молодых барашков. Островитяне угощали ее seada, козьим сыром, покрытым тестом и облитым горячим медом. Она пила восхитительные selememont, местное белое вино, которого нигде в мире нельзя было купить, так как оно слишком быстро портилось и потому никуда с острова не вывозилось.
Ее любимым притоном в Порто-Черво была таверна «Красный лев», крохотный кабачок в полуподвале, где стояло всего десять столиков и небольшой старинный бар в углу.
Элизабет окрестила эти каникулы Временем мальчиков. Все они были богатыми наследниками, толпы их осаждали Элизабет, приглашая ее на бесконечные пикники с купанием в море и лихими поездками на автомобилях. Это был первый раунд «боя со спарринг-партнером».
– Любой из них вполне годится на роль мужа, – заверил ее отец.
Элизабет все они казались круглыми болванами. Они слишком много пили, слишком много болтали, и каждый норовил облапать ее. Она была уверена, что они добивались не ее как умного, образованного и достойного человека, а ее имени, имени наследницы династии Роффов. Ей и в голову не приходило, что она могла нравиться, что стала красавицей, легче было верить прошлому, а не реальному отражению в зеркале.
Мальчики накачивали ее вином и пытались затащить в постель. Они чувствовали, что она еще девственница, и, сообразно непостижимой мужской логике, думали, что стоит им лишить ее невинности, как она тотчас по уши влюбится в них и станет их рабыней по гроб жизни. В этом они были на удивление настойчивы. Куда бы они не затаскивали Элизабет, всякий вечер кончался одинаково:
